Воалус решил, что лучшего шанса может и не представиться. Увлечённые происходящим стражники ослабили бдительность, предоставив предназначенных на заклание рабов на попечение тощего жреца. Правда, были ещё и кандалы, с несложным, но эффективным заклинанием, блокирующим магические способности узника. Этого хватало на то, чтобы полностью обезопасить даже безумных полукровок — но не атланта, заслужившего тройной элементальный жезл в прошлую компанию. Предвидя скорый арест, Воалус подготовил специализированный амулет и спрятал его в… туда, куда никогда и не подумал заглянуть благородный атлант, спешно обыскавший арестанта.

Всего лишь одно, едва слышное слово, отдавшееся гулом в голове — и амулет разрядился, вызвав острую боль в животе и обратив в хаос любые магические связи в радиусе дюжины шагов. Жрец резко дёрнулся, ощутив всплеск сил, но не сумел понять его назначение. Воалус скорчился на грязном полу, захватив потными ладонями цепи на руках и ногах, стараясь как можно тщательнее перекрыть паразитные магические всплески, по которым его можно было обнаружить. Рядом сидевший доселе с остановившимся взглядом пленнник-полукровка встрепенулся и напряжённно уставился на струйки ржавчины, тонкими ручейками высыпающиеся из рук атланта. Смотри, смотри, дикарь, сумеешь повторить трюк — получишь шанс, нет, не на бегство, но хотя бы на достойную смерть.

Дурацкий жрец вновь обернулся к рабам, и на этот раз не поленился подойти поближе. Вряд ли этот палач от храма ожидал увидеть что-нибудь серьёзнее обезумевшего от ужаса самоучки, без всякой надежды пытающегося сломать сторожевое заклятье на кандалах. Вид злобного полукровки, вдохновенно превращающего оковы в ржавчину, легко вывел бы из равновесия и бывалого воина, ну а жалкий прислужник смерти мгновенно впал в панику, мгновенно забыв все боевые заклятья и выронив на пол массивный хлыст.

Пронзительный вопль смертельного ужаса эхом отразился от свода храма, всполошив стервятников, прежде, чем тренированнные руки Воалуса одним движением свернули тощую шею труса. Этот звук перекрыл крики и стоны пытаемых и привлёк внимание всех без исключения. Беглец проклял мерзавца — любой солдат попытался бы справиться с безоружным рабом своими силами, не привлекая особого внимания к своей оплошности. Достаточно было б устранить пару стражников у выхода — а затем родной город скрыл бы и защитил, а смутное время предоставило бы шанс не только выжить, но и отомстить, а ныне весь храм ощетинился оружием.

Воалус остервенело метнулся в одну сторону, затем в другую, нырнул под удар мечом, пнул кого-то под колено. Пока его спасало только то, что на него, в основном, наседали слабосильные щенки, пожелавшие стать псами войны, в то время как серьёзные бойцы предпочли перекрыть выходы и понаблюдать со стороны за охотой молодняка. Рассчитывать на невольного союзника полукровку, не стоило. Если тот не дурак, то освободит как можно больше молодых крепких рабов, пользуясь возникшей суматохой.

Воалус частенько попадал в неприятности — но никогда ещё не был так близок к смерти. Вокруг него бушевала настоящая буря отточенной стали. Щенки заменяли недостаток опыта и умения безмерным энтузиазмом, и только исключительная ловкость и удачливость беглеца пока что позволяли ему обходиться поверхностными ранами. Бить по такой быстрой мишени боевой магией не решились даже эти сопляки.

Прыжок влево — кувырок, шаг назад, уклоняясь от лезвия спереди, пригнуться, пропуская сталь слева — ударить в довольную физиономию локтем, перехватить запястье снизу — поворот всем корпусом (интересно — сломал или вывихнул), пнуть пониже живота ещё одного — ну вот, опять не удалось подхватить оружие. Долго так держаться не смог бы никто. Едкий пот разъедал глаза, горели бесчисленные царапины и порезы, в голове шумело от пока что ещё не существенной потери крови, а всё тело наливалось свинцовой усталостью.

Внезапно шум затих, щенки дружно отшатнулись, глядя куда-то вверх. Воалусу не удалось последовать их примеру, хотя он имел своё представление о том, что может заставить остановиться вкусивших крови юных хищников. Один из нападающих чересчур увлёкся, в пылу беспорядочного размахивания мечом не заметив реакции остальных. Пожалуй, до мальчишки дошло, что он остался один против очень опасного противника, только после того, как беглец перешёл в нападение. Щенок успел сделать только ещё один выпад, прежде, чем его тонкие пальцы на рукояти хрустнули в сильной мужской ладони, и поменявший хозяина клинок нанёс мгновенный завершающий удар, вскрывая глотку мальчишки.

Нечеловечески горячая огромная рука подхватила Воалуса и вознесла вверх, болезненно сжав захрустевшие рёбра. Добытый с таким трудом клинок выпал вниз из пережатой руки. Божество пожелало рассмотреть поближе блоху, вызвавшую такую суматоху в храме.

Воалус не рассчитывал на сочувствие или понимание. С юных лет он был ребёнком улиц, на которого даже собственная мать обращала не больше внимания, чем люди уделяют бродячей собаке. Улицы кормили и одевали, укрепляли тело и разум. Украшенные ритуальными шрамами щёки и кольцо в ухе выдавали его самую нижнюю, четвёртую, касту, одного из очень немногих потомков привезённых из Атлантиды рабов.

После потопа рабами остались только местные дикари, поскольку атлантов осталось слишком мало, чтобы позволить даже небольшой части волшебного народа чистить выгребные ямы. Касты были уравнены — но только на словах. Четвёртая каста жила в нищете и небрежении, вынужденная заниматься самой непритязательной работой.

Уже в пять лет маленький бродяга знал, что его мать любят мужчины совсем не за доброе сердце и ласковые руки, что сам он является пустым местом для взрослых и игрушкой в жестоких играх для детей. В редкие минуты благодушия мать утверждала, что его отец — не то могучий воин, не то богатый торговец, который рано или поздно вспомнит о них и заберёт в свой шикарный дом, но слишком тёмные для атланта волосы мальчика выдавали совсем другое происхождение.

В армии, где всё решали сила рук и мощь чар, Воалус почти забыл о своём низком происхождении. Он был первым среди равных, любимцем командиров и кумиром новобранцев — до тех пор, пока окрестные леса не ощетинились копьями, и войска спешно были возвращены на защиту сияющих стен. А затем эта похотливая сучка из второй касты и её туповатый братец, желающий смыть оскорбление кровью — вряд ли он имел в виду свою. Скорый и неправедный суд, целиком купленный богатым папашей — и вот он в лапе у божественной твари, по своей сути не способной к милосердию. Что ж, жизнь не удалась, так может, хоть смерть удастся обставить с должным шиком.

— Хвала тебе, величайший. Возьми мою жалкую жизнь, но позволь мне вначале усладить тебя смертями врагов. Пусть реки крови текут в твою бездонную глотку, а стоны умирающих ласкают слух. Пусть моя смерть станет для тебя неиссякаемой славой!

Чудовище расхохоталось, ещё больнее сжав его пальцами.

— Я вижу все твои жалкие мыслишки, истинный шакал войны, и знаю, кого именно ты считаешь врагом. Но ты получишь желаемое — и выплатишь долг тем, чем пообещал. Получи моё последнее благословение!

Неизвестно откуда взявшийся во второй лапе Неназываемого кинжал ударил быстрее молнии, по самую рукоять войдя в сердце воина. Тяжёлое тело рухнуло на пол из под самого купола храма.

Воалус задыхался, пытаясь ухватить растрескавшимися губами враз загустевший воздух. От лезвия кинжала по всему телу волнами накатывал смертный холод, перемежающийся с болью. Милосердная смерть всё не приходила, хотя от боли, казалось, вот-вот закипит кровь и глаза выстрелят из черепа, как камни из варварской пращи. Воздух потоком лавы врывался в лёгкие, испепеляя гортань.

Воин с пробитым сердцем медленно поднялся. Тело было вновь послушным и странно лёгким, а боль засевшего между ребер кинжала давала странную силу. Все торопливо отходили с пути избранного, пока он по прямой, как лезвие меча, линии, шёл к своему обидчику, торговцу, чьими стараньями так легко затеряться в толпе рабов. Новое чувство безошибочно указывало ему, где сейчас находится любой из погубившего его семейства.