Сумерки уже сгустились, было темно. Садик располагался между стеной дома кмета и крепостной башней замка, и викинг не заметил поблизости ни единого человека. Он влез на подоконник, мягко, по-кошачьи, спрыгнул в садик. Не разгибая спины, бесшумно метнулся в сторону освещённого окна, затаился под ним среди виноградных лоз.

Теперь окно было как раз над ним, всего в десятке локтей. Звучавшие в комнате голоса доносились намного отчётливее, однако различить их всё равно было невозможно. Викинг пробрался среди виноградных плетей вплотную к стене дома, прикрытой листьями, встал во весь рост. Напрягая зрение и шаря по стене рукой, он вскоре обнаружил первый подходивший для его замысла крюк. Подпрыгнув, Фулнер поудобнее ухватился за него руками, стал подтягиваться вверх, к следующему крюку.

От крюка к крюку, опираясь босыми ногами на каждый выступ в камне и пользуясь любой трещиной в кладке, он достиг окна. Сунув большие пальцы ног в обнаруженную в стене выбоину, повиснув на полусогнутых руках, он замер всего в локте от полураспахнутого окна Младана. Загорелое тело викинга полностью сливалось с зеленью виноградной листвы, его привычные к многочасовой работе на вёслах руки почти не чувствовали тяжести тела. Поэтому, отбросив всякий страх и не обращая внимания на неудобство своего положения, Фулнер весь превратился в слух.

   — Воевода, я велел тебе находиться у Острой скалы и ждать там меня или Бориса, — услышал он недовольный голос кмета. — Что заставило тебя оставить дружину и явиться ко мне?

   — Я отправлял к тебе гонцов вчера вечером и сегодня утром, однако ни один из них не возвратился обратно. Тогда я решил узнать, в чём дело, и в случае какой-либо беды помочь тебе, — прозвучал ответ Любена.

   — У меня не было ничьих гонцов ни вчера, ни сегодня. Думаю, все дороги к замку перехвачены ромеями, которые не пропускают ко мне никого.

   — Сегодня ты ждёшь гонца от воеводы Асмуса, — с тревогой произнёс Любен. — Нужно немедля выслать ему навстречу сильный отряд, который сможет защитить его от любого противника.

   — Русский гонец уже в замке, ему тоже не удалось миновать ромейской засады. Все его спутники погибли, лишь он, раненный двумя стрелами, с побратимом-викингом сумел прорваться ко мне.

   — С викингом? — В голосе Любена прозвучали удивлённые нотки. — Насколько мне известно, в отряде тысяцкого Микулы не было ни одного викинга, да и воевода Асмус всегда держался от них подальше.

   — Я тоже знаю, что русичи не особенно доверяют наёмным варягам, а посему используют их лишь как воинов, но никак не гонцов. Но ведь и варяги бывают разные, да и обстоятельства иногда вынуждают поступать не как хотелось бы... А если викинг действительно побратим сотника Владимира, тот вполне мог захватить его с собой. Но Бог с ним, варягом, из предосторожности я не выпущу его из замка ни на шаг, а в дороге буду держать рядом с собой. Завтра днём мы соединимся с русичами и доподлинно узнаем, что он за птица на самом деле. А может, ещё раньше лекарь поставит на ноги сотника Владимира, который поручится за своего побратима. Так что хватит о викинге, у нас есть дела куда важнее.

   — Что передал через сотника воевода Асмус? — с нетерпением спросил Любен.

   — Владимир до сих пор без сознания, однако варяг сообщил всё необходимое. Асмус говорит нам — «пора». Поэтому, воевода, ты сейчас же вернёшься к Острой скале, а завтра утром двинешь дружину на ромеев.

   — Наконец-то! — радостно воскликнул Любен. — Но скажи, кмет, неужто ты на самом деле отправил в византийский стан семью?

   — Я был вынужден сделать это, — сухо ответил Младан.

   — Почему? Разве не понимаешь, что твои близкие стали заложниками в руках спафария? И он, узнав о твоём выступлении против империи, не остановится ни перед чем?

   — Я был вынужден сделать это, — повторил Младан, — и вот почему. Спафарий Василий хорошо знает меня и отношение большинства болгар к империи, а потому задумал обезопасить себя от возможного нового врага. Он перекрыл горные перевалы в сторону моря своими когортами, в тылу у них расположил ещё таксиархию пехоты и пять центурий конницы. Прежде чем мы успели бы собрать наших воинов и выступить на помощь русичам, Василий без труда захватил бы мой замок и разбил по частям дружину.

И я замыслил усыпить подозрительность спафария, получить время для сбора своих воинов.

Когда в замок прибыл тысяцкий Микула, долгожданный посланник моего побратима Асмуса, мы первым делом разработали с ним план, как обмануть ромеев. Я давно знал, что воевода Борис в последнее время начал тянуться к империи, через мужа своей дочери стал родственником спафария Василия и попал под его влияние. Именно на этом и замыслили сыграть мы с Микулой...

И Фулнер услышал подробный рассказ о том, как вначале был обманут воевода Борис, который затем ввёл в заблуждение спафария. О том, как клюнул опытный византийский полководец на ложную высадку русичей в бухте, проморгав в другом месте настоящую.

   — Но хитрый спафарий не поверил мне до конца, потребовал заложниками моих жену и дочь, — продолжал Младан. — Дабы не выдать раньше времени своих истинных намерений, я был вынужден расстаться с семьёй. Однако мы с тысяцким предусмотрели и такой ход событий, так что, воевода, не тревожь себя думами о моих близких, — закончил кмет.

   — Почему ты не раскрыл мне свой план раньше? — В голосе Любена прозвучала обида. — Неужто не верил?

Младан добродушно рассмеялся:

   — Совсем не потому, воевода. Просто знал, что ты никогда не допустишь мысли, что я могу продаться империи. А учитывая твой горячий нрав и опасаясь, что можешь в запальчивости сказать лишнее, решил рассказать тебе о плане в последний момент. Сейчас он наступил, и ты знаешь теперь всё. В доказательство своего полнейшего к тебе доверия именно ты двинешь завтра утром дружину на помощь братьям-русичам.

   — Кмет, ты сам хотел вести воинов в этот поход. Когда болгары узнали, что будут сражаться заодно с русичами против империи, под твоё знамя собралась не только дружина, но и сотни воинов других кметов и боляр. Не двадцать, а тридцать сотен болгар можешь повести ты завтра на спафария! Почему тебе не поскакать к дружине сейчас вместе со мной? — предложил Любен. — При тебе в замке всего полсотни стражи, а кто знает, сколько ромеев шныряет вокруг стен и какие у них помыслы?

   — С радостью поступил бы так, но что-то с утра неважно себя чувствую. Поэтому либо прибуду к тебе завтра утром в ущелье, либо встречу в полдень на перевале. А обо мне не волнуйся: ромеям ни к чему новые враги, они не тронут нас до тех пор, покуда мы сами не ударим по ним.

   — Буду ждать тебя, кмет. Мои разведчики донесли, что хуже всего ромеи охраняют Чёрный перевал, поэтому я замыслил выйти к морю через него. Согласен с этим?

   — Добро, воевода. Если в моих планах что-либо изменится, пришлю к тебе Бориса с грамотой либо устным известием. Уж его ромеи не тронут ни при каких обстоятельствах, — насмешливым тоном заметил Младан. — Теперь ступай, и до встречи завтра.

Не дожидаясь, когда Любен покинет Младана, Фулнер стал быстро спускаться по стене. Давно общаясь с русичами, он неплохо знал их язык, поэтому мог легко понимать и речь болгар. Не разбираясь во всех оттенках разговора кмета с воеводой, он тем не менее отлично понял его смысл. Этого было вполне достаточно, чтобы заставить Фулнера немедленно и решительно действовать.

Очутившись на земле, викинг с кинжалом в руке прошмыгнул к окну своей комнаты, заглянул в неё. Комната была пуста, если не считать неподвижно лежавшего на лавке раненого русича. Стоявшая у двери свеча ярко освещала противоположную окну сторону комнаты, оставляя в полумраке окно, через которое Фулнеру нужно было попасть в комнату. Оглянувшись по сторонам и не заметив ничего подозрительного, викинг одним махом оказался в комнате и начал торопливо облачаться в оставленные под лавкой одежду и доспехи. Полностью одевшись и поставив на прежнее место свечу, Фулнер склонился над Владимиром, всмотрелся в его лицо. Губы русича заметно порозовели, со щёк исчез мертвенный оттенок, дыхание стало глубже и ровнее.