Вот на прошлой неделе заглянул Андер Свенсен, сел у могилы и поведал о своих нововведениях на ферме, выразив надежду, что наставник их одобрил бы. Лордор одобрил. Андер – толковый парень.

Элмвуд-Спрингс все больше расцветал. Два грека, братья Морган, открыли настоящий универмаг, торговавший новинками мужской и женской моды. Олаф, брат Катрины, получил место в обувном отделе.

Отдавая дань современности, старый театрик переоборудовали в кинозал. Наняли киномеханика, привезли пианино, и Бёрди Свенсен, игравшая на церковном органе, взяла на себя роль тапера. Ее музыкальное сопровождение усиливало впечатление от любовных сцен и эпизодов погони в немых фильмах.

Кино открыло новый мир фантазии. Вскоре все девочки хотели быть как Мэри Пикфорд или женщина-вамп Теда Бара. После того как в город привезли «Опасные похождения Полины» с Перл Уайт в главной роли, Ингрид Нордстрём упросила мать купить ей бриджи и сапоги, как у героини фильма.

Парни, очарованные приключениями звезды немого кино Тома Микса, разъезжали на отцовых мулах, воображая, что и они, как «король ковбоев» на чудо-коне по кличке Тони, в округе выискивают злодеев.

Потом первый восторг перед синематографом угас и все вернулось в свою колею. Ребятишки учились, народ женился, младенцы рождались.

Элнер Нотт и Беатрис Олсен, племянница Катрины, пошли в первый класс. Старшая дочь Ноттов Элнер, веселая, для своих лет крупная девочка, отличалась добрым нравом. В первый учебный день она пришла в мешковатом домотканом платье, в руках у нее была огромная оловянная коробка с завтраком.

Маленькую изящную Беатрис нарядили в новенькое готовое платье с кружевным воротничком и белые кожаные башмаки на кнопках. Олаф отвел ее в школу и из рук в руки передал мисс Бимер. Но Беатрис, впервые оказавшись в незнакомой обстановке, пугалась и нервничала.

В большую перемену она села на скамью в сторонке и заплакала. Ей хотелось домой. Элнер заметила одинокую девочку и, прихватив свою оловянную коробку, подсела к ней.

– Если не выдашь, я открою тебе секрет, и он будет нашим, – помолчав, сказала она. – Только сначала перестань реветь.

– Какой секрет? – сквозь слезы спросила Беатрис.

– Обещай, что не проболтаешься.

Беатрис шмыгнула носом и кивнула:

– Обещаю.

Элнер медленно подняла крышку с просверленными дырочками:

– Гляди.

Вытянув шею, Беатрис заглянула в коробку. Там была синяя мисочка, в которой сидел пушистый желтый утенок.

– Его зовут Пит, – сказала Элнер. – Если хочешь, можешь его погладить.

Беатрис провела пальцем по пуховой головке:

– Ой, какой милый!

– У нас дома полно утят и цыплят. Еще есть крольчата.

– Правда?

– Ага. Хочешь печенье? Там пять штук под салфеткой. Я немка, а немцы едят много. – Элнер протянула бисквит: – На, угощайся. У меня есть и джем.

Они съели все бисквиты, потом снова погладили утенка.

– А я умею делать кувырок, – сказала Элнер. – Хочешь, покажу?

– Хочу.

Элнер кувыркнулась, отчего платье ее задралось, выставив на обозрение белые панталоны. Беатрис засмеялась.

Она уже ничего не боялась, когда по колокольчику мисс Бимер вернулась в класс. Девочки сами еще не знали, что отныне навсегда стали подругами.

Вроде бы все шло своим чередом, однако весной 1916-го мужчины Элмвуд-Спрингс почуяли неладное, хоть толком не поняли, в чем дело. Жены как-то странно на них поглядывали. И часто перешептывались.

Вскоре средь бела дня женщины стали устраивать секретные встречи в задней комнате аптеки. Собравшись, они запирали дверь, а жена аптекаря Хэтти Смит вставала на входе часовым. Когда муж ее Роберт деликатно осведомился, что там происходит, Хэтти коротко ответила:

– Тебя не касается.

Мужчинам было невдомек, что в аптеке собирается новое отделение Суфражистского клуба.

Бёрди Свенсен, подписчица журнала «Миссурийская женщина», распространила среди подруг статью о женском избирательном праве. В мире шла борьба, и Элмвуд-Спрингс, хоть был невелик, не желал оставаться в стороне.

Бёрди переписывалась с президентом Ассоциации суфражисток в Сент-Луисе, которая уведомила, что в июне произойдет нечто очень важное. Она также предупредила о возможной опасности, но женщины Элмвуд-Спрингс единодушно решили встать плечом к плечу, когда будет брошен клич. Пусть их немного, они твердо намерены занять свое место в истории, невзирая на любые последствия.

Через какое-то время мужья, вернувшись с работы, вдруг видели, что жены их затворились в комнатах для рукоделия и трудятся над чем-то неведомым. Они не знали и знать не желали, чем заняты их супруги, их волновало, что на столе нет ужина. Например, Генри Нотт был крайне раздосадован тем, что ровно в шесть вечера не получал лапшу с подливкой и шницель.

14 июня 1916 года в Колизее Сент-Луиса, крупнейшем в стране зале заседаний, открывался Общенациональный съезд Демократической партии. В городе царило праздничное настроение, все дома были украшены красными, белыми и синими стягами. Делегаты съехались со всей страны.

Когда утром они высыпали из гостиниц и по центру Локуст-стрит зашагали к залу собраний, их ждал большой сюрприз: по обеим сторонам улицы стояли сотни молодых и старых женщин в длинных белых платьях, у каждой в руках желтая парасоль, через плечо ярко-желтая лента с надписью ПРАВО ГОЛОСА ЖЕНЩИНАМ. Строй женщин со всех концов страны, растянувшийся насколько хватало глаз, был неподвижной и безмолвной демонстрацией солидарности.

Что и говорить, зрелище впечатляло. Делегаты шли под взглядами женщин, так похожих на их жен и матерей. Некоторые покачнулись в своей позиции по вопросу женского избирательного права. И этого удалось добиться без единого слова.

Двенадцать жительниц Элмвуд-Спрингс в длинных белых платьях, наискось перехваченных желтыми лентами, вместе с женщинами со всего света гордо стояли на Голден-лейн, держа в руках самодельные желтые зонтики.

Там были Бёрди Свенсен, Нэнси Нотт и ее дочка Элнер. Вместе с Ингрид там стояла полуслепая Катрина Нордстрём, которую приходилось вести под руки. Они знали, что Лордор ими гордился бы.

Несмотря на благородную цель приезда, эти женщины не собирались отказывать себе в удовольствиях Сент-Луиса. После демонстрации все вместе они пошли в кино, где посмотрели «Водоворот жизни» с Айрин и Верноном Касл. Прическа Айрин их просто сразила. На другой день в гостиничной парикмахерской шесть представительниц Элмвуд-Спрингс сделали себе стрижку «боб». Первой постриглась Нэнси Нотт, за ней Ингрид, а следом – семидесятидвухлетняя матушка Лили Тилдхолм, заявившая, что смерть как хочет обучиться танцу «индюшачий шаг».

Увидав женину стрижку, Генри Нотт едва не окочурился:

– Мамочка, где твой пучок?

– С пучками мы распрощались в Сент-Луисе. А что?

По взгляду жены Генри понял, что тему лучше не развивать.

– Просто спросил.

На другой день в парикмахерской он поделился с приятелями:

– Мы обречены, ребята. Бабы наши взбесились, словно телки в пургу. Поди знай, что они еще удумают. А у меня их четыре штуки. Не исключено, что ради золотых зубов сонного меня прирежут.

Конечно, никаких золотых зубов у него не было. Просто он любил слегка приукрасить.

В декабре 1916-го Катрину Нордстрём, уже ослепшую совершенно, унесла скоротечная чахотка; похоронили ее рядом с мужем.

Катрина открыла глаза, когда над ухом раздался голос мужа:

– Катрина, ты меня слышишь?

– Ты мне снишься, Лордор?

– Нет, милая. Вот он я.

Долгожданное счастливое воссоединение свершилось.