— Сколько ты собираешься топтаться на месте? Или решил дать русам время уйти в горы?

   — Я послал за «греческим огнём», его доставят с минуты на минуту. Смотри, он уже здесь, — обрадованно указал Иоанн на появившиеся из-за поворота дороги две повозки с установленными на них сифонами для метания горючей смеси.

Повозки мгновенно были освобождены от лошадей, развёрнуты жерлами сифонов вперёд, в сторону неприятельских укреплений. Вместо животных в оглобли впряглись по десятку здоровенных легионеров. Прикрываемые от славянских стрел щитами шедших впереди товарищей, расчищая дорогу среди трупов погибших легионеров, они подтащили повозки к завалу на расстояние полёта смеси. И вот две ослепительно яркие в темноте ночи струи огня вырвались из жерл труб, ударили в высокий завал из камней и деревьев. Там сразу взвихрилось и зашумело пламя, в воздухе запахло горелым деревом и жжёным металлом. Завал и дорогу стал заволакивать густой дым.

Трижды сифоны заливали жидким огнём славянский завал, и только после этого лучшие центурионы повели в атаку отборные когорты. Однако укрепление и отрезок дороги от него до бухты были оставлены противником. Славянские стрелы и дротики-сулицы встретили византийцев лишь у входа в ущелье, которое по всей длине также было перегорожено каменным завалом.

Снова сифоны залили преграду огнём, лучники и пращники засыпали её тучей стрел и камней, двинулась в атаку пехота. Укрепление опять оказалось пусто, лишь обстреливали плотные ряды когорт славянские лучники, не допуская преследования себя византийцами в более подвижных расчленённых порядках. Здесь, в ущелье, на полпути между бухтой и подножием горы встретили Василия комес Пётр и неотлучно находившийся с ним болгарский лазутчик воеводы Бориса. Ещё в лагере он был приставлен спафарием к начальнику конницы в качестве проводника.

— Спафарий, мы не пустили русов в горы ни по козьим тропам, ни по руслу высохшей реки, — возбуждённо доложил Василию Пётр. — У них остался единственный путь — на седловидную гору.

Спафарий недовольно поморщился: он не разделял оптимизма комеса. Ему уже приходилось видеть в бою русов, не раз сражался он против болгар, и весь предшествующий опыт свидетельствовал о воинском умении и боевом упорстве противостоявшего ему сегодня врага. Поэтому столь поспешное отступление обычно неустрашимых, презиравших смерть славян настораживало и даже немного пугало опытного спафария. Неужели военачальники русов надеялись так просто оторваться от преследования византийцев? Пожалуй, в подобных рассуждениях имелась определённая логика, но если причина странного поведения славян вовсе не в этом? Тогда в чём?

   — Сколько варваров направляется к горе? — спросил Василий.

   — Много, спафарий, очень много, — продолжая оживлённо размахивать руками, ответил комес. — Я сам видел среди отступавших и русов, и болгар. Их легко различить по оружию и доспехам даже в темноте. А я подобрался к бегущим почти вплотную, при желании я мог дотянуться к ним копьём.

   — Это не ответ. Много, мало — пустые слова и значат то же, что слово «ничто», — холодно заметил Василий. — Меня интересует точное число. Ты должен знать это, если утверждаешь, что отступавшие прошли мимо тебя.

Комес удивлённо посмотрел на Василия.

   — Я не считал их, спафарий, мне это даже не пришло в голову. Тем более что варвары, защищаясь, засыпали всё вокруг себя стрелами.

   — Зато я сосчитал их, спафарий, — прозвучал голос болгарского лазутчика. — Их было чуть больше таксиархии. Правда, я не считал отдельно русов и болгар, поэтому называю их общее число.

Василий, не считая нужным даже повернуть голову в сторону лазутчика, ответил:

   — Ты плохо считал, болгарин. Славян должно быть вдвое больше.

   — Их было около одиннадцати центурий, ромей, — так же спокойно, как прежде, сказал лазутчик.

   — Ошибаешься, болгарин, — раздражённо повторил Василий. — В бухту вошли двадцать восемь русских ладей, на каждой из них обычно пять-шесть десятков воинов. Это уже полторы таксиархии. Добавь к ним дружинников тысяцкого Микулы и болгарского сотника Мирко, и ты получишь больше двадцати центурий.

   — Их было чуть больше десяти сотен, — упрямо заявил лазутчик.

Считая бесполезным вести с ним разговор дальше, спафарий снова повернулся к комесу.

   — Продолжай преследование. Когда славяне очутятся на горе, отрежь им все пути назад. Перекрой завалами и рвами дороги и тропы, тревожь их всю ночь ложными атаками, не позволяя им ни на миг сомкнуть глаз. К утру я сообщу, как с ними поступить дальше: уничтожить в бою либо заставить передохнуть на горе от голода и жажды. А ты, Иоанн, — обратился Василий к сопровождавшему его стратигу, — немедленно окружи конными разъездами гору... всю и со всех сторон, — подчеркнул он. — Я не допущу, чтобы спасся хоть один рус или болгарин, гора должна стать для них общей могилой...

Отдохнуть этой ночью Василию не удалось. Едва он наскоро перекусил и погрузился в сон, возле шатра раздались громкие голоса его слуги и дежурного центуриона, не пускавших кого-то к нему. Прислушавшись, спафарий различил голос рвавшегося в шатёр человека — это был стратег Иоанн.

   — Впустите его! — крикнул Василий, поднимаясь с ложа и набрасывая на себя плащ.

Стратег, вбежавший в шатёр, был крайне возбуждён. Глаза блуждали по сторонам, дрожавшие пальцы то трогали рукоять меча, то теребили застёжку плаща.

   — Спафарий, по твоему приказу я выслал вокруг седловидной горы конные разъезды, — на одном дыхании выговорил Иоанн. — Один из них вскоре обнаружил славян.

   — Ну и что? — недоумённо вскинул брови Василий. — Разве я сказал, что нуждаюсь в пленных? Нет. Поэтому их следовало просто уничтожить. Надеюсь, именно так легионеры и поступили?

Глаза Иоанна забегали по углам шатра.

   — Не совсем так, спафарий. Славян оказалось слишком много, поэтому разъезд не принял боя, а прискакал ко мне.

   — Много? Сколько же? Десяток, два?

   — Намного больше. Я сам прибыл на место, где мои всадники обнаружили славян, и с высокого дуба видел их на склоне горы, соседней с седловидной. Варваров никак не меньше таксиархии.

   — Не ошибаешься, стратиг?

У Иоанна обиженно дрогнули уголки губ.

   — Нет, спафарий, ошибка исключена. К сожалению, дело обстоит именно так, как я сказал. Я сам видел и сосчитал русов и болгар, их оказалось не меньше десяти центурий.

   — Откуда они могли там взяться? — вскричал Василий. — Все варвары загнаны на седловидную гору, а оттуда нет выхода, кроме как на наши мечи или головой в пропасть. Они в надёжной ловушке! Неужели им удалось обхитрить комеса Петра или пробиться вниз с помощью оружия?

   — Этого не знаю, спафарий. Я всего лишь сообщил то, что обнаружил мой разъезд и видел я сам.

Василий вскочил с кресла, отшвырнул в сторону плащ. Шагнул к стене, на которой висели его оружие и доспехи.

   — Подожди меня у шатра. И прикажи заодно подать моего коня. Я хочу всё видеть лично...

Осадив взмыленного скакуна у толстого граба, под которым на низком складном стульчике дремал комес Пётр, Василий что было сил ударил плетью по краю щита одного из прискакавших с ним легионеров. Разбуженный громким звоном металла, комес поднял голову, взглянул на спафария осоловелыми, ничего не выражавшими глазами.

   — Где русы? — крикнул Василий, наклоняясь с седла.

Пётр торопливо протёр глаза, вскочил со стульчика. Часто затряс головой, прогоняя из неё сонную одурь.

   — Где русы? — переспросил он. — На горе, спафарий.

   — Ты уверен? — прищурился Василий.

   — Им негде больше быть, — уверенно заявил Пётр. — Мои легионеры перекрыли все лазейки. Если прикажешь, спафарий, мы сейчас же атакуем варваров крупными силами и уничтожим до единого.

   — Именно это я приказываю сделать. Причём немедленно, при мне.

   — Повинуюсь, спафарий, — вытянулся комес.

Начинало светать. Василий, оставаясь в седле, мог без труда наблюдать, как у подножия горы строились в прямоугольники три когорты легионеров. Как рассыпались на их флангах между камнями и по кустам прикрывавшие их лучники и пращники, как медленно двинулись впереди центурий повозки с «греческим огнём». Когда когорты под звуки флейт и мерное уханье барабанов тронулись с места, Василий и комес поехали за последней.