О рождении Павла существует в России еще и другое предание. Как мы ниже увидим, Екатерине не показали младенца, а немедленно после родов Елизавета унесла его в свои покои, а роженицу оставили без всякого присмотра. Отсюда и появилось предание о том, что рожденный младенец не был мальчиком, а девочкой. По рождении девочки, придворные унесли ее, а Елизавета, у которой на всякий случай находился младенец мужского рода киргизского происхождения в запасе, объявила сего последнего будущим преемником престола.

Нам однако кажется эта легенда весьма неправдоподобной. Ведь нужно было народу доказать только мужеспособность Петра III — больше ничего. Был ли этот плод Наследника мужского или женского рода, это ведь было на первый раз безразлично и не зачем было бы прибегать к чужим детям — и к тому еще детям столь низкого происхождения, — чтобы посадить их на русский трон.

Одинаково несправедливым кажется нам мнение многих исследователей, что Павел I — прямой сын Салтыковых и что ныне царствующая русская династия — династия Салтыкова. Характер Павла I, как мы ниже увидим — настолько походить на характер Петра III, что по теории наследственности в Павле должно было течь не мало своеобразной крови его полоумного отца.

Одним словом Павел I — плод нескольких отцов, но сын Екатерины. Он положил основание новому мужскому поколению — и это поколение Павловичей.

Происхождение Павла от нескольких отцов и подпадение его под рубрику выблядков, никогда впрочём не было тайной в России.

Так известный Кользон рассказывает в своей книге «De la Pologne et des cabinets du Nord» как это было сообщено сыну Павла — Николаю I. В числе декабристов, стремившихся устранить от правления Николая, находился некий полковник Муравьев. Его арестовали главным образом для того, чтобы чрез него узнать имена многих важных заговорщиков, и Николай принял его в особой аудиенции с глазу на глаз. На этой аудиенции Николай обещал Муравьеву полное помилование, если он выдаст своих соучастников, и прибавил при этом: «Я твой властелин, обещаю тебе это торжественно». «Что, — воскликнул обезумевший Муравьев: — ты мой властелин? Ты сын выблядка!» — Император до того разгневался, что набросился на скованного по рукам и ногам Муравьева и стал его беспощадно бить кулаками и ногами, но Муравьев продолжал: «Трус! Ты и вся твоя порода не Романовы!» На Николая нашло настоящее исступление, и неизвестно, чем окончилось бы истязание Муравьева, если бы находившийся за ширмами генерал Бенкендорф не поспешил увести его.

Детство Павла прошло весьма печально, а воспитание его было еще того хуже. Немедленно после родов Елизавета забрала его к себе, так как, по её мнению, она имела гораздо более прав на него, чем его мать, ибо без ее согласия ему бы никогда не быть признанным законнорожденным. На Екатерину не обращали не только никакого внимания, но обращение с нею походило на полное отвращение. Ее оставили без всякого присмотра в постели и, как она сама утверждает, она всё время плакала и стонала, а в городе и во всём государстве ликовали. И действительно, едва ли рождение какого либо иного европейского принца праздновалось более шумно и продолжительно. Целый год продолжались балы и маскарады, то при дворе, то на дому у высших сановников. Фаворит Елизаветы II, Шувалов устроил костюмированный бал с небывалой иллюминацией; на этом бале маски менялись и он продолжался целых двое суток…

И всё это насчет бедного отягощенного народа! Поистине терпелив русский народ!

Итак у Екатерины отняли её ребенка, и она сама боялась просить его и спрашивать о нём. Хитрая Екатерина хорошо понимала, что всякое заботливое внимание с её стороны к сыну могло быть истолковано в обратном смысле, т. е. в смысле недоверия её к Елизавете. Только чрез 40 дней после родов Екатерине дали посмотреть и то только вскользь на Павла.

Что же касается Петра, официального отца Павла, то он о своем сыне совершенно не заботился. Этот вечно пьяный и занятый играми со своими лакеями полуидиот не мог возвыситься даже до макавеллистической теории о династии; его Россия лишь настолько интересовала, насколько она ему доставляла средства на его попойки и кутежи, а на самом деле он предпочел бы жить в своей Гольштинии капралом своего идеала Фридриха II Прусского.

На Павла он перенес всю свою антипатию к Екатерине, конфисковал в свою казну сумму в 120 000 рублей, назначенную Императрицей Елизаветой для Павла, держал его как и мать его вдали от своего двора и имел в виду лишить его права на престол.

С тем большей ревностью и тем большим вниманием посвятила себя Павлу Императрица Елизавета. Тем, что она согласилась признать его законность, она приобрела на него все права и смотрела на него, как будто он был её собственная кровь и плоть. Ее притягивала к Павлу его невинность, которой при её дворе и с фонарем в руках среди бела дня нельзя было найти, и она дрожала за всякое его движение.

К несчастью для Павла эта любовь была лишь чисто животная и отразилась на всём его телосложении и здоровье.

Сама Екатерина рассказывает, что Елизавета поместила Павла в своих покоях и на каждый его крик немедленно сама появлялась. Павел был помещен в очень теплой комнате, лежал в люльке, обитой мехом черной лисицы, закутанный в фланель, покрытый атласным покрывалом на вате, а над этим покрывалом в свою очередь находилось другое розовое меховое бархатное покрывало. Неудивительно, что Павел I под этим прикрытием постоянно потел — и эта странная заботливость отразилась на младенце так, что он впоследствии уже в отроческом возрасте при малейшем ветре простуживался и хворал.

Еще хуже было то, что его окружили многочисленными няньками и бабками, которые извратили мальчика не только физически, но и нравственно.

У семи нянек дитя без глазу, говорит русская пословица. Так и вышло с воспитанием Павла I. Это был болезненный слабый мальчик, и если его физическое воспитание стояло ниже всякой критики, то ею нравственное и умственное было совсем омерзительное.

6-ти лет его уже взяли в оперу, где давались французская трагедия «Митридат» и балет, и шести лет он сидел за придворными обедами и принимал иностранных посланников в особых аудиенциях!

Но ужасом преисполняется душа всякого русского патриота при известиях о тех положительно искусственных усилиях испортить воображение отрока чтением безнравственных книг, сладкими и чрезмерными яствами, зрелищем безнравственных пьес, а главное бесстыдными беседами и разговорами в присутствия ребенка. Рано, очень рано стремились направить Павла на путь порока и разврата!

Павлу позволялось читать всё без разбору, и так как его научное образование было совершенно ложное и при изучении «права и подобных государственных наук» он лишь скучал, то он с тем большею страстью предавался чтению книг, раздражающих половую и нервную систему.

Так ему давали читать Gil Blas, на любовных сценах останавливали его особенное внимание, и о пьесах, которые давались в его присутствии, уже можно судить по одним их заглавиям. Вот их заглавия: la coquette punie, la coquette fixée, l'été des coquettes, la jalousie villageoise, le coureur galant, la fête de l'amour, le jeu de l'amour et du hasard, le rendes vous, l'épous sour supercherie и т. под.

Не правда ли это настоящие пьесы для ребенка, которому еще не исполнилось десяти лет!

Павел был очень впечатлительный мальчик; неудивительно поэтому, что подобного рода пьесы и книги разгорячили его воображение и очень рано пробудили в нём неопределенные чувства и страстные желания похоти, а его окружающим и придворным доставило это искусственное половое раздражение невинного ребенка особое удовольствие.

Испорченные до мозга костей развратники раздражались наивным возбуждением мальчика, и старая блудница Екатерина сама вызывала похотливые чувства в своем сыне. Так, будучи раз вместе с ним в Смольном монастыре, она шутя спросила мальчика-наследника, не хочет ли он поселиться среди этих девушек, а в театре она желает знать, какая из актрис ему более нравится, а затем, какая из её фрейлин.