Киркволл. 9:34 Века Дракона
— Здесь магия очень агрессивна сама по себе, ты замечал? — Ален машинально опускал ложку в миску с похлёбкой, но не съел при этом ничего.
— Сложно это не заметить за два года отступничества, — мрачно буркнул Карвер. У него аппетит тоже отсутствовал. — Целители, и те так лечат, что закачаться можно.
Ален тихонько вздохнул. Он-то как раз зачитывался всем, что имело мало-мальское отношение к целительству. Сам Карвер полагал, что с характером Алена именно эта специализация подойдёт ему больше всего. Даже несмотря на агрессивную магию Киркволла.
— Завеса-то тонкая, — продолжал Карвер.
— Думаешь, это связано?..
Карвер пожал плечами. С практикой у него было куда лучше, чем с теорией, и он не имел никакого желания пытаться выяснять, связана ли Завеса с тем, что ледяная стена у него — и многих — получалась не стеной, а скорее острейшим частоколом. Как есть, так и есть. Всё равно нигде, кроме тренировочных дворов и залов, он её больше не выстроит. Так что и повод беспокоиться — чтоб никто близко не стоял, пока он занимается.
Ален ковырялся в похлёбке, и Карверу неожиданно захотелось выдать ему дружескую затрещину и строго велеть: «Ешь давай, ветром сдует, мантией будешь парусить!». Потом вспомнилось, что такие затрещины ему самому в детстве прописывал Гаррет, и настроение мгновенно испортилось.
С братцем он виделся чуть больше недели назад. Вышел во двор, чтоб в очередной раз попросить Солвитуса: «Появится — скажи, что я его завтра буду ждать», а Гаррет рядом с Солвитусом уже стоял. Повезло, короче, крупно.
И за минуту Карвер огрёб ворох новостей: после всех мытарств они с мамой отвоевали, наконец, поместье; Бартранд, как слился из города, так до сих пор и не объявляется, и поэтому Гаррет с Варриком и всей честной компанией никак не могут сказать ему пару ласковых; мать уже почти поверила, что Карвера в Круге никто не мучает и не пытает, и вообще в целом всё не так уж плохо. «И у меня всё не так уж плохо», — ответил Карвер на весь этот монолог. На самом деле, не соврал.
У него и впрямь всё было неплохо. Ему не пытались навредить. Ему позволяли учиться и даже тренироваться в боевой магии. В библиотеке Казематов, конечно, с теорией именно по боевой или стихийной всё обстояло довольно скверно, но бедноту библиотеки с лихвой компенсировали консультации со Старшими чародеями. Часто — и с Первым.
А ещё Карвер за без малого три года понял одну довольно сложную, заковыристую вещь: рано или поздно тебе станет привычен любой беспредел, если он хотя бы чуть-чуть укладывается в рамки, и если ты не в состоянии сделать с ним решительно ничего — только каким-то образом ослабить. По крупице. Если повезёт, если положишь на это дело всего себя — то, может, получится и по кусочкам.
Иными словами, Карвер за всё своё время в Казематах от отчаяния через гнев и апатию дошёл до того, что с ситуацией смирился. А совсем недавно даже нашёл собственный способ помогать собратьям-магам — на некоторых особо трусливых мудаков-храмовников необыкновенным образом действовало то, что он, Карвер, в родстве с тем-самым-Хоуком. Да ещё в каком родстве! И что тот-самый-Хоук — частый гость Казематов, и многие наблюдали, как он Карвера по плечу хлопал, как они вместе над чем-то смеялись, и как непринуждённо Гаррет общался с самим сером Капитаном Калленом. И хотя Карвер, оттаскивая эту трусливую мелочь от остолбеневших испуганных молодых магесс и учениц (а иных — и от учеников), ни слова не говорил в духе «пойдёшь в следующий раз в увольнительную — мой брат тебе обе челюсти вывернет», многие, наверное, так и думали. Разубеждать их Карвер не спешил: его действия давали свои плоды.
Но мало. Чудовищно, демонски мало. Потому что оставалось куда больше тех, кому плевать было. Тех, кто знал или думал, что море ему по колено, и чин слишком высок, чтоб с ними кто-то связывался. Карвер часто был вынужден признать: правы были. Вот сера Отто Алрика, например, ему самому неоднократно хотелось прибить по-тихому — посохом или талмудом по лысине — но тот имел и чин высокий, и уважение в Ордене. Да и даже если бы не имел, у Карвера потом начались бы проблемы серьёзней некуда. Но спокойно смотреть на то, как этот урод девчонок щупает и уводит куда-то с мерзейшей в своей псевдодоброте ухмылочкой, он тоже не мог. И рычал от бессилия. Тут уже никакое смирение с ситуацией не помогало и не работало. А стоило кинуть один взгляд на Усмирённых — как говорили, Усмирённых по личному ходатайству Алрика — так и вовсе трясло от отвращения и гнева, и ничего не хотелось, только уйти подальше. Только не думать.
И с Аленом тоже не работало. Потому что сер Каррас, сука, далеко от Алрика не ушёл. И, судя по обрывкам слухов, грозил Алену мыслимыми и немыслимыми карами, если тот хоть кому-то пожалуется. А доказать, что он не жаловался, а Карвер не дурак и сам догадался… хрен, короче, кому что докажешь.
— Я в библиотеку пойду, — Ален скомканно кивнул, отодвинул так и нетронутую похлёбку и вышел довольно быстрым шагом. Карвер с тоской посмотрел ему вслед. В библиотеке Ален в основном читал, но ещё и прятался, хотя нужды не было: Каррас шлялся к нему в комнатушку преимущественно по ночам, и днём не ловил. Но Алену, наверное, так было спокойнее. Карвер не спрашивал. Любыми вопросами он бы приятелю навредил.
Он сам иногда попиливал себя, что даже неплохо устроился, особенно если сравнивать. За то, что устроился — само по себе. За то, что его личной заслуги в этом не было: только подходящая фамилия и родство с человеком с той же фамилией и крупными — или хотя бы интересными — связями. За то, что даже при этом мог сделать только очень мало.
Зато он уже довольно точно знал: происходившие вокруг бедлам и ужасы определённо творятся не из-за него.
И ещё, кажется, все его попытки воспользоваться фамилией ради абстрактного чужого спокойствия молчаливо поощрялись аж самим Орсино. Если Карвер, конечно, не выдавал желаемое за действительное и не видел в заинтересованных взглядах Первого Чародея что-то, что хотел видеть сам, а не то, что тот имел в виду на самом деле.
То, что ему нужно одобрение Орсино, до Карвера дошло очень быстро, в первые же пару месяцев после того, как он опомнился, слегка успокоился и начал решать, в какое русло направлять энергию, с какой отраслью магии работать, а ещё — вырабатывал себе потихонечку личный свод правил «как выжить в Казематах». Быстро пришло этакое привычное за всю жизнь «обрати на меня внимание и скажи, что я хорош». Сначала ему было это нужно от папы. После, как он всё же со скрипом признал — от Гаррета. А теперь вот в его жизни образовался ещё кто-то, на кого он смотрел сильно снизу вверх и желал, чтобы этот кто-то хорошо о нём подумал. При этом — и вот такое было в новинку — этим своим взглядом снизу вверх Карвер не тяготился. И не было не только усталого «где он, а где я», но и какого-то полуслепого восхищения не было тоже.
Разобрался Карвер во всей этой паутине ощущений совсем недавно. Просто дело было в том, что Орсино тут являлся всеобщим наставником. В том числе его, Карвера. И желать одобрения учителя — совершенно нормально для ученика. Просто так сложилось, что ни у кого, кроме родителей и брата, Карвер ни в жизнь не учился, а одобрение родных, пусть даже они тебя чему-то учат — это другое. Вот и не понимал сначала, в чём основная причина. Не было ни привычки, ни личного знания.
Как только понял — стало куда легче жить. Даже пришло невесть откуда осознание, что совсем не следовало, например, лезть из кожи вон, пытаясь показать наставнику, что он, Карвер — молодец и чего-то стоит. Такое не слишком разумное рвение, как казалось Карверу, Орсино наоборот ни разу бы не одобрил. Поэтому он учился, разгребал теорию и совершенствовался в практике (в строго отведённые для магических тренировок часы, а как же иначе-то…), размышлял над приходящими в голову идеями и, если таковые обретали смысл и переставали казаться бредом сумасшедшего, нёс их Орсино. И они беседовали. Бывало, что и подолгу.
