— А чем твой сын занимается?

— Только что закончил школу. На государственную службу пойдет.

— А много ли украшений подарите невесте?

— Никаких украшений. Мальчик получил образование. Выпадет ему счастье и господь бог не даст в обиду — на украшения заработает сам.

— Образование — это, конечно, неплохо, да многим ли оно богатство-то приносит? Сыну своему ты дал образование — это хорошо: в наше время без ученья нельзя. Но свою дочь я отдам только за того, кто сразу же сможет подарить ей натх из чистого золота и не меньше чем в шесть тола весом.

— Но ведь сын мой — человек с образованием. Вот пойдет на службу, заживет своей семьей, тогда пусть хоть каждый день жене новые украшения покупает. А я никак не могу подарить ей золотой натх, да еще весом в шесть тола. Это мне не по карману.

— Ну тогда, видать, не породниться нам.

— Дядя, жених-то ведь не простой человек — с образованием, — подал голос сидевший рядом Натху, двоюродный брат Соны, давно уже имевший свою семью. — Разве у нас в роду кто-нибудь имеет образование? Отдавай Сону, не пожалеешь. Украшений не будет — без них проживут, было бы счастье.

— Не лезь со своими советами, Натху! И никогда больше не поминай мне об этом! Без украшений и настоящего натха от людей никакого уважения не будет. Что ж это за счастье, когда голой и босой ходить придется?

— Ты бы у тетки спросил, дядя. Что она скажет?

— А что еще она скажет? То же самое и скажет! Как будто ей хочется, чтобы дочь весь век с одной серебряной ниткой в носу ходила.

— Но спросить-то все-таки надо бы.

— Ну ступай, спроси, коли охота!

Натху прошел в комнату, потолковал с теткой наедине, расхвалив ей ученость будущего зятя.

— Ни к чему нам это, сынок! Образование получил — только для себя, а Соне от этого никакой пользы не будет. Пусть не сидеть ей в креслах, не стоять за прилавком; пусть весь век будет серпом траву жать да сухой коровий помет собирать для топки, как все деревенские женщины, но в носу у нее обязательно должен быть натх чистого золота. Не будет натха — не породниться нам!

— Надо бы, тетя, у Соны спросить, что она сама думает об этом.

— Незачем спрашивать у Соны. Она думает так же, как и мы.

— Хорошо бы все-таки узнать, что у нее на уме.

Услышав вопрос, Сона раздраженно ответила:

— Разве я сирота какая-нибудь, без отца — без матери выросла, чтобы меня отдавали первому встречному?

— Слушай, Натху, слушай! — донесся из комнаты голос тетки. — Слыхал теперь, что думает Сона?

— Слыхал, тетя.

Один за другим приезжали новые сваты: отцы красивых, пышущих здоровьем, образованных молодых людей, либо родственники бедных сирот, своим трудом зарабатывавших на жизнь, — но ни за кого из них Сону не отдали.

— Девочка с каждым днем становится старше. Не целый век сидеть ей в отцовском доме! — начали поговаривать женщины. — Видать, до самой старости решили держать взаперти!..

Но отец Соны твердо стоял на своем.

— Пусть старой девой останется — согласен, но отдам ее только богатому человеку. Разве могу я отдать дочь свою за какого-нибудь бедняка, голодранца? Что ж это за семья, если не может подарить невесте натх из чистого золота и весом-то всего в шесть тола?

Мать Соны тоже была непреклонна, да и сама Сона ни о чем другом не помышляла.

В конце концов, нашелся один тхекедар^[15], который согласился подарить невесте натх из чистого золота весом в шесть тола, и хотя жених не знал ни одной буквы, сговор состоялся. Свадьбу назначили ровно через месяц.

Натх получили еще задолго до свадьбы, весь из чистого золота, весом в шесть тола, — ни на полграмма меньше. Надела Сона дареный натх в первый раз — больно ей стало, но ничего, стерпела.

Разговоры и пересуды по деревне прекратились. Старшие стали проверять отверстия в носу у своих дочерей и внучек. Все деревенские женихи были посрамлены.

Чистого золота натх весом в шесть тола! Жена подрядчика и невестка богача! Повезло тхекедару! Такой лакомый кусочек не всякому достается!

Состоялась пышная свадьба, и вскоре муж Соны загреб многотысячную прибыль на одном подряде по градоустройству. Свекор заважничал — вместе с Соной в их дом словно сама Лакшми^[16] вошла! Сона-Лакшми сразу же принесла в дом счастье, поэтому в ее натх было добавлено еще золота, и он стал тяжелее. Ей были заказаны также браслеты, ожерелья и ножные украшения — все из чистого золота.

— Невестка счастье в дом принесла — на невестку пусть золото и пойдет, — гордо твердил всем свекор.

Теперь, когда она шла по деревне, казалось, что движется не Сона, а ее изваянье, сделанное из золота. Кто бы ни приезжал в деревню, при одном взгляде на нее мог безошибочно определить — невестка богача, да не просто богача, а такого, который ворочает лакхами^[17].

Отец Соны тоже заважничал:

— Приезжали тут всякие, кто и гроша ломаного не стоит; отдавай, говорят, дочку, сахиб^[18]! Да и наша родня будто с ума посходила: отдавай, говорят, не держи, надо же когда-то девушку определять к месту. Пусть-ка теперь попробует кто-нибудь из них сказать, что я был неправ! Сват, он сразу оценил, какое счастье привалило к нему в дом!

Люди слушали да помалкивали.

Скоро у Соны появился ребенок, и она целыми днями занималась с ним, ни на минуту не спуская его с рук. При одном взгляде на ребенка или на золотые украшения, позвякивавшие при каждом ее движении, Сона вся расцветала, словно лотос поутру.

Когда мальчику исполнилось несколько месяцев, он стал тянуться к блестящим украшениям, которыми была увешана его мать. Ребенку нравилось играть ими. Его привлекал мягкий блеск, который излучало золото. Никого, кроме матери, он не признавал. Когда же, случалось, кто-нибудь брал его на руки, он начинал плакать, видимо потому, что ни у кого не было столько блестящих игрушек, как у его матери. Больше всего он любил, прижавшись к ней, играть с золотым ожерельем.

Муж Соны опять выполнил прибыльный подряд, и снова вес натха возрос на целую тола. Натх стал тяжелее, и Сона теперь постоянно чувствовала боль в носу. Если же ребенок дергал за блестящее кольцо, боль становилась нестерпимой. По мере того как натх тяжелел, отверстие в носу увеличивалось. Иногда Соне даже казалось, что еще немного — и натх порвет ей ноздрю.

Муж Соны снова заработал много денег, и вес натха снова увеличился на одну тола. Для семьи тхекедара натх Соны был как визитная карточка: каждая новая тола золота была подобна почетному титулу или ученой степени. Чем массивнее натх, тем прочнее положение.

Нос у нее болел теперь не только днем, но и ночью. При малейшем движении натх причинял ей боль. Даже во сне она не могла забыть о нем: чуть заденешь за подушку — точно серпом по сердцу. Да еще ребенок то и дело тянется к блестящему кольцу. Натх весил уже девять тола. Теперь он причинял ей боль постоянно, двадцать четыре часа в сутки.

— Нос у меня очень болит, — робко обратилась она однажды к свекрови, когда ей стало совсем невмоготу. — Можно мне носить в носу легкий булак вместо тяжелого натха?

В ответ свекровь помянула сначала родителей Соны и их предков, а потом уже принялась укорять ее:

— Другие за всю жизнь ни разу не держали золота в руках, а ты, негодница, говоришь «булак»! Мне свое дитя дорого! Чтоб я больше никогда не слыхала от тебя такого! Натх, он счастье приносит. Замужняя женщина всегда должна носить его: хоть плачь, а носи!

— Натх мне всю мочку в носу прорезал. Совсем на тоненькой шкурочке висит. А булак, он все равно золотой, только полегче…

— Жена тхекедара будет носить в носу простой булак! Да где ж это видано? Тебе не только о себе, о чести семьи думать надо!

— А если совсем прорежет нос?

— Ну и что же, если прорежет? Прорежет — доктор зашьет.

Несколько дней Сона молчала. Но когда боль стала совсем нестерпимой, она опять заговорила со свекровью о том же.

Свекровь нахмурилась:

— Ведь твой же отец сам говорил: только тому отдам дочь, кто подарит ей натх из чистого золота. И вес назвал — шесть тола. А ты где была тогда? Выходила бы замуж за другого. На тебе свет клином не сошелся!