Отряд по уборке императорского дворца под водительством шагавшего впереди человека с флажком вышел к стоянке автобусов для групповых экскурсантов — унылое пространство, со всех сторон зажатое высокими зданиями, похожее на ущелье среди бетонных громад. У широкого тротуара ожидали три автобуса. Улица Гофукубаси, видневшаяся в конце ущелья, отчетливо отделяясь, казалась светлой, как будто смотришь на нее из тоннеля.

Отряд все в том же порядке остановился у первого автобуса. Люди входили по одному через переднюю дверь, рядом с шофером. Мужчина с повязкой на рукаве стоял у двери, как бы проверяя входивших.

В это время, пробравшись между автобусом и шеренгой людей, к Сюхэю и его спутнице подошел загорелый, бородатый коренастый мужчина лет пятидесяти пяти и опустил на тротуар узел в цветастом фуросики, нести который ему, как видно, не составляло труда.

— Ах, спасибо, спасибо, вы меня очень выручили! — поблагодарила невестка и представила мужчину Сюхэю: — Это тот самый человек, который помог мне нести моти…

Мужчина смущенно заулыбался, отчего в уголках век побежали морщинки, поклонился и снова занял свое место в колонне.

Почти все уже уселись в автобус. Подошла очередь садиться невестке.

— Если сможете, позвоните. Я за вами приеду! — подавая чемодан, сказал ей на ухо Сюхэй.

В кои-то веки она приехала в Токио, обидно, если не удастся даже толком поговорить… Сюхэю хотелось расспросить невестку о родных местах, но его интересовал также и этот Отряд по уборке императорского дворца. Последним, слегка поклонившись Сюхэю, вошел низкорослый, скуластый человек с повязкой на рукаве, очевидно, распорядитель, и автобус тронулся. Вскоре, оставляя позади струйку выхлопных газов, он свернул на улицу Гофукубаси.

Стоянка с двумя пустыми автобусами, в которых не было ни души, казалась совсем безлюдной. Сюхэй подошел к одиноко торчавшему у стены узлу с моти и приподнял его. Рука сразу же ощутила изрядную тяжесть. Он снова опустил узел на землю и остановился в нерешительности. На душе почему-то стало тоскливо.

III

Прошло несколько дней, но образы людей из Отряда по уборке императорского дворца, приехавших из далекой провинции, неотступно преследовали Сюхэя.

Все они, кроме невестки, были ему совсем незнакомы, но их молчаливые, напряженные, старческие загорелые лица то и дело всплывали в памяти. Все это были лица людей, состарившихся в бедности и в труде. В сознании Сюхэя они невольно ассоциировались с какой-то толпой рабов, насильно согнанных вместе.

Вот уже несколько лет, как после «поправок» к Договору о безопасности и в особенности с началом американской войны во Вьетнаме все больше усиливалась армия — теперь она именовалась «силами самообороны»; в самых различных сферах жизни все явственнее давали себя знать признаки возрождения милитаризма. Фигура императора, в первые послевоенные годы отступившая было куда-то в тень, словно подхваченная этой волной, постепенно стала снова то и дело маячить на первом плане.

Годы учебы Сюхэя прошли в довоенное время, в условиях культа милитаризма и императора. Испытал он и солдатскую службу, подвергался постоянным гонениям на основании «Закона о сохранении спокойствия»; в довершение всех горестей, в самом конце войны потерял старшего сына Сэйити, мобилизованного на трудфронт, и теперь, когда взгляд его случайно падал на портрет императора, этого усатого человека с вечно отсутствующим выражением лица, Сюхэю почему-то всегда чудилась зловещая тень войны…

Нынешний Отряд по уборке дворца выглядел совсем иначе, чем двадцать лет назад. Молодежи не было вовсе, зато мужчин стало больше — почти половина всего состава. Численно отряд тоже вырос, порядок был четкий, организованный. Чувствовалось, что за этим мероприятием стоит достаточно мощная организация, мобилизующая людей.

Через четыре дня, в субботу вечером, неожиданно позвонила невестка.

…Завтра воскресенье, выходной день, на работу идти не надо, все поедут на экскурсию в Никко, но она уже была там три года назад вместе с Сюхэем, поэтому в воскресенье хотела бы навестить его дома… Сюхэй ответил, что ему это как раз очень удобно, утром он приедет за ней в гостиницу, но привычная к разъездам невестка сказала, что доберется сама. В конце концов договорились, что она позвонит ему со станции электрички Одакю.

Воскресенье выдалось теплое, погода была отличная. Как всегда по воскресеньям, на шоссе позади дома машин было гораздо меньше; было относительно тихо.

С утра пораньше Сюхэй навел порядок в столовой и в кухне, — там давно уже требовалась уборка, — потом, надев спортивную обувь, отправился на торговую улицу купить фрукты и сладости. Около одиннадцати зазвонил телефон. Встретив невестку на станции, Сюхэй вместе с ней вернулся домой.

— Э, да у вас все блестит! — усевшись в столовой возле большого котацу, сказала невестка, оглядев комнату. Сюхэй, криво усмехнувшись, пояснил, что занимался уборкой перед самым ее приходом, в первый раз за неделю. Ему не терпелось разузнать все подробности об Отряде.

На обед были суси. Сюхэй расспрашивал невестку о ее житье-бытье, хвалил ее подарок — вкусные моти — рисовые колобки. Половину колобков он роздал своим товарищам из Общества по охране здоровья и быта, жившим поблизости, так что он мог добраться до них пешком, остальные положил в большой горшок и каждое утро менял воду. Колобки, приготовленные дома, на родине, имели все тот же с детства знакомый вкус, будивший сотни дорогих сердцу воспоминаний.

Покончив с едой и приступив к неторопливому чаепитию, Сюхэй завел разговор об Отряде. Он начал с вопроса о том мужчине, который помогал невестке нести узелок с моти, потом спросил, что они делали после того, как он расстался с ней на вокзале, и, вопрос за вопросом, по порядку расспросил обо всем.

Как он и думал, почти все участники отряда были крестьяне. Человек, помогавший невестке с вещами, — репатриант, после войны вернулся на родину из Кореи, теперь живет в доме, принадлежащем городскому муниципалитету, работает в профсоюзе рыбной промышленности… Из живущих в этих коммунальных домах в Отряде будет, пожалуй, человек шесть, почти все — репатрианты из Кореи или Маньчжурии. Невестка с ними мало знакома, но, кажется, один из них плотник, шестидесятилетний старик…

С вокзала автобус отвез их в гостиницу «Кудан-Кайкан», там всех разделили на звенья и прежде всего повели отдохнуть на третий этаж, в комнату, убранную по-японски, с циновками на полу. Звенья составлялись человек по семь-восемь, из мужчин и женщин отдельно. После обеда все снова сели в автобус и поехали на экскурсию в Асакуса. Работать предстояло с завтрашнего утра.

В половине восьмого — подъем. Все поспешно собрались, мужчины надели спецовки, женщины — шаровары, белый передник. Отправление в восемь… Покончив с завтраком, выстроились по звеньям перед начальником, уже ожидавшим у автобуса с флажком в руке и тоже в полной рабочей экипировке. Сразу началась перекличка. У всех — и у женщин, и у мужчин — на ногах резиновая рабочая обувь, все заранее запаслись белыми рукавицами и белыми головными повязками-полотенцами.

— А спецовки и обувь эта — их выдали вам в гостинице? — невольно вырвалось у Сюхэя.

— Нет, что вы, все сами обзавелись, заранее… И фартуки тоже — предупредили, чтоб обязательно были белые. Все привезли по три штуки, ведь белое быстро пачкается…

На территорию императорского дворца въехали через Ворота Цветущих Колокольчиков, автобус подвез их до самого места, к конторе, где принимают отряды приехавших работать. В просторном помещении уже ждало несколько служащих Министерства двора из отдела, ведающего уборкой. Все построились, опять была перекличка; потом староста доложил о количестве прибывших. После этого один из служащих, очевидно, начальник, похвалил их за усердие, за то, что, невзирая на дальний путь, они приехали, чтобы убрать дворец, объяснил, из чего будет состоять работа, и сделал ряд наставлений.