- Сколько вы их будете заправлять! Это мост, а не что-нибудь, вы поняли? Не будет моста - будет трибунал!
Мост, действительно, объект № 1. И для нас, и для фашистов. Единственная здесь ниточка через Дон, питающая наших, сражающихся к западу от реки. Фашисты стремятся разбомбить мост во что бы то ни стало, мы - во что бы то ни стало сохранить.
Опять зовут к телефону:
- Что вы возитесь, черт вас всех побери... - дальше идет присловье, какие в книгах не приводят.
Там, "наверху", знают и наши силы, и условия, но все нервные, вымотанные, нещадно требуют невозможного, и - удивительное дело невозможное чаще всего совершается.
Люди выдерживали все и на все были готовы. Не выдерживала техника. Полк в конце концов остался без самолетов.
Теперь мы ехали за ними.
* * *
Баканову ужасно захотелось курить. Несколько часов эшелон не останавливался. Вначале терпелось, но когда стало посасывать внутри от голода, тут уж закурить - как спасение. Но спички у него кончились.
С усилием выкарабкался из танка - мешал покрывавший машину брезент пошел по качающейся платформе. Дошел до края - буфера лязгали и плясали, как сумасшедшие, но в этот момент поезд, показалось, стал замедлять ход, и Баканов решил подождать. Перешагнул на соседнюю платформу, когда эшелон шел уже поспокойнее.
Тут он заметил, что "соседи" не в танке, а на платформе, стоят спиной к нему, хоронясь от ветра за кормой машины. Он набрал воздуха, чтобы крикнуть: "А ну, делись, братва, огоньком!", но резкий, испуганный голос Назарова остановил его:
- ... Как это - убить?
- Обыкновенно, - желчно ответил Уткин. - Убьем, и дело наше в шляпе.
Баканов попятился. Его счастье, что ни один не повернул за эти мгновения головы и что были подняты воротники шинелей - как шоры у глаз. Отступая и машинально придерживаясь рукой за борт танка, он ощутил его край, быстро шагнул за переднюю часть, присел. И тут пришла мысль укрыться брезентом и над танком подползти поближе к этим двоим.
Поезд начал сбавлять ход, Баканову стало хорошо слышно.
- Заруби себе, болван, на носу, - зло говорил Уткин, - если заявимся просто так, то какой с нами разговор? Кто мы с тобой? Герои ростовской каталажки, уголовные типы? Немцам нужны не такие, а чтоб с заслугами.
- Надо было сразу к ним податься, как только нас выпустили.
- Ну и что? Пришли бы два рецидивиста - эка радость. Это даже хорошо, что нас из тюряги прямо сюда. Некуда нас было девать - немец пер, вот и выпустили, вот и в армию послали. А оно и неплохо - тут мы и заработаем себе заслугу перед немцами.
- И никак нельзя иначе? - Баканов почувствовал, как Назаров поежился.
- Ты всю жизнь шавкой будешь, - презрительно отозвался Уткин. Фантазии у тебя нет и сила не буйствует, так - сморчок.
И Уткин сплюнул.
- Нет, без полковника нам нельзя, - через какое-то мгновение продолжил он. - Предъявим его документы, оружие, ордена - совсем другой разговор пойдет с нами.
- Не знаю, как и подступиться. Шуму будет! Зашухаримся...
- Я же говорю - извилин у тебя совсем нет. К коменданту на станциях он как обычно ходит? Один ходит. Вот в этом и все дело. Подстережем его, и дальше так: в удобном месте подходим, я сразу бью по горлу, и орем, что вот, мол, сволочь, шпион немецкий, прикрылся званием и наградами. "Не погань советскую форму и ордена!" - и рву с него гимнастерку с документами и орденами, а ты не забудь пистолет.
- Сбежится толпа, - испуганно подсказал Назаров.
- Пусть. Только все надо делать быстро. Закричим: "Постерегите, товарищи, шпиона!", тебя пошлю за комендантом, а сам рванусь вроде за машиной...
Помолчали.
- На первый путь подают, к перрону, - произнес Уткин уже с другой стороны танка. Не уследив за их перемещениями, Баканов с тревогой подумал, что рискованно ему будет сразу покидать свой тайник. И когда движение прекратилось, он минуты три лежал, прислушиваясь к перронной суете, окрикам и разговорам, пытаясь из всех выделить голоса Уткина и его приятеля. Вспомнилось, дней двадцать назад они появились в полку, не скрывая, что война их "освободила", бахвалились знаменитым на весь Ростов воровским прошлым.
Баканов подполз к краю брезента, но неожиданно замер.
- Папаша, - сказал Уткин где-то внизу, с земли, - замечаю я, что пахнет керосином.
- Чего замечаешь? - удивленно отозвался хриплый голос.
- Уже третий служитель железной дороги, включая тебя, папаня, прошел в состоянии алкогольного возбуждения. И ни один не подумал о Красной Армии. Патриоты, называется!
Уткин грубоватым своим юмором явно набивался выпить.
- А-а! - обрадованно догадался "служитель". - Так его тут целый состав.
- Кого его?
- Спирту, говорю. На четвертом пути цистерны. Сделали дырочку - и текет.
- Берем-ка фляги, - быстро скомандовал Уткин, - и организуй слушок по эшелону.
Кто-то из них вскочил на платформу, зашурудил под брезентом, в танке, выбрался и тяжело спрыгнул на перрон...
- Комендант станции сообщил, что стоять будем долго.
- Можно устроить обед. У вас есть полевая кухня?
- Мы сухим пайком выдаем.
- Ну а кипяточек у нас найдется прямо из крана на перроне.
Железнодорожник посмотрел в окно, вздохнул:
- Вся страна теперь пьет кипяток, по всем вокзалам велено круглосуточно подавать. Такая масса людей двинулась!
Ну что ж, обед - хорошо. Сегодня еще не было возможности дать людям хотя бы кипяточку. Заодно расскажем о новостях, прокомментируем последние сводки с фронта. Потружусь, так сказать, за себя и за комиссара.
Комиссара теперь в полку нет. Был - вызвали в тыл формировать авиационно-техническое училище. Вместе с ним поехали и мои: Нила, ее мать Наталья Степановна и Дима, сын.
Возле вагона начальник штаба торопил группу людей, собираясь, как я понял, куда-то идти. Увидев меня, облегченно вздохнул:
- Товарищ полковник, никуда не отходите, а лучше будьте в вагоне.
- В чем дело?
Он рассказал о разговоре, услышанном Бакановым.
- Послал арестовать этих паскудных типов. Но не могут найти.
Только тут Баканов вспомнил:
- Они за спиртом побежали...
- Значит, не убегут, - успокоился начштаба. Он поставил ногу на свисающую из вагона проволочную петлю, которая служила нам лесенкой, положил на поднятое колено пухлую свою сумку и начал писать сопроводительное письмо местным военным властям насчет этих двоих.
- Ведут! - послышалось.
Впереди шел Уткин. Устало, тяжеловато, со связанными руками и в разорванной гимнастерке - была борьба. Люто бросал быстрые взгляды по сторонам. Задержал глаза на мне, в них острая неисполнимая злоба. И сказал, искривляя шрамом рот, будто поделился неудачей:
- Просчитались мы, начальнички...
Видно, в пылу борьбы кто-то сказал, выдал, что все их планы известны.
Глядя им вслед, Баканов прищурил свои голубые, обычно беззащитно-добрые, но теперь беспощадные глаза.
- Предатели - это всегда мерзостные типы.
- Не всегда, - возразил Баканову лейтенант Кувшинов. - Иной с виду знаешь какой порядочный.
- Всегда! - упрямо повторил Баканов.
Я приказал построить полк. Все ожидали объяснений, но дело было сейчас в другом: немедленно сдать спирт.
Понемногу начали сносить...
С комендантом станции мне надо было еще решить кое-какие дела. Пошел к нему. Когда закончили, комендант пожаловался:
- Что за народ! Прострелили цистерну, налакались спирта. Теперь вон они, лежат. Питье-то было и не питье вовсе. С черепом и костями. Но разве обращают внимание? Для них главное - пахнет, а знак - так это, мол, обманывают.
Все во мне похолодело. Вдруг из наших кто-нибудь затаил!
Подняли полк в ружье. Наверное, лицо мое было неузнаваемо. На нем и страх за жизни, и ненависть к этой безумной людской жадности, и торопливая устремленность к благополучному исходу.
Надо, чтоб все запомнили этот урок.
