Ты мужественная, Чебурашка. Ты и есть Сирье, потому что Сирье — любовь, и друг, и совесть. И Сирье была всегда, потому что без нее трудно было жить в волчьей ночи.

Чебурашка, ты пришла к Серому, чтобы вернуть его в живую жизнь и к живым людям. Он тебе расскажет свою невеселую историю, прежде чем вы вернетесь обратно в шумный водоворот многомиллионного города.

Волчья ночь. Рассказ о том, как родилась и умерла ненависть

Сааремаа — большой остров. Чтобы пройти его из конца в конец, нужно идти три дня безостановочно. Остров этот поразительно живописен, таких лесов, как на Сааремаа, нигде в мире нет. Древние замшелые деревья живут в здешних лесах в сердечной дружбе с такими же древними замшелыми валунами, а маленькие валунята наперегонки бегают с колючими, но добрыми кустами можжевельника, обильно растущими по всему острову. На острове деревни, поселки рыбаков и крестьян.

Островитяне — самые добродушные и самые трудолюбивые люди в мире. Земля острова — каменистая, с песком и гравием. Чтобы она что- нибудь рожала, нужно работать от зари до заката, особенно в те времена, когда лошадь была единственной представительницей сельхозтехники. Тракторы были у считанных островитян, и эти тракторы немало грабили тех, у кого их не было.

Молоденький Серый Волк, сбежав из чулана, ходил по этому острову из деревни в деревню, сочинял разные истории для любознательных островитян, искал работу и ночлег. Он не знал, ищут его истребители или нет (возможно, они его и не искали — такого ничтожного клопа), но боялся их.

Однажды он шел по своему острову вдоль высокого берега мимо красивого и аккуратного дома. Он стоял белый и гордый, тот дом, мимо которого проходила грунтовая дорога, скрипевшая под усталыми шагами молодого Волка. Незнакомые полупьяные люди вышли из дома, спросили юношу, откуда он идет и куда.

Не мог он сказать этим пьяным людям, что идет ниоткуда и никуда, что нет у него ни дома, ни друзей, а ходит он потому, что существует на свете, как колесо, кем-то запущенное, катящееся по дорогам как будто по инерции. Он не стал им объяснять, что раз у него нет своего жилья и своего мира, то существовать он может только в дороге — в движении или в лесу — спрятавшись.

Он сказал этим пьяным людям, что идет из города к родственнику, живущему на несколько километров дальше. Люди из белого дома пригласили его войти, перекусить, отдохнуть и рассказать городские новости (люди на острове всегда расспрашивали друг друга о новостях), однако они приглашали его таким тоном, что стало ясно: это не приглашение, от которого можно отказаться без риска быть побитым (это он позже научился сам бить других, пока еще лупили его).

В белом доме, который издали казался замком, было грязно и воняло, как всегда воняет там, где много пьют, курят и сквернословят, где еда уже не средство утоления голода, а — закуска. Когда люди напились и «назакусывались», еда теряет свою ценность. Это не хлеб насущный, добытый кем-то в поте лица, еда разбросана по столу и под столом, в тарелки с едой суют недокуренные папиросы, а иногда и плюют.

Его усадили за стол, заставили выпить и избили, когда оказалось, что никаких «городских новостей» он не знал. Избили его так, как это делают пьяные люди, способные в жестокости превзойти бешеных собак.

Эти люди были из тех, кто имел свои тракторы и земли, привычно обманывал налоговые инспекции; равнодушные к любой власти (кому ни служить — лишь бы повыгоднее), эти люди в предчувствии близкого времени, когда им придется расстаться с собственными коровниками и тракторами, пропивали «свое» сегодня, чтоб оно не досталось никому завтра.

А избили они одинокого бродяжку потому, что им хотелось сорвать на ком-нибудь злобу, накопленную против тех, кого они люто ненавидели. Избив Серого, они выбросили этот «мешок» на дорогу, где было уже темно и пустынно.

С моря дул освежающий ветер, и Серый начал понемногу, не разбирая направления, уползать подальше от этого дома, который теперь в ночи стал темным и мрачным, а окна его, освещенные изнутри красным светом, были похожи на глаза чудовища.

Серый полз уже довольно долго и вдруг куда-то провалился, затем был удар в голову, и он потерял сознание. Он упал с обрыва. Здесь, внизу, на камнях, на которых он лежал, шипели морские волны, дотягивались до него своими белыми пенистыми гребешками, здесь еще сильнее дул свежий соленый ветер, и Серый пришел в себя.

Он долго сидел на камнях у моря, мочил голову, вдыхал пахнувшую йодом бодрость и думал. С тех пор, как он ушел из родного дома, он не встретил ни одного человека, который отнесся бы к нему, как к родному, делился бы с ним бескорыстно хлебом и теплом. Бывали люди, учившие словом, но слово и дело... это порой совсем разные вещи. Сидя у моря, он дал себе клятву, что будет верить только морю и лесу, природе, которая может и обласкать и ободрить, как это только что сделало море, и спрятать, защитить, как это сделает лес; людям же он верить не будет.

После чего отдохнувший, набравшийся сил, он ушел в лес, обнаружил там сенохранилище, где, зарывшись в сено, уснул среди родных запахов — травы, можжевельника и гнилых листьев, родных настолько, что если тебе здесь случится умереть, ты можешь считать — тебе повезло, так как ты остался среди них, а это значит — у себя дома.

Проснулся он, когда через щели между бревнами сруба проникал яркий свет. Голова страшно болела и от выпитой вечером водки, и от раны. Вылезать из сена не хотелось. Он лежал в теплом гнезде, вдыхал аромат сухой травы вместе с пыльцой ее, щекотавшей в носу, и размышлял о жизни. И тут он услышал кашель...

Он притаился, даже дышать перестал и снова услышал кашель. Он начал осторожно выбираться из сена, чтобы убежать, но едва высунул голову, как увидел другую высунутую из сена голову, серые, холодные, немигающие глаза под опухшими веками смотрели на него тяжелым взглядом. Голова была покрыта редкими волосами с проседью, небритое лицо было морщинистое, плоское, с оспинами.

Глаза на рябом лице с минуту впивались в глаза Серого настороженно-напряженно, затем смягчились, и человек улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы. Очевидно, в этой голове родилась та же мысль, что и в голове Серого Волка: если человек, подобно зверю, так же, как и ты, ночует в лесу, его бояться нечего.

Вскоре они шагали рядом по лесной тропинке в неизвестном направлении. И Серый Волк, хотя и решил не доверяться людям, рассказал этому человеку о своем детстве, о жизни на чужбине и о том, что с ним произошло после возвращения оттуда, рассказал потому, что нельзя жить, не общаясь хоть с кем-нибудь.

Разумеется, он рассказал и о прошедшей ночи.

Рябой же рассказал о себе мало: был на материке хуторянином, и вышли там у него кое-какие неприятности, из-за них он пришел зимою по льду на остров, считая остров убежищем, где его не догадаются искать.

Когда Серый спросил у Рябого, где он достает еду и одежду, тот ответил вполне откровенно, что все необходимое дает ему ночка темная — мать-кормилица, к которой обратиться придется и ему, молодому Волку, если ему хочется жить. Чтобы не мучили Серенького совесть и стыд, Рябой коротко проанализировал жизнь молодого Волка, показывая ему, что мир обходится с Серым жестоко всюду, куда бы он ни пришел. Совсем недавно он жил в ящике в обществе старой собаки, и здесь он снова прячется в лесу, словно волк травленый. Неужели справедливо то, что происходило с Серым Волком? Почему его все презирают, преследуют и бьют? Ведь он же молод — ему всего шестнадцать лет, почему так суровы к нему люди? Раз люди несправедливы к нему, он тоже будет жесток с ними.

И на лесной тропинке именно при этой мысли родился настоящий Серый Волк.

Родилась ненависть. Ненависть, которая сопровождала его долгие годы, непроницаемой стеною отделяла от нормальной жизни, от хороших людей и хороших дел. Ненависть ослепляла.

Они пришли к заброшенному старому дому в густом лесу, среди непроходимого валежника. В одной из комнат за печкой Рябой оборудовал жилье, скрывавшее его уже второй год. Совершая отсюда набеги на далекие хутора, он жил здесь злобным отшельником.