И было решительно неважно, что за одной стенкой - спящие родители, за другой - еще не заснувшие однокурсники. Без­умие Любы ненадолго стало их общим безумием.

Утром все вернулось на круги своя. Люба приняла как данность обреченность своих чувств, и на личную жизнь Олега не претен­довала. Скажем так - считала себя не вправе претендовать. И изо всех сил пыталась бороться с притяжением, которое, как было нетрудно предсказать, после той ночи только усилилось...

Они дружили. Часто переписывались по ночам, обсуждая ту или иную книжку. Была в этом своего рода романтика, наверное... Или нет? Трудно сейчас сказать что-то определенное. Нет, пару раз ситуация сама собой выходила из-под контроля. Как-то Люба написала небольшую статью - было соответствующее за­дание по истории, что ли. Дала Олегу прочесть - он с удо­вольствием брал на себя роль ее рецензента. И его зацепило. Да так, что он поехал к ней после какой-то шумной ночи в общаге, поехал, потому что ему почти физически нужно было с ней по­говорить... Но в то утро им не суждено было увидеться. Люба, раздраженная навязчивой рекламой и праздно шатающимися по подъезду людьми, никак не ожидала, что это мог быть именно он, и не стала отвечать на домофонный звонок. Решив, что де­вушка не дома или не одна, он развернулся и пошел обратно к метро... Он не знал, что она, что-то почувствовав, выскочит на балкон, чтоб убедиться в своем подозрении. Выбежит из подъез­да в легком домашнем платье и сапогах на босу ногу. Телефон Олега был разряжен и не мог принять ее звонки и смс... Если бы она успела его догнать тогда, возможно, все было бы иначе. Но этого не произошло. Они, конечно, потом встретились и переговорили, но первый момент, первый безот­четный порыв был безвозвратно потерян.

В последний раз затмение произошло после выпускного, кото­рый отмечали снова у Ромашовых. Нет, официальную часть, ра­зумеется, как положено, отгуляли в ресторане. А дома через несколько дней - просто своего рода прощальный гусятник. Время шло к ночи, народ начал разъезжаться по домам. Остава­лось человек пять, когда Олег поднял бокал.

-- Ромашова! Я не люблю говорить тосты, но давай выпьем за тебя...

Она не дослушала. Не смогла. Перед ней впервые до боли отчет­ливо встала беспощадная истина: сейчас они все расстанутся на­всегда. Их группы, их дружного маленького студенческого кол­лектива больше нет - их время прошло. Все позади. Ничего не вернуть. Они все уже не одногруппники, они "бывшие", а это слово еще не было ей понятно... Люба круто развернулась и выбежала в соседнюю комнату на балкон. Стояла и невидящим взглядом смотрела вниз, на зеленые кроны деревьев, молодую клейкую листву. Внутри была звенящая болезненная пустота.

Сзади послышались шаги. Она почувствовала, что это Олег, и обернулась.

-- Лю... Ты чего? Что случилось? - да, только он называл ее так иногда. В-основном, в письмах и смс, редко - вжи­вую.

-- Ничего.

-- Что с тобой?

-- Я просто вдруг поняла, что сейчас все закончится, и мы не увидимся больше... Курица я, наверно?

-- Конечно, курица, - Олег притянул ее к себе. Она ткну­лась носом в его рубашку, он ласково приобнял ее. Нет, это было уже выше ее сил...

-- Поцелуй меня, пожа... - договорить она не успела: прось­ба была лишней. И в этом отчаянном поцелуе слилось, казалось, все: и их непонятная дружба-любовь, и горечь предстоящей разлуки, и благодарность за все теплые мо­менты проведенных вместе лет...

Пришли родители. Ребята попрощались и разошлись.

Через несколько минут Люба прочла смс: "Для девушек ты на редкость приятно целуешься. PS не шути насчет мальчиков..."

Ей показалось тогда, что это что-то означает...

Воспоминания как-то оживили Олега перед предстоящей поезд­кой. Он собирался на Кавказ, и путь лежал через Москву, где он планировал задержаться на несколько дней. И встреча с Любой, как, впрочем, и при прежних проездах через столицу, занимала не последнее место в его планах.

***

Прошел очередной майский поход. Заснеженная Карелия... Раньше такого не было. Да, было холодно, да, обжигала ледяная вода, но чтоб по утрам, снимая гидрокостюмы, вывешенные между сосен на просушку, стряхивать с них снег... Ни с чем не сравнимое ощущение - влезать в такую экипировку! Брр!..

Как-то раз, когда катамараны по очереди приставали на ночлег, Люба, выпрыгивая на берег, напрочь забыла предварительно сбросить фал для "парковки" плавсредства и фиксации его на выбранном месте. В результате оказалось, что она стоит на земле, а Шура в одиночку уплывает на двушке в сторону бурлящего за поворотом порога. Первой ее реакцией был безотчетный испуг и последующая за этим откровенная глупость: она не придумала ничего лучше, кроме как шагнуть в воду и попытаться задержать катамаран, ухватившись за тот самый трос. И им всем очень повезло, что Андрей с Денисом подоспели вовремя: и Любу выдернули из холоднющей воды, и Шуру поймали.

Андрей молча покрутил пальцем у виска, Денис прояснил ситуацию:

-- Ты хоть понимаешь, чем это могло закончиться для вас обоих? Ты вообще через минуту занималась бы в Шляпе самосплавом. А Шура хрен бы тебе помог, потому что одному на катамаране ни черта не сделать... Температура воды - плюс один. Долго бы вы продержались? И развлекалочка была бы еще та - вас вылавливать! Не говоря уже о потенциальном результате... - и он мрачно отправил окурок в тлеющий костер.

Урок пошел на пользу, и Люба, безусловно, стала более серьезно воспринимать весь процесс в целом, но где-то в глубине души поселился страх.

Перед любиным днем ро­ждения Шура улетел в командировку. Она была совершенно уверена, что он позвонит ей первым из всех поздравителей - сразу после полуночи, либо, в крайнем случае, с поправкой на разницу во времени, утром. Однако долгожданный звонок раз­дался ближе к обеду. Первым же, как многие годы подряд, был Олег - его смс приходили одновременно с переключением даты. Люба удивилась, но виду не подала. Мало ли - всякое бы­вает.

Шурин голос показался ей несколько отстраненным. Будто зво­нил он не жене, а, скажем, коллеге по лаборатории. Но Люба не стала придавать этому значения: ведь неподалеку от него мог находиться кто-то из знакомых, неловко было бы миндальни­чать по телефону, пусть и с супругой.

Через несколько дней его командировка заканчивалась, и Люба, отпросившись у Орлова, отправилась в аэропорт встречать свое­го благоверного. Отпуская ее, Виктор Георгиевич не отказал себе в удовольствии слегка подшутить.

-- Чего он, сам не доедет, что ли? А... Я, кажется, понял. Родите­ли на работе, а вы - в койку!

-- Шеф!!! - Любины щеки предательским заалели.

-- А что - шеф? Это нормально... Знаешь анекдот про геолога? Что делает геолог, возвращаясь зимой к жене из тайги? Пра­вильно! Сначала... это! А потом снимает лыжи.

Ржали всем офисом. Люба в очередной раз порадовалась, как здорово, что у них в конторе сложились такие полусемейные не­формальные отношения, где можно ходить чуть ли не в тапоч­ках и не заморачиваться соблюдением официальных деталей. Еще она с удовольствием отметила, что неловкость между ней и шефом уже совершенно растаяла и перестала тяготить.

В принципе, Орлов был недалек от истины. Примерно так все и происходило.

Лежа на шурином плече, Люба слушала его восторженный рассказ про принципиально иную калибровку приборов, новше­ства в техническом обеспечении... Ей было скучно, но муж так вдохновенно делился впечатлениями, что она не решилась пере­бивать. Шура, в свою очередь, почувствовал, что жена не разде­ляет его энтузиазма, и покорно перевел тему в область ремонта дачи, где Любе очень хотелось бывать чаще...

Но вот лето подошло к концу. Зарядили дожди, и солнечный де­нек, волей случая затесавшийся в серые будни, выглядел настоя­щим подарком судьбы.

Люба сидела на работе, занимаясь подготовкой очередного от­чета. Снова сломался сетевой принтер, и они всем коллективом тщетно пытались его починить. Когда все уже отчаялись, он как-то ехидно фыркнул - и начал печатать. Люба ахнула и по­мчалась отменять повторные задания печати, иначе несчастный отчет был бы воспроизведен в ста экземплярах, не меньше...