Внутренний вид 2-й западной казармы в Кронштадте. Акварель художника М.М. Семенова. 1851 г. (ЦВММ). На акварели изображены матросы 1-го флотского экипажа за повседневными занятиями — чисткой оружия, амуниции, обмундирования и т. п.

Кивер нижних чинов 12-го флотского экипажа. 1837–1856 гг. (Коллекция П. Тамма, Гамбург).

Поощряемое Николаем I увлечение фрунтом приобрело в конце концов на Балтике самые крайние формы. Так, для канонерских лодок почти целиком переделали устав батальонного учения, и матросов на воде, под веслами заставляли проделывать разные перестроения лодок в полувзводные и взводные колонны и захождения плечом под многочисленные сигналы барабана и горна. Лишь в 1854 году император, лично проведя смотр гребной флотилии, убедился в полной несообразности такой постановки дела и приказал изменить устав. «Строевые метаморфозы» Балтийского флота производили тяжелое впечатление на боевых моряков-черноморцев. Капитан-лейтенант К.И. Истомин, посетивший Петербург по дороге из Севастополя в Англию, писал 8 октября 1841 г. главному командиру Черноморского флота и портов вице-адмиралу М.П. Лазареву: «Не буду вашему превосходительству описывать дух морской службы на Балтике, вы его, конечно, и без того вполне постигаете. Но без преувеличения должен сказать, что здесь корабли и море совершенно побочная вещь; ружье все отстранило! И занимаются решительно только ружьем и маршировкой!»[31].

Обер-офицер Гвардейского экипажа, обер-офицер Корпуса флотских штурманов и рядовой Гвардейского экипажа. На иллюстрации допущены некоторые неточности: у гвардейского офицера не нарисовано шитье на нарукавном клапане, а у матроса помпон на кивере должен быть зеленого цвета.

Контр-адмирал в вицмундире, сопровождаемый адъютантом, штаб- и обер-офицерами 1-го Финского флотского экипажа в парадной форме. На иллюстрации допущены некоторые неточности: на воротнике адмиральских вицмундиров не было золотого борта, морские кортики имели позолоченный металлический прибор и рукоять из белой кости, у штаб-офицера не дорисовано шитье на одной стороне воротника. Раскрашенные литографии по рисункам Д. Монтена 1837–1838 гг. (РГБ).

Однако усиленная строевая подготовка, отрывавшая балтийских матросов от морской службы, на практике не превращала их и в хороших солдат. Не имея возможности довести экипажи до высшей степени пехотного совершенства, на флоте, тем не менее, научились угождать императору. Лейтенант А.П. Боголюбов, служивший на Балтике в 1840-х гг., писал: «А ловкий был человек наш Морской министр[32] <…> он надувал царя на морских смотрах. То же выделывал он и на суше, когда государь приезжал раз в зиму в Кронштадт, где ему представляли экипаж, идущий в караул по городу и крепости, а после обвозили по батареям и местам вылощенным и вычищенным, тогда как рядом везде была мерзость и запустение. Ко дню этому, конечно, готовились целые месяцы, и из матросов комендант генерал- лейтенант делал важных солдат просто на диво. Но вот раз как-то государь отложил свою поездку с среды на четверг. В рапорте значился 18-й экипаж, на четверг, конечно, нельзя было показать тот же, а следовало идти в караул экипажу 3-й дивизии. Долго не думали, доложили князю о затруднении и получили приказ перешить погоны на мундирах, обменять номера киверов, офицерам эполеты. В ночь все обделали. И все сошло как по маслу, царь благодарил. Дали полугодовое жалованье офицерам за муку 4-х месячную, а матросам по рублю».

Обер-офицер Корпуса корабельных инженеров, штаб-офицер и рядовые Корпуса морской артиллерии. Раскрашенная литография no рисунку Д. Монтена 1837–1838 гг. (РГБ).

Барабанщик, унтер-офицер и рядовой 9-го флотского экипажа. Интересная деталь — при отсутствии ранцев матросы приторачивали скатанную шинель в клеенчатом чехле прямо к патронной суме. Раскрашенная литография по рисунку Д. Монтена 1837–1838 гг. (РГБ).

В конце концов, оценивая боевую подготовку Балтийского флота накануне Восточной войны, Морское министерство печально признавало, что «матросы были большею частью люди слабосильные, здоровья весьма ненадежного, без опытности в морском деле, но с большими познаниями по фронтовой части. Нельзя, впрочем, не отдать справедливости усердию этих людей, которые, по соединению в них тройной службы, как матросов, артиллеристов и солдат, несли труды чрезвычайно тягостные и изнурительные»[33].

Библиография.

Мелихов В.И. Описание действий Черноморского флота в продолжении войны с Турцией в 1828 и 1829 годах. СПб., 1850.

Весной 1827 г. Россия, Великобритания и присоединившаяся вскоре к ним Франция решили поддержать борьбу Греции за независимость от Османской империи. Дня влияния на непримиримую политику Турции союзники отправили к ее берегам военные эскадры. 2 июня 1827 г. в Кронштадте Николай I напутствовал российскую эскадру словами: «Надеюсь, что в случае каких-либо военных действий поступлено будет с неприятелем по-русски». Моряки полностью оправдали доверие императора. 8 (20) октября 1827 г. три союзные эскадры вступили при Наварине в бой с турецко-египетским флотом и совершенно уничтожили его. Уже в ночной темноте 84-пушечный корабль «Гангут» взял на абордаж турецкий брандер. Участник этой схватки лейтенант А.П. Рыкачев в своих воспоминаниях хорошо описал специфику абордажного боя той эпохи: «…ударили тревогу и тотчас же закричали в люки: „Абордажных наверх“. Командуя второй партией, я моментально выскочил на шканцы. Неприятельский двухдечный фрегат шел прямо на нас <…>, бушпритом сильно ударил в нашу грот-мачту и увяз в наших грот-вантах. Рассчитывая на абордаж, нам приказано было с первой и второй абордажными партиями предупредить неприятеля, и наши бравые матросики в одну секунду, по бушприту и такелажу, вбежали на палубу неприятельского фрегата. Как партионный начальник, в числе других офицеров, я хотел быть первым на неприятельском судне, но некоторые из наших матросов опередили нас и, нашед на палубе трех голых турок, которые старались раздуть огонь, разведенный в кострах, в исступлении изрубили их. <…> Огонь был везде потушен. Наши абордажные рубили такелаж, чтобы освободить реи нашего корабля. В это время капитан А.П. Авинов, заметив, что у неприятельского фрегата брошен якорь, приказал мне отрубить канат и буксировать (брандер) к берегу, где пустить его ко дну. Поручив старшему после меня офицеру смотреть, дабы не открылось где-нибудь вновь огня, и прорубать борта неприятельского фрегата, я спустился в шлюпку и вскоре успел, с подошедшими ко мне на помощь гребными судами нашей эскадры и с французского корабля „Бреславль“, отвести его в сторону. Здесь, прорубив в нескольких местах борт навалившегося на нас фрегата, мы пустили его ко дну и, сняв наших людей, возвратились на корабль»[34].

Интрепель (абордажный топор). 1-я половина XIX в. (ЦВММ). Такие топоры входили в обязательный комплект абордажного оружия каждого военного корабля. В случае ближнего боя ими вооружались абордажные партии. Однако отсутствие абордажей постепенно привело к тому, что интрепели на судах хранили плохо, нередко в поломанном виде. Например, летом 1850 г. начальник штаба Черноморского флота В. А. Корнилов, осмотрев фрегат «Месемврия», обнаружил, что интрепели 40-го флотского экипажа оказались «большею частью переломаны с концов и даже сломаны и согнуты в крюках».