Разве, ещё не будучи лично знакомым с Ольгой и только внимательно присматриваясь к ней, он не постиг главную черту её незаурядной натуры — поставив перед собой самую дерзкую цель, Ольга для её достижения сметёт со своего пути всех и всё, кто или что будет ей противостоять. Поэтому в сторону излишнюю осторожность и опасения за будущее своей паствы — он, бывший гвардейский центурион Нового Рима, знает, что на войне счастье и удача являются уделом только смелых и решительных, и в войне христианства с язычеством в полной мере действует тот же закон! Григорий сделает всё возможное и невозможное, чтобы язычница киевская княгиня в ближайшие дни превратилась в христианку, его духовную сестру Ольгу. А когда это случится и он станет её духовным пастырем, тогда настоящим хозяином Руси...

   — Григорий, ты дремлешь? — громко прозвучал голос Ольги. — Мне ещё раз повторить сказанное?

   — Не нужно, я всё слышал. Ты велишь, чтобы я уже сегодня утром от имени своей паствы преподнёс щедрые дары жрецам Перуна и главному воеводе Ярополку. Это должно настроить наших недругов в пользу христиан, что скажется на поведении городской черни, когда в полдень Киев узнает о появлении в днепровском лимане ромейских кораблей. Ещё ты желала бы, чтобы послушные мне люди, причём не только прихожане, немедленно начали настраивать простонародье против Хазарии, дабы требующая выхода ярость черни обрушилась в первую очередь на проживающих в Киеве хазарских иудеев и мусульман, обойдя по возможности христиан. Как видишь, я всё помню.

   — То, что я отдала должное изобретательности твоего ума, помнишь тоже? Найдя для Руси ещё одного врага — Хазарию, ты также отвёл удар от своей паствы, направив его на хазар-иноверцев. Или, выполняя главную цель — спасение паствы, ты заодно смог оказать мимоходом услугу и мне? — лукаво прищурилась Ольга.

   — Думай как хочешь, — спокойно ответил Григорий, очередной раз убеждаясь, что за годы знакомства с Ольгой они научились читать мысли друг друга. — Но ты забыла сказать, к какому сроку мои люди должны быть готовы предстать перед тобой и воеводской радой.

   — А ты сам не догадался? — притворно удивилась Ольга. — Твои люди должны быть готовы повторить то, что ты им велишь, в любой час дня и ночи, когда мне это потребуется. Но что именно им следует говорить и чем подтверждать истинность сказанного, мы с тобой окончательно решим после прибытия с днепровского порубежья тысяцкого Рогдая. А он будет у меня завтра-послезавтра...

   — Кто ты, варяг?

Голос Младана, сидевшего в кресле у окна горницы, прозвучал ровно и спокойно. Но в глазах, которые кмет ни на мгновение не отводил от Фулнера, читалось не столько любопытство, сколько плохо скрываемая настороженность.

Сотника Владимира и викинга только что доставил в замок повстречавший их на горной дороге болгарский разъезд. Русича, который находился в забытьи и едва дышал, поместил в одной из комнат дома кмета, передав его на попечение домашнего лекаря Младана. Фулнера, позволив ему только перекусить, выпить стакан вина и наскоро смыть с лица грязь и пот, сразу доставили к хозяину замка. Сейчас Младан с непонятной ему смутной тревогой всматривался в высокую, крепкую фигуру викинга, в его грубое, заросшее густой светлой бородой лицо. До этого он уже успел обратить внимание на его изодранную одежду и покрытые пылью сапоги, на исцарапанные в кровь руки.

Фулнеру на самом деле пришлось не сладко: боясь оказаться обнаруженным вместе с акритами, он расстался с ними за три стадии до выхода на дорогу и до встречи с болгарским разъездом, один тащил русича на спине. Теперь тяжёлый, опасный путь был позади, и следовало думать, как убедить сидевшего напротив кмета в том, что он действительно тот, за кого себя выдаёт.

   — Варяг, я не слышу тебя. Кто ты и почему оказался вместе с русичем? — снова раздался голос Младана.

Фулнер усилием воли сбросил обволакивавшую тело усталость, попытался унять противную дрожь в коленях. Погасил желание на что-либо присесть, к чему-то прислониться и хоть на короткое время дать отдых гудевшим от длительной ходьбы ногам, с трудом разгибавшейся от многочасового напряжения спине. Никак нельзя поддаваться усталости! Наоборот, он должен быть до предела собранным и целиком себя контролировать, помня одно: в его теперешнем положении лучше о чём-то умолчать, чем сказать лишнее. И Фулнер смело глянул в лицо Младана.

   — Я — викинг Фулнер из дружины ярла Эрика. Я и тридцать сотен моих товарищей под знаменем великого киевского князя Игоря шли морем на Царьград, но ромеи разбили нас. Поэтому я сейчас на этой земле и в твоём замке, болгарский кмет.

Младан поморщился:

   — Я знаю о походе русичей и постигшей их участи и спрашиваю тебя не об этом. Я хочу слышать, как очутился ты вместе с сотником. Почему тот ранен и что заставило тебя искать у меня убежище, как сказал ты на дороге моим воинам?

Фулнер распрямил тотчас занывшую от усталости спину, сверху вниз посмотрел на сидевшего боком к окну кмета.

   — Болгарин, я и мои товарищи-викинги храбро сражались вместе с русичами против Нового Рима на море. Так же отважно мы будем биться с ромеями теперь на суше. У нас и у русичей один общий враг — Византия, она всегда была и недругом Болгарии. Вот почему главный воевода Асмус послал к тебе сотника Владимира, а мне и десятку других воинов приказал сопровождать его. Не моя вина в том, что твой проводник и мои товарищи сейчас мертвы, а сотник ранен, их судьба могла стать и моей.

Фулнер увидел, как напряглось в кресле тело Младана, а его взгляд стал тяжёлым и пронизывающим.

   — Значит, тебя послал ко мне воевода Асмус? Отчего ты у него в такой чести?

Викинг интуитивно почувствовал, что вопрос кмета не так прост, как мог показаться на первый взгляд. Поэтому необходимо быть предельно осторожным, постаравшись уклониться от дальнейшего разговора о главном воеводе Асмусе, о его теперешнем местопребывании либо планах. Ведь в эти минуты Фулнер играет не словами, а собственной жизнью.

   — Ты меня не так понял, болгарин, — невозмутимо ответил он. — Главный воевода послал к тебе только сотника, а, поскольку я побратим Владимира, он взял меня с собой. Но зачем главный воевода отправил к тебе гонца, я не знал до тех пор, покуда сотник не сказал мне об этом.

   — Он поведал тебе о поручении воеводы Асмуса? — недоверчиво спросил Младан. — Зачем и когда?

   — Сотник был ранен в плечо и ногу, потерял много крови. К тому же ромеи шли по нашему следу, и я не имел времени даже перевязать его. Перед тем как потерять сознание и начать разговаривать с душами предков, уже окружившими его, сотник сообщил мне, с чем послал его главный воевода.

   — Что же он сказал тебе? — Младан впился глазами в лицо викинга.

   — Твой побратим Асмус передаёт тебе только одно слово — «пора».

   — И больше ничего?

   — Не знаю, болгарин. Сотник велел передать мне лишь это. Надеюсь, он скоро придёт в себя, и тогда ты узнаешь у него всё, что пожелаешь или считаешь нужным. А сейчас позволь мне отдохнуть. Я очень устал и едва держусь на ногах.

   — Ты отдохнёшь, викинг, но вначале расскажи, что всё-таки случилось с вами в пути. Как погиб мой проводник и вся охрана сотника? Отчего ранен он сам и почему цел и невредим только ты, единственный среди русичей варяг.

   — Я отвечу на все вопросы, болгарин. Мы скакали в замок вслед за проводником, когда на нас внезапно напали ромеи. Вначале они обстреляли нас из луков, затем набросились из засады на уцелевших. Стрелами были ранены почти все наши воины, кроме сотника и меня. Мы скакали с ним рядом, поэтому ромеи, которым гонец нужен был живым, не выпустили по нам ни единой стрелы. Завязался рукопашный бой, мы с сотником стали пробиваться в придорожный лес, остальные русичи прикрывали наш отход. Когда они все погибли, ромеи двинулись по нашему следу. Но стоило нам на узкой горной тропе в одном из ущелий свалить троих из них стрелами, как желание охотиться на нас у них пропало. На прощание они засыпали нас стрелами, две из них угодили в сотника...