«Аль-Каида» присутствует и в Ираке, и в Афганистане, хотя в Ираке это не было очевидно до вторжения в марте 2003 года122. В Афганистане ее террористические лагеря были уничтожены во время вторжения и большинство прошедших оперативную подготовку скрылись в Пакистане. Тем не менее вторжение в Афганистан и Ирак словно магнит подействовало на джихадистов по всему миру и сильно расширило оперативный простор и благоприятные возможности для подготовки и приобретения опыта. В обоих странах имеет место угроза активизации локально базирующихся повстанческих групп. Более того, такая угроза привела к рождению феномена, известного как «Пробуждение Ирака», когда основная масса повстанцев перешла на другую сторону; это было началом резкого спада насилия.
В Афганистане и в Ираке есть племенные ополчения. Племена часто рассматриваются в качестве традиционных структур. Однако в обеих странах племена были «переизобретены» в ответ на колониализм, войну и государство эпохи модерна. Так, в Ираке племена — это на самом деле группы с общим интересом, имеющие некоторые элементы кланового устройства или кровного родства. Тогда как в традиционном представлении племена располагаются в сельской местности, в Ираке в период Саддама развивались сельско-городские племенные сети, потому что, с одной стороны, Саддам Хусейн все больше опирался на племена в интересах безопасности, а с другой — потому что с упадком общественного благосостояния и крушением гражданского общества более важное значение приобрели личные связи25. Многие племенные ополчения были связаны с повстанческими группами. Например, племя Зобаи было тесно ассоциировано с Революционными бригадами и Исламской армией Ирака. В Афганистане племена подобным же образом были «переизобретены» после массового перемещения; также это происходит по мере того, как племенных старейшин все больше заменяют молодые командиры. Племенное мировоззрение поддерживает местные сети; зачастую они сотрудничают с Талибаном и другими повстанческими группами — отчасти из-за страха, отчасти из-за разочарования в афганском правительстве и коалиционных силах.
Кроме того, в Афганистане есть ополчения, контролируемые бывшими командирами, которые теперь союзничают с правительством и, более того, зачастую являются губернаторами провинций или министрами; это люди типа Абдул-Рашида Дустума, узбекского полевого командира, до 2001 года контролировавшего северные территории и возглавлявшего тот отряд всадников, который в 2001 году с большой жестокостью освободил Мазари-Ша-риф. До 2008 года он был главнокомандующим афганской армии. В число прочих командиров входят Назир Мохаммад, который управляет столицей провинции Файзабадом и чьи ополчения вроде как должны защищать НАТО, Исмаил-хан, который господствует в западном городе Герате, и Гуль Ага Шерзай, который был губернатором Кандагара, затем на этом посту его сменил сводный брат Карзая.
В Ираке самые, пожалуй, важные вооруженные ополчения примыкают к политическим партиям и стали участниками межрелигиозной борьбы за контроль над государственным аппаратом. Пеш-мерга близка к курдским партиям, которые оказывали Саддаму Хусейну сопротивление на севере. Некоторые ополчения были созданы партиями в изгнании, самый важный из них — Корпус Бадр, примкнувший к Верховному исламскому совету Ирака (ВИСИ) и обученный инструкторами из Революционной гвардии Ирана. Из ополчений, созданных после 2001 года, наиболее значима Армия Махди Муктады ас-Садра, известная как Джаиш аль-Махди (ДЖАМ). Корпус Бадр и ДЖАМ просо -чились в министерство внутренних дел и полицию между 2005 и 2007 годом. Один из бывших командующих Корпуса Бадр, Баян Джабр, в 2005-2006 годах был министром внутренних дел.
Последняя категория — это коалиционные и правительственные силы. Коалиционные силы привлекают к работе сотни тысяч поставщиков частных охранных услуг, как местных, так и зарубежных, поэтому все они начинают больше напоминать сети регулярных войск и военизированных формирований, которые можно обнаружить во многих «новых войнах»; эти последние гораздо менее дисциплинированы и в меньшей степени знакомы с законами войны. В Ираке, например, оказалось, что ответственность за некоторые из самых тяжелых случаев пыток в тюрьме Абу-Грейб несут именно частные военные компании. В Афганистане же частные военные компании, по-видимому, причастны к ряду случаев рэкета с «крышеванием».
И в Ираке, и в Афганистане для воссоздания армии и полиции были сделаны большие усилия. В обоих случаях в ряды сил безопасности, особенно полиции, просочились представители различных ополчений и силы безопасности оказались вовлечены в насилие. В Афганистане предпринимались неоднократные усилия, чтобы укомплектовать местную полицию (Афганская национальная вспомогательная полиция (2006 год), Программа афганской общественной защиты (2008 год) и совсем недавняя «изменяющая правила игры» инициатива Петре-уса — Афганская местная полиция), однако все эти силы имеют тенденцию становиться просто еще одним вооруженным ополчением.
Политические цели
Общим у всех повстанческих групп является то, что они находятся в оппозиции к американской оккупации. Подобно движениям, возникшим в других «новых войнах», они могут быть поняты с точки зрения тех условий, которые порождены глобализацией. Существует целый ряд личных мотивов. В Ираке многие присоединились к мятежу, чтобы отстоять прежние позиции во власти либо по причине унижения, доставленного им американцами увольнением, во время рейда или на блокпосту. В Афганистане костяк Талибана составляют неимущие перемещенные молодые люди, получившие воспитание в медресе Пакистана, которые предлагают кров и еду бедным семьям. Однако к ним присоединились еще и те, кто пострадали от рук проправительственных сил и/или местных командиров, и те, кто, подобно их иракским товарищам по несчастью, перенес унижение ночных рейдов и блокпостов, и/или те, кто использует мятеж как прикрытие для сведения счетов, для «крышева-ния» или преступной деятельности. В обоих случаях, какова бы ни была индивидуальная мотивация, объединяющим их мировоззрением (сейчас или раньше, как в случае Ирака) выступает гибрид салафизма и национализма.
Это мировоззрение также пропагандирует «Аль-Каида», которая имеет более глобальный и антиполитический характер, чем локально базирующиеся повстанческие группы. Фактически ее целью является сама по себе борьба против Запада. Осуществляя демонстративные атаки на шиитские районы и шиитские памятники, «Аль-Каида» разжигала межрелигиозное насилие в Ираке, поэтому мятеж все больше принимал форму гражданской войны. Принято считать, что начало межрели-гиозному конфликту было положено подрывом 22 февраля 2006 года мечети аль-Аскари в Самар-ре, одной из наиболее важных шиитских усыпальниц в мире.
Часто говорят, что нео-Талибан, как иногда описывают текущий мятеж в Афганистане, имеет более умеренный характер, чем прежний Талибан, — он делает больший акцент на национализм и с большей готовностью терпит существование здравоохранения и образования. Тем не менее факты показывают, что после присоединения к Талибану молодые новобранцы радикализируются. Флори-ан Брошк описывает видеофильмы, показываемые сторонникам Талибана, в которых
западное военное присутствие в Афганистане изображено с точки зрения исторической преемственности последних двухсот лет: меккан-цы26, средневековые крестоносцы и монголы, равно как и британские и советские захватчики Афганистана,— все это разные личины одного и того же врага, который нападает на мусульман также и в Палестине, Ираке и в других частях
27
мира '.
Первоначально иракский мятеж не имел узкорелигиозной идентичности даже несмотря на то, что большинство повстанцев сунниты. Однако по мере интенсификации насилия идея борьбы с Западом, являющаяся зеркальным отражением американской идеи «Войны против терроризма», все больше приобретала межрелигиозный характер, поскольку удары коалиционных сил наносились в основном по суннитским районам. Как и в других новых войнах, это насилие представляло собой некую форму политической мобилизации, некий способ выстраивания суннитской или шиитской идентичности, которые до войны имели менее ясные очертания. Более того, это усиливалось политическим процессом, так как политики использовали различные узкорелигиозные идентичности, чтобы получить голоса или министерские кресла.
