— И все же доктор пророчил мне двойню. А ты хотел девочку.

— Разве?

— Конечно. Ты просто забыл. Сколько раз я слышала от тебя, что ты сына не хочешь, что мальчики все непослушные, что ты сам был таким.

Склонившись над клеткой, они вспоминали о том, что уже мало-помалу стало забываться.

Белка-мать, время от времени бросая недоуменный взгляд на окружавших ее людей, с усердием лущила орешки, выплевывая кожуру и складывая за щеку очищенные зернышки, как это она делала обычно, поглощая лакомства. Хотя белка все еще оставалась тощей, шерстка у нее распрямилась, и когда она сидела вот так, зажав в лапках орешек, чувствовалось, что к ней вернулась прежняя жизненная сила.

— Почему же все-таки перед тем, как произвести на свет детеныша, белка ни с того ни с сего убежала из дома? — спросил Горо, сверху заглядывая в клетку. — Да еще в такой снегопад! Ведь она чуть не погибла вместе с детенышем.

— Как тебе это объяснить? Наверное, снег напомнил ей о родине. Говорят, на Хоккайдо широкие просторы.

При этих ненароком сказанных словах в глазах Кёко появился какой-то таинственный блеск. Горо подумал, что так же блестели глаза у белки, когда она рыла землю под каучуковым деревом.

Веранду заливали лучи солнца, которое впервые со дня того снегопада сияло на совершенно безоблачном небе. Под его лучами промытые снегом листья сверкали, словно изумрудные. В просветах между тоненькими ветками растений были видны уходящие вдаль серебристые высотные дома Синдзюку. Почему-то казалось, что токийская телебашня стоит совсем близко.

От высоты у Горо закружилась голова, вспомнился много раз виденный сон, будто он карабкается вверх по отвесной круче обрыва. Он уже выбился из сил, но пути назад нет — слишком высоко он забрался. И вот один за другим разжимаются пальцы, которыми он судорожно цепляется за уступ в скале — Горо просыпается от собственного крика. Вот какой это был сон.

1976

МАСУДЗИ ИБУСЭ

«БОЕВОЙ ДРУГ» — СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

_{Перевод Б. Раскина}

Тем, кто по мобилизации уходил на фронт со студенческой скамьи и остался в живых, сейчас уже под шестьдесят. Они еще вполне работоспособны, но начиная с прошлого года один за другим стали уходить в отставку по возрасту. Правда, кое-кому предлагали перейти из крупных компаний в дочерние фирмы. Вот и нашего друга Окуяму, который все время служил на флоте, с марта нынешнего года перевели из основной компании в дочернюю.

В начале прошлого месяца компания устроила однодневный пикник, и все служащие, от президента до рассыльных, отправились в Атами, в принадлежавший компании пансионат. Поехал в Атами и Окуяма.

В каждой комнате разместилось по четыре-пять человек. Женщин поселили в другом здании.

Когда все приняли ванну, переоделись в легкие кимоно и собрались в большом зале, президент обратился к присутствующим с короткой речью. Затем началась церемония представления вновь принятых на работу служащих.

— Уважаемые дамы и господа, — сказал распорядитель. — Позвольте теперь приступить к знакомству с новыми служащими. Первым попрошу рассказать о себе господина Окуяму. Вообще-то господин Окуяма — ветеран нашей основной компании, недавно он был переведен в дочернюю фирму. Насколько нам известно, господин Окуяма во время войны на Тихом океане был направлен на остров Иводзима, где служил под началом командира танковой части полковника Ниси. Полковник Ниси — наш национальный герой. В свое время, будучи еще лейтенантом, он завоевал первое место в скачках с препятствиями на Всемирной олимпиаде в Лос-Анджелесе. Давайте попросим господина Окуяму рассказать о том, что он испытал на Иводзиме во время войны.

Распорядитель ошибался: Окуяма не был ни в отряде морской пехоты, ни в сухопутных частях, погибших славной смертью, защищая остров Иводзима. Он получил звание лейтенанта флота и ходил на военном транспорте, который доставлял провиант и снаряжение из Ёкосуки на Иводзиму.

Во время войны между армией и флотом сложились не особенно хорошие отношения, и Окуяма, увлекшись, с полчаса, если не больше, доказывал собравшимся, что он лично служил на флоте. Результат многословия Окуямы был печальный: пока все в большом зале слушали его увлекательный рассказ, в комнату, где остановился Окуяма, и в соседнюю комнату пробрались воры и очистили бумажники служащих компании. Окуяме не следовало с таким жаром объяснять слушателям разницу между армией и флотом. Здесь был не отель, а пансионат, территория пансионата не слишком хорошо охранялась…

Корабль, на котором служил Окуяма, был транспортным судном первого класса водоизмещением в тысячу пятьсот тонн. У него не было собственного названия, и он числился под номером шестнадцать. Транспорт имел на борту стодвадцатисемимиллиметровое зенитное орудие и развивал скорость в четырнадцать — пятнадцать узлов. За один рейс он перевозил двести шестьдесят тонн грузов.

В то время близ Токийского залива курсировали американские подводные лодки. Их высылали в поддержку бомбардировщикам «Б-29», прилетавшим бомбить Японию. Стоило такой подводной лодке обнаружить японское судно, как она сразу же выпускала по нему торпеду. Перед отплытием из Ёкосуки Окуяма и остальная команда обедали, а когда выходили на траверз Татэямы — отправлялись на ужин. С наступлением темноты транспорт докидал Токийский залив и, обойдя с востока остров Осима, к вечеру следующего дня бросал якорь в гавани Футами на острове Титидзима. Отсюда под покровом ночи транспорт брал курс прямо на Иводзиму. До войны на Иводзиме добывали серу и выращивали сахарный тростник, его использовали также как стоянку для рыболовных судов.

К тому времени гарнизон Сайпана уже сдался, и американцы превратили остров в свою базу. В обширном районе, простиравшемся к югу от Токийского залива, Япония потеряла господство на море и в воздухе. Ушли в прошлое времена, когда здесь спокойно плыли караваны японских судов, эскортируемые эсминцами. Господства на море Япония лишилась уже в сорок втором году, а с сорок третьего года редко случалось, чтобы хотя бы одному из каждых трех судов, которые следовали на Филиппины или в Малайю, удавалось достичь места назначения. В последующие два года ситуация еще более осложнилась, и лишь чудом можно объяснить, что транспорт номер шестнадцать не был потоплен.

Первый рейс на Иводзиму Окуяма совершил двадцать седьмого января тысяча девятьсот сорок пятого года. На буро-коричневой, казавшейся выжженной дотла земле не было видно ни единого строения. Сиротливо стоял лишь полуразвалившийся сарай, в котором, видимо, в прежние времена жили рабочие, добывавшие там серу. Гарнизон острова зарылся в землю — в блиндажи и пещеры. В гарнизоне насчитывалось пятнадцать тысяч солдат и несколько тысяч морских пехотинцев. Командовал войсками генерал-лейтенант Курибаяси.

На остров доставляли продовольствие, медикаменты и боеприпасы. Их перевозили в герметически запаянных железных бочках. Когда транспорт подходил к острову, команда сбрасывала бочки в море. Потом солдаты доставали их из воды и переправляли на остров в небольших металлических ботах, которые назывались «дайхацу».

(Весь остров провонял серой, и когда оттуда дул ветер, он доносил ее запах на транспорт.)

Между командой транспорта и солдатами гарнизона никаких особых трений не возникало. Лишь одним была недовольна команда: когда под покровом ночи транспорт приближался к Иводзиме, там включали мощные прожекторы, стараясь сориентировать судно. Капитан уведомил гарнизонное начальство, что транспорт снабжен радарной установкой, позволяющей точно находить объект в темноте в радиусе трех миль, а прожекторы лишь раскрывают противнику местонахождение судна.

Тем не менее в следующий приход транспорта на острове опять включили прожекторы: видимо, солдаты на берегу, заждавшись продовольствия и боеприпасов, опасались, что судно, не обнаружив в ночной тьме острова, повернет обратно. Это злило матросов и раздражало капитана. Он даже засомневался: подчиняются ли вообще солдаты на острове приказам начальства?