3. Роль единства идеального и материального, мифического отношения целого и части, а также мифической субстанции в празднике как жертвенном пире

Как представитель "цивилизованной страны", Курт замечает, что в стране магических обрядов, обычная инструментальная логика не применима: действует логика "мифическая" (= магическая, волшебная, в которой дважды два пять...).

Он пишет:

"... после омовения рук, дабы не осквернить сакральное профанной грязью, жрец состригает шерсть со лба животного и бросает ее в огонь вместе с жертвенным ячменем. Этим часть, а именно часть животного и часть всего жертвенного ячменя, мифически принимается за целое".

Курту не приходит в голову, что жрец, - скорее всего, - вообще не мыслит в логике целого и части: не рассматривает шерсть со лба животного как часть животного. Что его действия подчиняются совершенно иной логике: логике образа, рисуемого словами: "И во лбу звезда горит!"....

"Звезда", изображающая сияние умного ока: того ока, которым мы видим, когда наши телесные очи прикрыты; ока, которым мы видим во сне....

Соответственно, в шерсти, состриженной со лба животного, главное - ЛОБ! Как местоположение умного ока. Недаром всегда особо ценился скот с белым пятном во лбу! Количество шерсти - часть или вся шерсть целиком - здесь совершенно не причем.

Здесь важна принадлежность этого "третьего ока" жизни в ином мире, мире сновидений. С его помощью мы переселяемся в иной мир, на то время, когда уходим из этого мира в сон, подобный смерти.

Сжигая на алтарном огне шерсть со лба животного, жрец переселяет животное к богам, используя возможности "третьего глаза". Туда же вслед за ним он посылает ему корм, сжигая на том же огне ячмень.

Вот логика описываемого Хюбнером обряда, - основанная на опыте жизни, в котором орудийные действия дробления целого на части занимают весьма незначительное место, и не могут, поэтому, лежать в основании важнейших в жизни города публичных церемоний.

То же справедливо и в отношении внутренностей животного, как они участвуют в обряде. Дело не в том, что они суть ЧАСТИ целого, а в том, что они символизируют ЖИЗНЬ, сокрытую внутри видимой оболочки животного.

Курт и сам свидетельствует об этом, говоря, что...

"... во время жертвенного пира съедаются прежде всего "спланхиа", внутренности, особенно печень и почки, которые считали средоточием жизни".

Таким образом, обряд поедания внутренностей символизирует культивирование внутренней, сокрытой в сердце жизни, как публично признаваемого и ценимого личного способа существования.

И, если уж усматривать в этом обряде какую-то диалектику, то - не диалектику целого и части, а диалектику незримого внутреннего и видимого внешнего.

Отсюда, назойливые упоминания деления целого на части; различных частей и их назначения, только кажутся информативными. На деле дезориентируют читателя.

Курт пишет о жертвенном животном:

"Оно разрезается на части... /.../ Так снова получают свою часть Земля и мир хтонических божеств...".

И далее в этой логике приходим к таким замечательным выводам, как...:

"Жертвенный пир, теоксения, где гостит бог, представляет собой сердце мифического культа. Здесь наияснейшим и непосредственнейшим образом проявляются одновременно мифические отношения части и целого и сущность мифической субстанции".

То есть, главное в "теоксении", по мнению Хюбнера, не личное общение с богом, а "отношения части и целого" и алхимия "мифической субстанции"!

Хотя он сам пишет:

"Бог присутствует здесь и сейчас".

И цитирует Плутарха, который говорит:

"Не изобилие вина и жаркого радует нас в празднике, но радостные надежды и вера в присутствие бога, который благосклонен к нам...".

Но, что там "вера" и "надежда"....?! Когда речь об отношении целого и части!!! Ведь,...

"Его эпифания есть, с одной стороны, только "особое" проявление его "всеобщего" и всеобъемлющего существования, а, с другой стороны, он все-таки тут целиком и полностью".

Как интересно!

А эфирные флюиды...?! Это еще круче...!

Курт пишет:

"Как тела вблизи сильного электромагнитного поля заряжаются им, так субстанция божества проникает в жертвующих и в жертвенное. В решающий миг все ею, так сказать, наэлектризовано, насквозь пронизано ее "идеально-материальными" флюидами...".

Сказанное характеризует личность автора: нечто представляется ему понятным, если есть ТЕХНОЛОГИЧЕСКОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ.

В связи с этим, мы даже не можем назвать Хюбнера "идиотом", из опасения оскорбить этим обычного жителя древних Афин, которых, как известно звали "идиотами".

Для них главным, конечно же, было братское общение и единение в торжественной общности праздничной трапезы, в которой участвуют боги.

И цитируемый Хюбнером Л. Дойбнер в своей работе "Аттические праздники" косвенно говорит об этом.

"Он пишет: "Есть мясо священного животного значило когда-то принимать участие в пиршестве божества, быть с ним связанным совместной трапезой, приобщиться силам благодати, которым оно позволяет изливаться на своих товарищей по обеденному столу"...".

С этим соглашается также цитируемый Хюбнером У. Ф. Виламовиц-Моллендорфф...

"... Он говорит: "Ведь не может же быть забыто, что в священном (христианском) богослужении воплощаются идеи античного жертвоприношения и как застольной общности бога и человека"...".

Иными словами, теплая застольная компания - вот источник силы праздника. Что соответствует способу бытия человека как лица - в общении с другими лицами.

Однако, технологический менталитет нашего автора не предоставляет лицу и общению никакого места. Там есть место только веществам и энергиям.

Курт пишет, в этой связи, цитируя Муррея:

"Г. Муррей обобщил первоначальный смысл греческих праздников жертвоприношения следующими словами: "Люди едят мясо и пьют кровь священного животного для того, чтобы в них перешла его мана...".

Показательна в этом отношении редукция "исполненности лица Богом" к наполнению чего-то там "нумнозной субстанцией"; каковая редукция весьма обычна для Хюбнера.

Сначала лицо замещается личностью, личность - душой; а там уже всё просто....

Курт пишет:

"Если рассматривать жертвоприношение в данном контексте, тогда становится понятно, что для греков не могло быть странным происходившее при этом наполнение жертвенного животного божественной силой и вместе с тем нуминозной субстанцией, а также идея душевного состояния исполненности божеством...".

При этом, душевная исполненность божеством - это, оказывается, наслаждение жратвой:

"Это в высшей степени конкретный способ вступить в жизненное содружество и в семью богов посредством наслаждения той же самой едой".

Вместе с редукцией лица неизбежно и общность редуцируется к её безликим формам.

Общественность, релевантная перемещению сил и веществ между их обладателями, это РЫНОК.

Именно в идеологии рыночного оборота ценностей и рассматривает торжественное жертвоприношение Хюбнер, с привлечением ученого авторитета Буркерта:

"В. Буркерт указывает на то, что боги нередко изображались с жертвенной чашей в руке, и объясняет это таким образом: "Бог как бы жертвовал самим собой, или более того: он втянут в заставляющий плыть по течению поток - Давать и Брать - воплощение замкнутого в себе благочестия". Он жертвовал самим собой, поскольку его нуминозная субстанция превращалась в мясо жертвы, которое съедалось, а эта субстанция перетекала из него в людей и через их благочестие и самопожертвование возвращалась снова к нему".