Но как ни спешил Никита, в этот день его нарты так и остались позади китайцев, хотя расстояние между ними значительно уменьшилось. Перед вечером, когда китайцы для привала свернули на берег, по реке пронесся оглушительный треск. Почтарь от неожиданности вскрикнул и задержал испуганных собак. Прошло несколько минут… Когда собаки немного успокоились, под ними неожиданно заколыхался лед…

— Дело плохо… — покачал головой Никита, выправляя собак. — До Троицка недалеко, а лед ломится. Если он так будет ломаться и завтра, то китайцы уйдут. Разве перегнать их в ночь?..

Никита повернул измученных собак к берегу. Раздав им последнюю порцию юколы, взяв и себе столько же, он расположился на ночлег.

Утром Никита с болью оглядел своих псов. За четыре дня гонки они потеряли свой лоск, похудели, шерсть их висела грязными клочьями. Он долго возился с «Пыжом», молодым кобелем, самой слабой собакой из упряжки. Решив было отпрячь его, он подумал, что в этот последний день гонки надо будет использовать и его.

— Пожалуй, выдержит, — махнул он рукой.

Никита схватил «Пыжа» за ошейник и втянул его в упряжь. За ним впряг остальных. Собаки ворчали, недовольно вертели головой, поджимали хвосты и скалили друг на друга клыки. Даже «Сахалин» встал нехотя на свое место. Заметив это, Никита горько улыбнулся и, хлопнув вожака по бокам, наклонился к его уху.

— Знаю, знаю, не пришлось сегодня вам… Но что делать, проскачем этот день как-нибудь. И я голоден…

С реки ветер донес собачий лай. Никита с удивлением поднял голову; с Амура прямо на него неслись нарты. Всмотревшись пристальнее, он узнал знакомых собак. Они принадлежали его приятелю, охотнику Петру Чипизубову.

— Здорово, Никита! — крикнул Чипизубов, останавливая свою свору.

— Здорово! Откуда гонишь? — протянул ему руку Никита.

— Изу Троицка. А ты что так шибко гнал собак? Так ни один хозяин по льду не ездит, а у тебя ведь неплохая свора, — указал Чипизубов на усталую упряжку Никиты.

— Тако дело, — махнул рукой Никита, — притом и не кормил я их сегодня. Нет ли у тебя чего?

— Не кормил, говоришь? — поднял на земляка глаза Чипизубов. — Пожалуй, я тебе дам, только немного. У самого еле-еле. — Он подошел к своим нартам, порылся в мешке и выкинул к ногам Никиты несколько небольших рыбин. Никита, разделив их между своими собаками, оставил себе мясистую голову горбуши. Он хотел было уже приняться за еду, но, заметив, с какой жадностью собаки пожирают мерзлую рыбу, оттянул «Сахалина» в сторону и незаметно от других сунул свою порцию.

— А ты на дороге тунгусов встретил?

— Встретил!

— Они везут в Хабаровск клюкву!..

— Ну, и что же?

— А клюква эта собрана прокаженными!.. Понимаешь, китайские торгаши наняли тунгусов отвезти клюкву прокаженных в Хабаровск… Они хотят заразить этой болезнью город. Я должен их перехватить…

— Ой, ой, ой! — захлопал Чипизубов от удивления руками по полам своего полушубка.

— Так вот, — продолжал Никита, — сегодня я последний день гонюсь за ними. Если лед не треснет, догоню их. Тогда в Троицке перехватим клюкву. Ну, а если… — он безнадежно махнул рукой.

Заметив, что его псы уже покончили с рыбой, Никита, не взглянув на земляка, вскочил на нарты, крикнул, взмахнул каюром и выехал на лед…

V. Последняя гонка.

Никите было тридцать два года. Он был среднего роста, крепкий. На нартах стоял он непринужденно и твердо. Ему незачем было, как это делают неопытные гонщики, балансировать туловищем. К нартам он привык так же, как моряки привыкают к судну.

В этот последний день гонки он был твердо уверен, что нагонит тунгусов. Его собаки хотя и были измучены, но после ночного отдыха шли ровно, равномерно налегая на постромки и во всем подчиняясь своему вожаку. Далее «Пыж» — и тот не уступал остальным и из последних сил натягивал лямки.

Обогнув узкий мыс, клином вдававшийся в Амур, Никита с радостью увидел перед собой двенадцать тунгусских нарт. Вытянувшись гуськом, они шли к Троицку, который на высоком правом берегу Амура маячил своими серыми домишками.

Ездоки долгое время не оборачивались и не замечали Никиту. Без труда обогнал Никита задние четыре нарты. Их гнали знакомые ему тунгусы. Увидев Никиту, они приветливо закивали ему. головой. Из этого Никита понял, что тунгусы не знают, что они везут.

Поравнявшись со средними нартами, Никита поверх трех мешков с мороженой клюквой увидел коротконогого китайца. Глаза китайца с удивлением уперлись в Никиту. Он был широкоплеч, лицо у него было рябое и без всякого выражения. Никита взглянул в его глаза: они были пусты и упрямы. Китаец первым не выдержал взгляда Никиты и, прищурив раскосые глаза, отвел их в сторону Потом он опять взглянул на Никиту. Встретившись вновь глазами, они поняли друг друга. Когда Никита стал обгонять нарты, китаец ему что-то крикнул, но ветер был встречный, и Никита ничего не расслышал.

Не получив ответа, китаец потянулся к револьверу, который торчал у него за поясом. В это время Никита инстинктивно оглянулся и, заметив движение руки китайца, вскинул ружье, которое всегда лежало у него рядом на нартах. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы впереди не раздался оглушительный грохот и лед под ногами не заколыхался.

_{Никита инстинктивно оглянулся и, заметив движение руки китайца, вскинул ружье…}

Собаки у всех упряжек присели, а некоторые сбились в кучу. Воспользовавшись этим, Никита прикрикнул на собак. «Сахалин», услышав голос хозяина, протяжно взвизгнул, напряг все свои мышцы и сразу же оставил за собой пятые и шестые тунгусские нарты. Теперь впереди Никиты было только четыре упряжки.

Взглянув вперед, Никита с ужасом заметил, что около самого города Троицка, который был уже весь как на ладони, засверкала узкая полоса воды. Полоса рассекала лед от одного берега до другого.

«Пропали! — молнией пронеслось у него в голове. — Если лед разойдется и сейчас река тронется, нас немедленно понесет вниз. Тогда одно спасенье — к берегу, а там в тайге мне, пожалуй, не перехватить клюкву прокаженных. Притом и этот корявый чорт, кажется, догадался…»

Китаец тоже понял опасность и, прикрикнув на тунгусов, повернул караван упряжек к берегу. Но Никита знал: если сейчас он обгонит тунгусские упряжки и прискачет первым в Троицк, их можно будет перехватить около города на таежной просеке. Далеко они по ней не пройдут.

Никита припомнил просеку: перед его глазами промелькнула узкая полоса, которая шла, огибая Троицк, через болота, тайгу и горы до самого Хабаровска. По ней проходили телеграфные провода. Этой просекой можно было ездить только верхом.

— Ого, — вслух произнес Никита, — да им все равно придется выбираться к берегу и плыть на шаландах.

Он взмахнул сильнее каюром и погнал свою упряжку вслед за тунгусами. Теперь он был уже в ряд с четвертой упряжкой. Тунгусы, выбирая лучший путь и огибая размывы, своего порядка движения не изменили, повернув к берегу. Чтобы случайно не попасть в полынью, они попрежнему шли гусем за головной упряжкой, которой управлял самый опытный и знающий тунгус. Но тут, на беду Никиты, «Пыж» захромал и лег боком на постромки. Никита сообразил, что, если сейчас не выкинуть «Пыжа» из упряжки, то не дойти первым до трещины.

Никита приметил крепкое снежное поле льда. Не останавливая бега собак, он выпрыгнул из нарт и, придерживая одной рукой постромки, другой ловко освободил «Пыжа» от ремней; почти одновременно, также на ходу, крепко ухватил его за загривок и одним движением выбросил вон. Кобель, стукнувшись об лед, жалобно взвыл, но Никита лежал уже на нартах и, взмахивая каюром, оставил за собой четвертую упряжку тунгусов.

Он уже начал обходить третью свору, когда заметил перед собой острую глыбу льда, торчавшую ребром. Его собаки неслись на нее…