Засунув руки в карманы и нарочно сгорбившись, Микио Тэрасима прошел мимо охранника через главные ворота и поплелся к остановке автобуса. Уже опустились сумерки. Множество машин затопило шоссе, отравляя воздух вонючими газами. Он поднялся на переходной мост. Отсюда поток машин выглядел бесконечной светящейся полосой. Автобусы еле-еле ползли, зажатые между машинами. Ждать не было смысла, и он двинулся на станцию железной дороги.

Он пропустил две электрички. Сидел на деревянной скамейке, дымил сигаретой и думал, куда бы теперь податься. Так ничего и не придумав, он достал десятииеновую монету, пристроил ее на указательном пальце и подбросил щелчком большого пальца. Монетка превратилась в темно-желтый шарик, взлетела в воздух, потом упала на его широкую ладонь. Он зажал кулак и загадал: если орел — то в школу, если решка… Выпал орел. Он поднялся, но вместо того, чтобы ехать в школу, сел на электричку в противоположную сторону. На душе по-прежнему было скверно.

«Что с тобой происходит в последнее время?» — сказал Камидзаки. «В самом деле, что со мной творится?» — подумал он, глядя на свое отражение в вагонном окне. Длинные пряди волос свисают на уши, щеки обросли щетиной. Похудел вроде, глаза жутко ввалились и как-то странно блестели. Он почувствовал себя ужасно старым.

Рядом с ним, обняв за плечи девушку, стоял парень в накинутом на плечи бежевом пальто. Красуясь пижонским широким галстуком, он усердно чавкал жевательной резинкой. Девушка в красном пальто, прижавшись к его груди, тоже жевала и время от времени терлась об него щекой, будто ластящаяся кошка. В чавканье этой пары было что-то гадкое. Ему сделалось совсем худо.

От конечной станции О. до его дома надо пройти назад вдоль железной дороги. Минут пятнадцать ходу. Это оживленная торговая улица. По обеим сторонам мостовой ряды кабаре, ресторанчиков, баров, зазывалы так и вьются вокруг стоящих прохожих. На Микио Тэрасиму они не посмотрят, он для них пустое место. Впереди, он заметил, все та же пара из электрички.

Девушка обхватила парня за талию, повисла на нем. Она постепенно оттирала худого, немощного на вид спутника к самой мостовой, тогда он напирал, и они шли некоторое время посередине тротуара. Так повторялось много раз. Вдруг они остановились. Перед ними был вход в подземный квартал закусочных и ресторанов. Постояли, постояли, потом нырнули под арку, украшенную разноцветными лампочками, и стали спускаться по лестнице.

Микио шел за ними, как привязанный. Домой ему не хотелось, а больше деваться было некуда. Когда он бесцельно слонялся по улицам, изнывая от скуки, то постепенно становился противен сам себе и в конце концов шел домой. Но в его семиметровой комнатенке было еще тоскливей. Привалившись к стене, он выкуривал сигарету за сигаретой, потом не выдерживал и снова шел на улицу. На улице, конечно, повторялось то же самое, он возвращался к себе, и здесь ему становилось совсем паршиво.

В подземном квартале оказалось еще веселее, чем наверху. Всякие-разные магазинчики, кафе, забегаловки и — невесть сколько снующего люда. Те двое, верно, растворились, пропали в толчее. Он торопливо продирался сквозь толпу с озабоченным видом человека, который потерял что-то страшно важное. Если он не найдет тех двоих, придется опять бесцельно шататься по улицам. Его охватил азарт, он пошел еще быстрее, почти побежал.

Возле большого кактуса стоит мужчина в мексиканской шляпе и пончо. Подняв большой палец и подмигивая прохожим, он возглашает:

— Сеньорита, сеньор, пожалуйте в Мексику — рай европейских вин!

Но вот рядом с ним мелькнуло красное пальто, и Микио Тэрасима остановился. Та самая девушка! Она смеется и разглядывает зазывалу. К ней подходит ее парень, и мексиканская шляпа заводит их в ресторанчик.

Микио пощупал снаружи внутренний карман куртки. Там только что полученное жалованье. Он прошел было мимо мексиканской шляпы, затем с равнодушным видом вернулся и быстро скользнул в дверь.

В ресторанчике было три круглых стойки человек на двадцать. За каждой стойкой четыре, а то и пять барменов в белых рубашках и черных жилетах. Дешевые люстры с массой свисающих стекляшек, зеркала на всех стенах, огромные фотографии голых женщин. Таких заведений полно — европейская кухня, вина и все прочее; правда, в одном углу устроено что-то вроде эстрады, и четверо музыкантов наигрывали там латиноамериканские мелодии. На эстраде стоял микрофон. Значит, скоро появится певец.

Еще двое сидели у стойки в глубине зала.

— Вы один? Сюда, пожалуйста.

Бармен усадил Микио рядом с эстрадой. Видимо, каждая стойка перехватывает друг у друга посетителей. Ну совсем как в фирме. Ему вдруг стало смешно. До того как его перевели на склад, он работал на производстве фотоаппаратов. Там устроили движение за ликвидацию дефектов и контроль над качеством, и между бригадами шла отчаянная конкуренция. Впрочем, с тех пор как он поступил в среднюю школу, ему постоянно, не так, так этак, приходилось с кем-нибудь конкурировать. И, кажется, он всегда проигрывал.

Перед ним поставили целую гору льда. Гораздо больше, чем нужно для виски, столько виски ему просто не выпить, но это тоже входит в счет. Он начал пить и потерял к тем двоим всякий интерес. Да что ему до них в конце концов. Они как та монетка: помогли ему решить, куда пойти.

Заиграл оркестр, появились несколько танцующих пар. В зале принялись отбивать такт ладонями, и танцующие стали входить в раж: высоко поднимали руки, притоптывали, кружились на месте. Те двое тоже танцевали. Но Микио на них не смотрел, а смотрел он на девушку с длинными волосами, в тесном белом свитере и расклешенных джинсах. Она танцевала с курчавым парнем в кожаной куртке и белом кашне. Парень двигался красиво, с гибкостью профессионального танцора.

Девушка увидела, что он за ней наблюдает. Она слегка вскинула руку, а затем быстрой танцующей походкой, покачиваясь в такт музыке, подошла к нему.

— Что-то давно тебя не было видно, — сказала она, учащенно дыша. Густо подведенные веки, подрисованные брови, крашеные рыжие волосы — вначале он даже не узнал ее.

— Как там Кэндзи?

— Да вроде ничего.

— Вечно ты вроде да вроде, — засмеялась она. — Что, не узнал меня?

— Да нет, узнал. Ты Тамиэ, — сказал Микио, стараясь не глядеть на большие белые округлости, колыхавшиеся перед глазами. В это время кончилась музыка.

— Сэмми, дай-ка мне рюмочку, — бросила Тамиэ бармену, усевшись рядом с Микио и все еще часто дыша.

— О’кей… — Бармен, которого назвали Сэмми, усмехнулся и выразительно взглянул на него, словно говоря: «Не подкачай».

— За встречу однокашников! — Тамиэ подняла рюмку. Снова заиграла музыка, какой-то пьяный средних лет втиснулся в круг молодежи и начал кривляться, будто изображал старинную гротескную пляску, «аваодори».

— Ничего, что ты его бросила одного? — Он показал подбородком на прежнего партнера Тамиэ.

Тот танцевал один, время от времени бросая в их сторону уничтожающие взгляды.

— Ничего, обойдется. Найдет с кем потанцевать. Лучше скажи, ты что тут делаешь? Школу бросил?

— И не думал. — Он выпил до дна рюмку виски.

— Что, скучно, что ли?

— Да нет, нисколько.

— Да я вижу. У тебя на лице написано.

— Ну а ты-то как? Ты же в школу совсем не ходишь.

— А я бросила. Закурить есть?

— На.

Микио дал ей прикурить, и она глубоко затянулась.

— А ты зря не ходишь в школу. Ты подумай, тебе уж сколько, двадцать три? Ты вроде был на два года старше Кэндзи.

— При чем тут возраст. Что это ты вдруг так заговорила? Как там у тебя с больницей-то? Ушла?

— Давным-давно. Медсестра одна меня загоняла, прямо истеричка какая-то. Ну, я и не выдержала. Ты скажи, как Кэндзи, в порядке?

— Да ничего, что ему сделается.

— Да, он мальчик что надо. Нравился он мне, да я ему не понравилась. Давай еще по одной.

— За что?

— Я так обрадовалась, когда тебя увидела. Не знаю, наверно, просто приятно вспомнить прошлое. Хотя и грустновато. Побудь сегодня со мной, а?