– Тогда операция!
Доктор, видя её состояние, старалась говорить как-то помягче. Но как помягче можно сообщать такие страшные новости? В данной ситуации как не подбирай слова, они в любом случае будут страшным приговором.
– Поздно! Уже поздно, голубушка!
– Сколько ему осталось?
– Полгода, год! Счёт пойдёт с того момента, как он откажется от пищи, будет только пить.
Надя, закрыв лицо руками, заплакала. Ирина Максимовна подошла, села на стул рядом с ней и ласково, по-матерински произнесла:
– Надюша, не нужно так плакать. Держитесь! Вам нужно набраться терпения, сил, вам ведь всё придётся рассказать маме.
– А как же папа?
– Я как лечащий врач сама поговорю с ним. Скажите, чтобы завтра утром он пришёл ко мне!
Надя поднялась и, забыв попрощаться, вышла из кабинета. Ушла в туалет, умылась, смыв небольшой макияж, подержала лицо под сушилкой для рук и немного успокоившись, пошла в свой кабинет.
Мужчины закончили монтаж и собирали инструменты. Она молча села на высокий стул и проверила работу стоматологической установки. Проконтролировав исправность аппарата, молча взяла бумаги и ушла к главврачу.
Семён Григорьевич был в своём кабинете. Постучав, она тихо вошла, положила перед ним Акт выполненных работ и товарную накладную. Он, не задавая вопросов, взглянул на неё и молча подписал. Забирая подписанные документы, она заметила на его столе медицинскую карту отца. Семён Григорьевич поймав её взгляд спокойно сказал:
– Вы, Надежда Анатольевна, проводите механиков и возвращайтесь ко мне. Есть о чём поговорить!
Надя, не спрашивая ни слова, быстро ушла. С нетерпением дождавшись, когда закончившие работу мужчины соберутся, быстро закрыла дверь и бегом побежала в кабинет к главврачу.
У двери она остановилась, чтобы перевести дыхание. Дверь была немного приоткрыта, и она услышала голос Ирины Максимовны. Она возбуждённо говорила:
– Семён Григорьевич, – это чистой воды авантюра! На такой стадии операции не делают, да при таком сахаре! И вообще, вы что, хотите, чтобы он у вас на столе умер? Вам это нужно?
Надя замерла, перестав дышать. Семён Григорьевич, явно взволнованно, отвечал:
– Но если есть хоть один шанс, я считаю, что его нужно использовать!
Боясь пошевелиться, Надя вся сжалась. К ней подошла медсестра Леночка и замерла рядом. Надя показала ей знаком, чтобы она молчала. Нараспев, не спеша молодой, но уже довольно опытный хирург, Андрей Васильевич сказал:
– Я согласен с Семёном Григорьевичем. Если есть хоть один шанс его нужно использовать!
Леночка, наклонившись к Наде, пропела в ухо:
– О ком они?
Из-за двери раздался громкий голос Семёна Григорьевича:
– Надежда Анатольевна, что вы там стоите, заходите!
Надя осторожно вошла в кабинет. В нём находились все врачи больницы, которые были в это время на работе и пришёл в свой выходной Андрей Васильевич. Семён Григорьевич, глядя на взволнованную Надю, указал ей на стул и начал говорить:
– Мы здесь посоветовались с коллегами, но сразу скажу, что не все согласны с моим мнением.
Надя молчала и в ожидании смотрела на него. Он, обвёл всех взглядом и произнёс:
– Я предлагаю сделать операцию вашему отцу!
Посмотрел на молчавшую, взволнованную Надю, и настойчиво продолжил говорить:
– Могу сразу сказать, что шансов немного, но если получится, то он ещё поживёт и не один годок!
Надя, сжимая руками кромку стула, выдавила из себя:
– Что для этого нужно?
– Его согласие и согласие членов семьи.
– Хорошо, я согласна! В остальном тоже не сомневайтесь. Если есть хоть малейший шанс, я согласна его использовать!
Ирина Максимовна взмахнув рукой, улыбаясь, произнесла:
– Ну, ещё одна революционерка в нашей больнице! Ладно, раз так, я тоже даю своё согласие!
Семён Григорьевич повернулся к сидящей в стороне жене Андрея Васильевича – Наталье Ивановне (она работает невропатологом в больнице) и сказал:
– Наталья Ивановна, оформите всё как заседание комиссии, раз всё уже решили, и вызовите из отпуска анестезиолога.
Взглянув на Надю, добавил:
– Вам, Надежда Анатольевна, нужно завтра привести папу и маму ко мне. Жена обязательно должна дать своё согласие на операцию.
Надя взволнованная вышла из кабинета. Переодевшись, поспешила домой. Всю дорогу шла и готовила себя к встрече с родителями, пытаясь настроиться на спокойный разговор. Но как не старалась, психотренинг, когда касается родного, близкого человека, не помогал.
Подходя к дому, она увидела сидящего на лавочке отца. Подойдя ближе, разволновалась так, что не смогла даже поздороваться. Молча села рядом, руками теребя ручку сумки. Отец не поворачиваясь, спокойно сказал:
– Надя, доченька, ты не волнуйся всё нормально! Ты просто скажи – сколько мне осталось?
Закусив губу, чтобы не разрыдаться, она сидела молча. Отец опять спросил:
– Надюша, дочка, я уже давно знаю, что чем-то болею, скажи, я хоть годок-то ещё потопчусь?
Обняв его, Надя расплакалась. Отец, похлопывая её по плечу, ласково сказал:
– Тихо, дочка, тихо, маму испугаешь.
Надя, всхлипывая и вытирая льющиеся из глаз слёзы, тыльной стороной ладони, очень сбивчиво начала говорить:
– Потопчемся, папка, потопчемся. Я в этом просто уверена! Семён Григорьевич берётся за операцию.
– Ну, тогда, что же ты плачешь, Надюша?
– Операция слишком сложная! Почему ты как заболел не пошёл в больницу?
– Думал само пройдёт, рассосётся.
– Завтра тебе к Семёну Григорьевичу, будут оформлять в стационар. Начнут готовить к операции. У тебя ещё сахар высокий его ещё нужно привести в норму, потом всё остальное.
– Вот видишь, дочка, всё не так плохо, ещё поборемся!
– Поборемся, папка, обязательно поборемся! Как-то нужно всё сказать маме, её согласие на операцию потребуется.
Задумавшись, папа спросил:
– Может, мы ей скажем, что у меня аппендицит?
Прижимаясь к отцу, Надя ответила:
– Нет, папочка, нельзя!
Они оба замолчали, услышав где-то за спиной тихий писк. Встали, вошли во двор. За забором на корточках прижавшись спиной к столбу, сидела мама. Она плакала тихо, беззвучно, закрывая рот двумя руками, а из больших светло-зелёных глаз катились крупные слёзы. Надя, не выдержав кинулась к ней, упала на колени и, стараясь не плакать, виновато улыбаясь, начала уговаривать:
