Торговец не был трусом. Он дождался, пока немёртвый не подойдёт в упор, и ударил мечом прямо в горло, оставив едва заметную отметину. Второй удар не прошёл — стальное лезвие было поймано в полёте и разлетелось, как стекло, под напором холодных пальцев.

Какое это всё-таки наслаждение — медленно разрывать врага голыми руками!

Храм богини жизни с первого взгляда напоминал какую-то безумную оранжерею. Здесь росли самые разные растения, буйно цветя и плодонося вне зависимости от сезона. Жрицам было необходимо только постоянно поливать растения — незримое присутствие богини заменяло им солнце. Здесь равно приветствовались дивные цветы и самый жалкий сорняк, цветущий и благоухающий персик и смертоносный анчар, чьи ядовитые испарения убили бы всё живое в храме за несколько кругов — если бы ему не противодействовала сама сила жизни.

Но сейчас жрицам было не до полива. Богиня была не в восторге от методов жителей последнего города — и собственных жриц в частности, поэтому вызвать её с каждым разом становилось всё труднее.

Когда-то жизни служили молодые и прекрасные беременные женщины, оставлявшие свой сан сразу после рождения ребёнка и только изредка возвращающиеся для того, чтобы вновь разрешиться от благословенного бремени на алтаре к радости богини. Рождённые здесь дети получали божественное благословение и отличались несокрушимым здоровьем и долголетием.

Но власть жриц велика и сладостна, и не каждая готова отдать её добровольно — и сейчас шесть из семи положенных священнослужительниц были мерзкими морщинистыми старухами, чей жизненный путь в несколько раз превзошёл норму, а искалеченные грязным волшебством плоды в их утробах прекращали свой рост и не торопились покидать надёжное убежище спустя положенный срок. Если такой младенец в силу каких-либо обстоятельствв всё-таки появлялся на свет, милосерднее всего было немедленно прервать его существование.

Седьмая жрица была очень красивой девочкой, едва вступившей в пору созревания, но имеющая, тем не менее, все права на почётный сан в силу уже начавшего округляться животика. Об отце своего ребёнка она могла сказать только то, что он был очень груб, пока не появился собственный папа малышки и не свернул шею насильнику.

Сейчас маленькая красавица забилась подальше в кусты и безутешно рыдала, зажимая ушки ладонями, чтобы не слышать того, что происходило на алтаре.

Юная женщина лет шестнадцати, была прочными ремнями закреплена на алтаре и уже не имела сил вырываться и даже кричать. Её обычно красивое лицо было сейчас искажено болью, потому что носимый ею плод ещё не был готов появиться на свет, и только злая магия и грубые руки жриц заставляли его рваться наружу, разрывая что-то внутри матери, снова и снова.

Никого не интересовала судьба роженицы — ведь это была обычная рабыня с севера, каких много, а ребёнок был обречён уже потому, что почти наверняка был полукровкой, что в свете последних событий считалось непростительным преступлением.

Лишь полкруга назад она по-дружески болтала с маленькой жрицей, рассказывая о далёких заснеженных лесах своей родины, о добрых людях своего племени, каждый из которых на голову выше этих злых солдат, любой из которых мог оказаться отцом её ребёнка. У этой девушки было странное короткое имя и удивительные, почти белые длинные волосы, и она была добрее любой из морщинистых злобных старух, вспоминающих о самой младшей из жриц только для какого-нибудь приказа или наказания.

А сейчас дивные волосы роженицы безжизненно свисали с алтаря, а руки злых старух, непрерывно мелькающие с другой стороны были по локоть в чём-то красном. Но ведь это неправильно! Старшая подруга говорила, что это не больно, и крови будет не намного больше, чем тогда… Она ещё была так рада, что выбрали её, что именно её дитя благословит богиня жизни, и ещё сама она будет очень долго далеко от нехороших солдат.

Писк младенца гулким эхом отозвался в храме. Зашевелились цветы, поплыли дивные ароматы и ещё нечто большее, что-то очень могучее, но совсем не опасное пробудилось здесь. Старухи торопливо отвязывали безжизненные конечности матери, чтобы освободить алтарь от неподходящего груза.

Когда тело небрежно скатили и отпихнули в кусты, маленькая жрица подползла к старшей подруге и безутешно зарыдала. Её уже научили чувствовать биение жизни, и теперь она ощущала, как эта пульсация становится всё слабее. Крепкая огрубевшая ладонь рабыни накрыла её ладошку, но сказать подруга уже ничего не могла.

Странное создание, свитое из самых разных цветов, поднялось у алтаря, и жрицы глубоко поклонились, настолько, насколько им позволяли выпирающие животы. Старухи бормотали, о чём-то просили, умоляли, требовали и даже угрожали, но воплощение жизни интересовалось только младенцем, осыпая дитя лепестками и выпевая нежные слова голосом, похожим на шелест трав.

— Соплячку сюда! — рявкнула, наконец, одна из старух, и сразу две жрицы кинулись к младшей, собираясь вытащить девочку из под куста, куда та опять забилась.

При первом же звуке оправдывающегося ребёнка богиня повернулась на голос и с интересом стала рассматривать свою юную жрицу. В суматохе никто не заметил, как кто-то очень аккуратно отвёл виноградные лозы, заменяющие дверь храма и бесшумно скользнул внутрь. Обычно при серьёзных ритуалах на входе дежурило не менее четырёх стражников, но сейчас все были на стенах, и только один должен был охранять святилище.

Девочку поставили перед богиней и тут же принялись ей что-то нашептывать, дёргая, как тряпичную куклу, но маленькая жрица от волнения не могла не произнести ни единого слова. Тогда создание само шагнуло вперёд, и, небрежно отстранив старух, обняло малышку, частично погрузив её в своё ароматное плетёное тело, ласково нашёптывая что-то, как и младенцу на алтаре. Мечущиеся и ругающиеся старухи по прежнему не интересовали цветочную женщину. Казалось, что она вообще не способна воспринять ничего, кроме малышки и хнычущего на алтаре младенца, полностью разделив между ними своё внимание.

Тем не менее, именно богиня первой заметила чужого в храме. Создание проворно подхватило младенца и попятилось в гущу кустов, увлекая с собой девочку. Ветви кустов и деревьев сплелись в непроходимую сеть, ощетинившуюся шипами, будто богиня хотела оградиться от чего-то очень опасного.

Старые жрицы, наконец, умолкли, с недоумением глядя на приготовившееся к защите божество. Они не раз вызывали недовольство и даже раздражение своей покровительницы, были вынуждены мириться с тем, что в последние годы даже не могли с ней общаться без посредницы, но с такой реакцией встречались впервые. Да и что вообще может напугать бессмертное существо, даже не имеющее собственной уязвимой плоти?

Ответ на этот вопрос был дан немедленно, но совсем не так, как хотелось бы жрицам. Старуха, стоящая ближе всех ко входу в святилище, внезапно захрипела и дёрнулась вперёд, медленно оседая на пол с вытаращенными от боли глазами. Чуть пониже её обвисших грудей, запятнав роскошное жреческое одеяние, на палец выдвинулся окровавленный наконечник копья.

Маленькая жрица в ужасе ещё сильнее прижалась к богине, раз за разом переводя взгляд с убийцы на умирающую подругу и обратно. Сходство было поразительным. Казалось, что жаждущий мести дух вырвался из ещё живого тела роженицы и немедленно занялся делом. Удивительно похожее лицо, искаженное уже не болью, а ненавистью, те же роскошные волосы, пусть даже эта девушка была года на два младше и её тоненькое тело только начало оформляться. С ног до головы мстительница была в крови, её рабское одеяние было изодрано настолько, что ничего не могло прикрыть.

Девушка, пользуясь замешательством жриц, хладнокровно наступила на труп и двумя рывками крепких рук вырвала глубоко засевшее боевое копьё. Жрицы завизжали, внезапно поняв, что страж не появится, и надо самим защищать себя, раз уж богиня предпочла роль стороннего наблюдателя.

Ближайшая к девушке старуха попыталась отскочить назад, но алтарь остановил порыв и бритвенно-острый наконечник копья ударил в горло, пройдя насквозь и раздробив хрупкие старческие позвонки. Мстительница с заметным усилием перехватила копьё обеими руками, но молодость и первобытная сила давали ей преимущество.