— Все-таки я полковник медицинской службы, — добродушно отчитывал председатель медкомиссии капитана авиации, который пытался доказать, что к тому времени, когда он отправится в боевой вылет, его больная нога будет в полном порядке.

— Вы полковник медслужбы, а я летчик! — отрезал маленький капитан и, стиснув зубы, старался повернуться направо кругом и отойти, не прихрамывая. — Летчик!

Иржи краснеет, вспоминая, что именно в тот день и на этом медосмотре его вдруг охватило отчаяние и уныние. Во врачебный кабинет он вошел взволнованный, но уверенный в себе: он не сомневался, что находится в отличной спортивной форме. Председатель комиссии сердечно приветствовал Иржи, и он понял, что комиссия уже ознакомилась с его делом.

— Так вот он, этот погоревший чех, — сказал полковник, вышел из-за стола и дружески пожал Иржи руку. Ему не удалось скрыть смущения при виде лица летчика, члены комиссии тоже были ошеломлены и тщетно старались не показать этого: терапевт с заметной поспешностью наклонился к его груди, остальные стали с излишней деловитостью листать бумаги.

Как спасительный маяк, его ободрил ясный взор Наташи. Впервые она увидела его обнаженную грудь, изуродованную, всю в шрамах, но и бровью не повела. В такие моменты легко заметить, как человек усилием воли овладевает собой. Но Наташа просто не обратила внимания на его грудь, она с улыбкой смотрела ему в глаза, и в этом взгляде он прочел сказанную когда-то фразу: «У вас красивые глаза, Иржи».

Иржи расправил грудь, по просьбе врачей вдыхал, выдыхал, задерживал дыхание. На душе у него было спокойно.

— Молодец! — буркнул очкастый терапевт, выстукивая, выслушивая и испытывая его разными приборами. — Молодец! По моей части, товарищи, годен без ограничений.

Все остатки уныния и горечи испарились из его сердца, и Иржи вместе со всей комиссией улыбнулся очаровательному смущению Наташи, которая, услышав заключение терапевта, радостно захлопала в ладоши и тотчас залилась краской.

— Влюбленные? — прищурился добродушный председатель.

— Друзья, — ответил Иржи, глядя ему прямо в глаза.

— То-то! — улыбнулся он. — Тут, — он постучал пальцем по бумаге, — сказано: «Женат, имеет ребенка».

Взгляды Иржи и Наташи встретились и разошлись. Знала ли она, что он женат? Он ни разу не подумал об этом. И сейчас он с изумлением осознал, что за все это время он совсем не вспоминал о Карле и Иржике. Его даже в жар бросило от стыда. Неужели он в самом деле любит Наташу? И она его любит? Но почему же тогда она хочет, чтобы он успешно прошел медосмотр? Ведь если это произойдет, неизбежен его отъезд, а быть может, и смерть!

Иржи несмело взглянул на нее, их взгляды опять встретились. На этот раз она не отвела глаз, в них светилась обычная нежность. У него отлегло от сердца. Она знала! Она знала, а вот он позабыл! Он уже перестал понимать, чего хотят от него врачи. Механически выполняя их требования, Иржи думал: «Как я мог забыть?»

Как же он мог забыть? Как он мог забыть о том, что мучило его с момента, когда он пришел в сознание и узнал, во что превратилось его лицо? Ведь он боялся жить, чтобы не стать в тягость жене, чтобы не быть пугалом для своего ребенка, — боялся вернуться домой!

Эти мысли омрачили его радость; председатель поздравил Иржи. «Годен, друг мой! — объявил он. — Годен! Теперь рассчитаетесь с ними с лихвой!»

Он обнял и расцеловал Иржи. Несколько недель назад тот расплакался бы от счастья: ведь этот человек не побоялся коснуться губами его лица. Сейчас он только крепко пожал врачу руку.

— Рассчитаюсь, товарищ полковник. Заплачу долг с процентами! — Иржи робко взглянул на Наташу, с содроганием подумав о протезах, которые заменят ноги балерины…

Прощальный вечер еще раз показал, каковы эти советские люди.

Каждый подходил к Иржи с подарком.

— Нашему певуну, чешскому товарищу, за все наши дружеские вечера и концерты, — говорили они, обнимали Иржи и жали руки.

Он был тронут. На блестящей крышке рояля лежали подарки, возможно пустяковые в мирное время, но сейчас очень ценные: превосходный карманный нож, электрический фонарик, компас, планшет. Кто-то расстался даже с авторучкой.

— Бери, — говорили они, когда Иржи пытался отказаться: ведь им самим нужны эти вещи. — Тебе на фронте пригодится, а мне тут на что?

Наташа вручила ему свой подарок, когда они прощались у двери ее комнаты. Сердце у Иржи сжалось: это была ее фотография в балетной пачке. Она стояла в традиционной позе балерины, встав на пуанты, грациозно наклонив голову и разведя руки.

— Не грустите, — прошептала она, заметив, что его глаза увлажнились. — В жизни бывает и похуже.

Это был их последний разговор. Утром около автобуса она только улыбнулась ему.

Иржи Скала поднимает взгляд к фотоснимку на стене землянки. Молоденькая девушка, почти девочка, а многому меня научила, думает он. Стоит вспомнить ее мужество, волю к жизни и энергию — и приступа малодушия как не бывало.

В соседней землянке давно смолкли голоса и кто-то тихо наигрывает на гармонике.

— Ну, парень, ты с ними рассчитался, — говорит седовласый генерал с живыми, смеющимися глазами в сетке тонких морщинок. — За каждую рану, за каждый шрам отплатил с лихвой.

Капитан Скала стоит навытяжку, рядом с ним — восемнадцать награжденных однополчан. На правом фланге — новый Герой Советского Союза майор Буряк, на левом — он, капитан Скала.

— Не обижаетесь, что вам так нескоро достались офицерские погоны? — лукаво подмигивает генерал и тотчас сам отвечает: — Нет, нет, не обижаетесь, правда? По крайней мере теперь они вполне заслужены!

— Я не обижаюсь, товарищ генерал, — с улыбкой подтверждает Скала. — По правде говоря, в Советской Армии, а особенно в авиации, почти не имеет значения, прибавилась звездочка на погоне или нет.

— Ах, черт, — смеется генерал. — Хочешь доставить удовольствие мне, старику?

— Нет, в самом деле, товарищ генерал. Какая разница для летчика-истребителя? Звездочкой больше, звездочкой меньше. Все необходимое получаешь даром, а деньги — на что они на фронте?

— Послушайте его! — шутит генерал. — Готов, кажется, бросить погоны нам под ноги.

— Никак нет, товарищ генерал, — серьезно возражает Скала. — В Англии, когда нас из лагеря, куда мы были интернированы, перевели наконец в армию, нам тоже пришлось подождать воинского звания. Там, признаюсь вам, я офицерского чина ждал с нетерпением, радовался, что получу погоны. И они мне помогли. А здесь я в них не нуждался. У вас смотрят на то, как человек воюет, а не на то, что он носит на плечах. — Он на мгновение запнулся, смущенно переступил с ноги на ногу. — Я горжусь, что мне довелось сражаться в такой армии. Неважно в каком звании…

— Льстец! — генерал смеется, стараясь не показать, что он тронут. — Делает нам комплименты, как кавалер девице… Ну, нашу кокарду ты получил, погоны тоже, в Англии сражался, можешь с честью возвращаться домой. Еще рюмочку за прочную дружбу!

Грузовик везет награжденных из штаба полка обратно на авиабазу. У всех немного кружится голова от славы и тостов. Новоиспеченный Герой Советского Союза майор Буряк ужасным басом запевает солдатскую песенку. Левой рукой он обнял Скалу за шею, правой помахивает в такт песне. Скала тоже поет, но думает о своем.

Какой большой путь прошли они вместе! Давно позади граница, советские войска готовятся к последнему удару. Наступил «период салютов», как сказал майор Буряк. Советская Армия, нанося врагу сокрушительные удары, с боями берет город за городом. Разваливается империя Гитлера. Захватчики бегут из оккупированных стран, прячутся, как улитка в раковину.

— На Берлин! — этим возгласом майор Буряк заканчивает песню, словно угадав мысли капитана Скалы.

— На Берлин! — подхватывают остальные.

— На Берлин! — слышится из кабины водителя.

На Берлин, думает Скала, даже не верится! Сколько хороших парней узнал он за это время и скольких потерял из виду. Последний удар — и снова они расстанутся.