Дополнительно к войскам СООНО в Адриатике находились военно-морские силы НАТО и Западноевропейского союза (ЗЕС), наблюдавшие за соблюдением эмбарго на поставку вооружений; НАТО же отвечало за соблюдение запрета на полеты в боснийском воздушном пространстве, что также санкционировала глава VII Устава ООН [РСБ № 816 (1993)].
Впрочем, почти ни одна из этих мер не была эффективно реализована. Воюющие партии постоянно чинили помехи доставке гуманитарной помощи и облагали ее «налогом». Зоны безопасности превратились в огромные небезопасные лагеря беженцев, которые постоянно обстреливались артиллерией; поставки гуманитарной помощи находились под безжалостным контролем боснийских сербов. Вопреки усилиям Мазовецкого, комиссии экспертов ООН и Международного трибунала, МККК и других гуманитарных организаций, военные преступления не прекращались, более того, в последние месяцы войны имели место наиболее вопиющие примеры этнических чисток. Режим бесполетной зоны нарушался бессчетное количество раз, а эмбарго на поставки вооружений никогда строго не выдерживалось. Несмотря на организацию управления в Мостаре при участии ЕС, город по-прежнему был разделен на части, все так же ограничивалась свобода передвижения и фиксировались многочисленные нарушения прав человека. Среди личного состава сил ООН многие принимали участие в операциях на черном рынке, а заявления о преступлениях, совершенных личным составом сил ООН, особенно изнасилованиях, никогда должным образом не расследовались. Кульминационной точкой для ООН стал июль 1995 года, когда так называемые зоны безопасности Сребреница и Зепа были захвачены силами боснийских сербов.
Был ли возможен какой-либо иной подход, коль скоро война уже началась? Дэвид Оуэн полагает, что в политическом плане важнее всего было прекратить боевые действия. Но даже сейчас, после Дейтона, нет однозначного ответа на вопрос, было бы вообще достигнуто какое-либо соглашение, пока к этому не стали готовы сами воюющие партии, и была ли роль международных переговорщиков чем-то большим, нежели способом ускорить и легитимировать соглашение, достичь которого хотели по крайней мере сербы и хорваты? Следствием этого является то, что, как это уже стало ясно, теперь чрезвычайно трудно избавиться от националистов и военных преступников во власти, что делает долгосрочный мир или нормальное положение вещей отдаленной перспективой.
Если бы эта война понималась в первую очередь как геноцид, то главным приоритетом была бы защита гражданского населения. Переговоры и политическое давление могли быть сосредоточены не на разделе территорий, а на конкретных целях в реальной обстановке по облегчению гуманитарной ситуации, таких как открытие аэропорта в Тузле или маршрут через гору Игман в Сараево или освобождение пленных. Решению этой задачи, возможно, способствовало бы включение в переговорный процесс ненационалистических партий и групп. Возможно, оно создало бы условия для появления других общезначимых решений в духе «либо так, либо никак», которые бы не основывались на разделе территорий (например, международный протекторат)61. Такой подход по меньшей мере укрепил бы альтернативы национализму, помешав тем самым производству «страха и ненависти», и оставил бы в большей неприкосновенности законность международных организаций. В ряде случаев Мазовецкий жаловался на отсутствие кооперации с МКБЮ: «Специальный представитель выразил пожелание, чтобы в мирном процессе приоритетное значение имели проблемы прав человека, и обратил внимание на то, что мирные переговоры не следовало начинать, не получив гарантий прекращения массовых и грубых нарушений
5(3
прав человека» .
В военном отношении результатом иного восприятия, возможно, был бы более жесткий, более «надежный» (robust) подход к поддержанию мира. Уверенность в том, что это была война «сторон», привела к крайней нерешительности в вопросе применения силы из-за страха, что это может повлечь за собой эскалацию конфликта и международное сообщество вынуждено будет воевать на той или иной стороне. Генерал Майкл Роуз всеми силами стремился пересечь то, что он, отсылая к провалу миссии ООН в Сомали, называл «линией Могадишо». Не исключено, что с помощью более жесткого подхода можно было бы облегчить выполнение миссии ООН и сделать силы и личный состав ООН гораздо менее уязвимыми перед угрозой взятия в заложники или спорадических нападений. Когда в 1993 году британские солдаты, сопровождающие грузы с гуманитарной помощью из Кладани в Тузлу, стали открывать ответный огонь по стреляющим с гор сербам, регулярные нападения заметно сократились. Несмотря на это, генерал Мо-рийон, тогдашний командующий войсками СООНО в Боснии и Герцеговине, получил от Генерального секретаря ООН взыскание за «превышение своих полномочий». Можно привести похожую историю с одним датским офицером в Тузле, который приказал открыть по сербам огонь из танка в отместку за артиллерийские обстрелы.
Разочарование непосредственных участников событий было безмерно — как самих военнослужащих СООНО, которые, исполняя приказы начальства, казались трусами, так и персонала гуманитарных организаций, работа которых после прибытия войск ООН ничуть не облегчилась. Поскольку о коридоре для гуманитарных грузов в любом случае приходилось договариваться, с этим проще было бы справиться при помощи усилий таких людей, как Ларри Холлингсворт (УВКБ ООН) или Джерри Халм, чем с помощью беззубых СООНО. Как указывал, уезжая из Боснии, Ларри Холлингсворт,
если вы посылаете куда-то армию, но не позволяете ей проявлять агрессию, тогда зачем вообще направлять туда огневую мощь и танки? Мне грустно уезжать с заключением, что войска послали сюда не с тем, чтобы они были жесткими, а с тем, чтобы только создать впечатление жесткости... Нам с самого начала следовало действовать гораздо жестче. ООН упустила шанс захватить инициативу и повести себя волевым образом, и с тех самых пор мы наблюдаем постепенное ослабление ее авторитета5?.
Сам Оуэн полагает, что более жесткое поддержание мира было невозможно из-за нехватки войск. Например, он указывает на то, что нереально взять под защиту 55-милльный маршрут из Сараева в Го-ражде, пересекающий два горных хребта, 44 моста и 2 узких ущелья: «В местах самих событий в ответ на требования „крутых“ или демонстрирующих „мускулы“ действий со стороны политиков, отставных генералов и комментаторов в телевизионных студиях звучал раскатистый смех»5®. Но можно взглянуть на эту проблему и иначе. Войска были не менее, если не более, уязвимы в условиях, когда они не готовы были использовать силу, и воюющие стороны это ясно понимали. Отсюда и искушение выставить это на всеобщее обозрение и унизить международное сообщество, например, взятием заложников. Более жесткие действия потребовали бы перегруппировки и отказа от определенных задач,— например, от мониторинга тяжелых вооружений, которые теперь подлежали бы уничтожению.
По схожим причинам Оуэн весьма пренебрежительно относился к концепции убежища/зоны безопасности. СООНО действительно изначально запрашивали 30 тысяч военнослужащих для защиты зон безопасности и высказывали мнение, что на худой конец они могли обойтись и десятитысячным контингентом. В конце концов Совет Безопасности санкционировал ввод 7500 военнослужащих, но денежные средства были выделены только на 3500 человек. Проблема состояла в том, что этот аргумент использовался для объяснения того, почему ничего нельзя было сделать, а не для того, чтобы требовать увеличения присутствия войск. Ближе к концу войны в результате давления со стороны таких фигур, как генерал Морийон или Мазовецкий, а также общественного мнения, на горе Игман в конце концов были развернуты силы быстрого реагирования и были ужесточены правила применения вооруженной силы для Сил по выполнению соглашения (СВС).
В конце концов, основным способом применения силу были воздушные удары, за что всегда выступали американцы, поскольку так можно было избежать риска потерь. Операция «Обдуманная сила» продлилась с 29 августа по 14 сентября 1995 года. В общей сложности было сделано 3515 вылетов и сброшено более 1000 бомб5®. Будучи прелюдией к Дейтонскому соглашению, воздушные удары помогали оказывать давление на боснийских сербов, и, предположительно, именно они удерживали их от нападения на последний восточный анклав, Го-ражде. Но с точки зрения защиты гражданского населения в реальной обстановке воздушные удары представляют собой весьма неудобный и грубый инструмент, а защита гражданского населения была именно первоочередной необходимостью. Многие полагают, что более эффективной мерой было развертывание сил быстрого реагирования.
