- Егор Георгиевич! Егор Георгиевич!

Девочка выскочила откуда-то из-за серой пёсьей спины и показалась ему старше, чем была накануне - то ли выше, то ли худее, то ли взрослости ей придавал испуганный взлохмаченный вид. Если в субботу на пороге своей квартиры он дал бы ей максимум пять, то сейчас она тянула на все семь.

- Ромка пропал!

Шутка про потерянный миелофон с функцией хронопеленгатора застряла у Еремеева где-то на полпути к языку.

- Что? - глупо переспросил он.

- Ромка пропал! - всхлипнула девочка. - А учитель говорит, что если человек жив, он сам всё организует...

- Стоп, стоп! - сказал первый пёс. - Принц остаётся здесь. И организовывайте, что хотите.

Девочка оглянулась на него, как на назойливое насекомое, торопливо взяла Еремеева за руку, и мир исчез.

- А Зоя и мальчик? - сказа Еремеев окутавшему его туману.

- Ой! - испугался туман. - Я сейчас.

Мир качнулся, мигнул и снова проявился. Они стояли на углу Подлесной и Космонавтов, у Зайкиного дома. Метель гнала по земле колкую позёмку, а на руках у одетой в тонкий джемпер Зайки был маленький мальчик в тонкой кружевной рубашечке.

- Господи! - сказала Зайка. - А ключ у меня в куртке.

Дверь в квартиру им вскрывал дядька, мало похожий на "медвежатника", - интеллигентный, в очках и в хорошо сшитом чёрном пальто: здравствуйте, да, бывает, сейчас всё сделаем, раз, раз, готово, пятьсот - сами понимаете, одна дорога сколько стоит, да и суббота как-никак, в такую погод вообще все по домам сидят, ключей не теряют.

Дети молчали всё время, пока дверь за "интеллигентом" не закрылась.

Зайка опустила на пол маленького кружевного принца, а Еремеев вздохнул, снял ботинки и протопал в маленькую, увешанную полотенцами ванную. Он протёр запотевшее зеркало, и из этого зеркала на него уставилось хмурое небритое лицо.

- Суббота, говоришь, - сказал этому лицу Еремеев. - Раз всё вернулось на исходные позиции, значит, что-то пошло не так.

- Если бы ты притащил мне из детского сада вместо моего ребёнка чужого, я вряд ли назвала бы это исходной позицией, - откликнулась в коридоре Зайка.

- Ну, так-то они все чужие, - заметил в ответ Еремеев.

Он вымыл руки, вытер их ближайшим полотенцем и снова посмотрел в зеркало. На душе у него было гнусно и тяжело, и тяжесть эта никак не хотела отваливаться. Этой странной парочке, гуляющей между мирами, нужна была его, Еремеева, помощь, а он, Еремеев, помочь им никак не мог.

Потому что он, Еремеев, не знал, как. Погуглить, что такое архат, что ли.

Девочка бесшумно возникла на пороге ванной.

- Ромка где-то здесь, шмыгнула она носом. - Я знаю. Я чувствую. Мама говорит, что это женское - интуиция и всё такое.

Еремеев почесал трёхдневную щетину и снова посмотрел в зеркало.

- Одноклассник? - спросил у отражения девочки.

- Да, - кивнуло отражение. - И проект этот он выбирал. Давай, говорит, ну чё ты, постижение - это же такая крутая штука, в любой профессии пригодится. Мы с тобой, говорит, нос им всем утрём только так, на раз.

Еремеев отвернулся от зеркала и посмотрел на неё. Две мысли посетили его практически одновременно - о том, сколько же ей лет на самом деле, и о том, насколько это сейчас на самом деле не важно.

Вслух он так ничего и не сказал. Он отодвинул её в сторону и молча прошёл на кухню. На кухне Зайка усадила малыша за стол. Маленький принц сидел на стуле, и под его маленький королевский зад был подложен большой бордовый трёхтомник "Справочника конструктора РЭА" в общей сложности сантиметров на двадцать. Стол получился ему как раз впору, - принц сидел, сложив на стол ручки и болтая в воздухе босыми ногами.

Девочка снова возникла в дверях, на этот раз в кухню. И снова зависла в дверном проёме.

Кухня у Зайки была немногим больше, чем ванная - одному впору, а вдвоём уже тесно. Но маленькие дети смотрелись в ней куда более органично, чем в Еремеевской. Когда всё это закончится, можно будет попробовать завести своих, подумал Еремеев, и сам ужаснулся абсурдности этой мысли.

Потом они завтракали. Свой завтрак принц ел молча и аккуратно, как, наверное, и положено есть принцам, девочка тоже молча ковыряла вилкой в тарелке.

Звонок в дверь застал врасплох всех. Еремеев с Зайкой переглянулись, и дверь пошёл открывать Еремеев. Он наклонился к дверному глазку и в этом движении, в наклоне, подумал, что лишнее это всё, лишнее, все они ходят сквозь стены, словно и нет никаких стен.

Однако за дверью не было ни новых детей, ни чудовищ. Там была Зайкина соседка снизу, и, пока Еремеев открывал дверь, он так и не смог вспомнить, как её зовут.

- Я вижу, у вас свет в окне горит, - затараторила она. - Значит, вы вернулись. К ват тут мальчик приходил. Маленький такой. Ждал у подъезда. Долго ждал. Я за хлебом ходила, потому и знаю. Сказал, тётю Зою жду. Племянник?

И я тебя знаю, подумал Еремеев, - небось, специально не поленилась сходить за хлебом, чтобы удовлетворить любопытство.

- Племянник, - согласился он вслух. - А куда ушёл, не сказал?

- Нет, - огорчилась старушка, заглядывая за спину Еремееву вглубь коридора и дальше, в кухню. - Не сказал. Дикий он у вас какой-то, слова не спроси. Рванул от меня так, словно я людоед.

- Спасибо, - сказал Еремеев и безжалостно закрыл перед ней дверь.

- Маленький он у вас слишком, чтобы одному гулять! - громко и обиженно сообщила соседка закрытой двери, и Еремеев, бурча про "тебя забыли спросить", обернулся и обнаружил, что девочка стоит у него за спиной.

- Ромка?

- Однозначно, - согласился он. - Если, конечно, от меня ничего не скрывают, - и кивнул в сторону кухни, где слышно было, как Зайка моет посуду и что-то говорит малышу.

***

Идти с ними Зайка отказалась наотрез. Она мотивировала это тем, что малыш слишком мал, не по сезону одет, оставить его одного нельзя, ни на какие проекты по изысканию постижения она не подписывалась и вообще.

- И вообще, - сказала она, глядя исподлобья на Еремеева.

- Железный аргумент, - с готовностью согласился тот. - Принимается.

Казалось, метель только стала сильнее. Они спустились с заснеженного крыльца и, не сговариваясь, двинулись к перекрёстку. На перекрёстке было бело и безлюдно.

- Он же меня ищет? - не столько спросил, сколько констатировал факт Еремеев. - Значит, вряд ли ушёл далеко, и выбор у нас не большой.

Они постояли немного, наблюдая, как светофор меняется с зелёного на красный, с красного на жёлтый, потом опять на зелёный.

- Ну, что, ко мне? - сказал Еремеев в конце концов.

- К вам, - согласилась девочка.

По правде говоря, положа руку на сердце, он не хотел её ни о чём спрашивать. Не то, чтобы это было не интересно или не важно... Нет. Он просто не привык лезть не в свои дела. Вернее, привык не лезть - ну, хотя бы потому, что ничем хорошим это никогда не заканчивалось.

Она рассказывала сама, всю дорогу, пока они шли эти несколько остановок пешком, чтобы не пропустить по дороге мальчишку в цветастом пуховичке и шапке.

В итоге он узнал, что зовут её Лялькой, что ей шесть, что отец её работает смотрителем музея естественной истории, а мать водит грузовые суда ("Мать!" - хмыкнул про себя Еремеев) "Уран - Бобровый мыс", что Бобровый мыс этот - это и есть их с Ромкой дом, и что это где-то... он не совсем понял, где, понял только, что совсем не здесь и относительно далеко.

Ромка сидел на облезлых ржавых качелях у него во дворе и в руках держал синюю Еремеевскую стёганку.