в какой-то мере эти формы неравенства являются следствием дезорганизации или организации, сложившейся на фоне прошлой бездеятельности. Впрочем, этот исторический уход от вертикальных культур, характерных для той эпохи национальных государств, которая дала начало духу национальной идентичности и чувству внутренней безопасности, можно рассматривать как данность. Конститутивную часть этих национальных культур составляли такие абстрактные символы, как деньги и право, образующие базис социальных отношений в обществах, где социальные взаимодействия лицом к лицу уже не являются преобладающими⁷³. Сейчас общим местом стали рассуждения о «кризисе идентичности» — чувстве отчуждения и дезориентации, которым сопровождается разложение культурных сообществ.

Впрочем, можно указать и на появление определенных форм культурной классификации. С одной стороны, есть те, кто видит себя частью глобального сообщества единомышленников, — главным образом это хорошо образованные информационные работники или символические аналитики, проводящие много времени в самолетах, на телеконференциях и т. д. и, возможно, работающие на какую-либо глобальную корпорацию, НПО или другую международную организацию, или же входящие, скажем, в сеть ученых или спортивных клубов или художников и музыкантов и т. д. С другой стороны, существуют исключенные, которые могут считать или не считать себя членами локального или пар-тикуляристского (религиозного или национального) сообщества.

Возникающие глобальные группировки до сих пор не политизированы или по крайней мере политизируются с трудом. Они не образуют базис политических сообществ, на который могли бы опереться новые формы власти. Отчасти это обусловлено индивидуализмом и аномией, характерными для текущего периода,— то чувство, что политическое действие тщетно, учитывая чудовищный объем текущих проблем, трудность контроля или влияния на паутиноподобную структуру власти, культурную фрагментацию как горизонтальных сетей, так и форм преданности партикуляризму. Этот политический вакуум отражается и в том, кого Райх называет laissez-faire космополитом, «отколовшимся» от национального государства и преследующим свои индивидуалистические консюмеристские интересы, и в тех неугомонных молодых преступниках, новых авантюристах, каких можно обнаружить во всех исключенных зонах.

Тем не менее в обеих группировках присутствуют семена политизации. Космополитическую политизацию можно локализовать — и в рамках новых транснациональных НПО или социальных движений, и в рамках международных институтов, а также в среде лиц, разделяющих приверженность человеческим ценностям (социальные и политические права для всех, экологическая ответственность, мир и демократия и т. д.) и понятию транснационального гражданского общества — идее, что самоорганизованные группы, действуя через границы, могут решать проблемы и лоббировать политические институты. Арабская весна и глобальная цепь протестов против банков создают потенциал для космополитической политизации. В то же время новую политику партикуляристских идентичностей также можно интерпретировать в качестве реакции на эти глобальные процессы, в качестве некоей формы политической мобилизации перед лицом растущего бессилия нововременного государства.

Политика идентичности

Я использую термин «политика идентичности», имея в виду движения, которые мобилизуются вокруг этнической, расовой или религиозной идентичности с тем, чтобы претендовать на государственную власть12. А термин «идентичность» я употребляю в узком значении определенной формы присвоения ярлыка. Говорим ли мы о племенных конфликтах в Африке, религиозных на Ближнем Востоке или Южной Азии или националистических в Европе, их общей чертой является способ использования ярлыков в качестве основания для политических притязаний. Такие конфликты часто описываются как этнические. Термин «этнос» имеет расовые коннотации, пусть даже ряд авторов настаивает, что «этническая общность» означает некое культурное сообщество, а не сообщество, связанное общностью крови. Хотя очевидно, что этнические притязания не имеют расовой основы, суть здесь в том, что, как правило, к этим ярлыкам относятся как к чему-то присущему от рождения и неизменному; они не приобретаются посредством обращения или ассимиляции. Вы — немец, если ваша бабушка была немкой, даже если вы не владеете немецким языком и никогда не были в Германии, но если ваши родители — турки, то вы не являетесь немцем, хотя вы и живете и работаете в Германии. Католик, рожденный в Западном Белфасте, обречен оставаться католиком, даже если он или она обратятся в протестантизм. Хорват не может стать сербом, приняв православие и начав писать кириллицей. В той мере, в какой эти ярлыки считаются прирожденным правом, конфликты на основе политики идентичности также могут быть терминологически обозначены как этнические конфликты. Во многих случаях эти идентичности имеют как религиозный, так и националистический характер!³. Говорить о политической идентичности мусульман в Боснии, католиков в Северной Ирландии или индуистов в Индии — значит говорить о национальной идентичности. Конечно, существуют формы политики идентичности, в которых ярлыки не являются прирожденным правом, но могут закрепляться в добровольном или принудительном порядке. Более того, в зонах эндемичного конфликта политика идентичности зачастую становится более крайней и приобретает форму фундаментализма, иначе говоря — жесткой приверженности доктрине. Например, определенные секты воинствующего ислама нацелены на создание чистых исламских государств путем обращения немусульман — в противоположность их исключению14.

Термин «политика» обозначает притязание на политическую власть. Во многих частях света происходит религиозное возрождение или наблюдается рост интереса к сохранению локальных культур и языков, и отчасти это является откликом на давление глобализации. Следствием политических кампаний по защите или поощрению религии или культуры зачастую могут становиться притязания на власть, призванные гарантировать принятие соответствующего курса. Как бы то ни было, под политикой идентичности имеется в виду не это. Подобные политические кампании суть требования культурных и религиозных прав. Они совсем не то же, что требование политических прав на основе идентичности, иными словами — права на власть на основе идентичности в противоположность запросу на власть на основе политической программы. Политика идентичности — это разновидность коммунитаризма, которая отлична от индивидуальных политических прав и может вступать с ними в конфликт.

Еще одним способом, позволяющим обозначить это различие, служит противопоставление политики идентичности и политики идей. Политика идей связана с проектами прогрессивного толка. Так, религиозная борьба в Западной Европе XVII столетия разворачивалась вокруг освобождения индивида от тиранической власти государственной церкви. Националистические движения в Европе XIX века или в колониальной Африке стремились к установлению демократии и государственному строительству. Эта борьба была способом сплочения разнородных групп людей под общим именем нации в целях модернизации. Не так давно в политике стали доминировать абстрактные светские идеи, такие как социализм или энвайронментализм, которые предлагают некую общую картину будущего. Этот тип политики, как правило, интегративен, он охватывает всех сторонников идеи, даже если универсалистский характер таких идей может служить оправданием тоталитарных и авторитарных практик (что и продемонстрировал недавний опыт).

В противоположность этому, политика идентичности, как правило, фрагментарна, регрессивна и эксклюзивна. Политические группировки, основывающиеся на эксклюзивной идентичности, как правило, представляют собой движения ностальгического характера, в основе которых лежит реконструкция героического прошлого, память о несправедливости (действительной или воображаемой) и о знаменитых битвах (выигранных или проигранных). Они становятся значимыми в атмосфере незащищенности, возродившегося страха исторических врагов или чувства угрозы со стороны носителей иных ярлыков. Ярлыки всегда можно так или иначе делить и подразделять. Никакой культурной чистоты или гомогенности не существует. Любое политическое устройство на основе эксклюзивной идентичности обязательно порождает некое меньшинство. В лучшем случае политика идентичности влечет за собой психологическую дискриминацию в отношении маркированных иными ярлыками.