Отец Марины с удивлением прислушался к пению дочери, спросил:
– Где это ты выучилась так ладно петь порусски?
Марина, улыбнувшись, ответила:
– Русские девки выучили, я же все-таки русской царицей была, хотя бы их песни должна знать.
– Эх, и хорошая бы царица из тебя получилась! – мечтательно произнес граф.
Марина звонко рассмеялась в ответ и стала петь по-польски. Отец, наблюдая за дочерью, радовался за нее: кажется, возвращаются к ним опять счастливые времена.
Недалеко от городка Стародуба к возку подъехал молодой шляхтич. Путники остановились, а стрельцы разнуздали лошадей, повели попоить их к речушке, затем после пыльной дороги решили передохнуть сами. Остались только отец и дочь. Молодой поляк подошел к Марине, поклонился ей в пояс, сообщил:
– Марина Юрьевна, царь Дмитрий ожидает вас в Стародубе и хочет свидеться, но… – шляхтич замялся, не зная продолжать ли ему дальше и, наконец, выдавил из себя: – но вы встретитесь не со своим мужем, а совершенно с другим человеком, и вряд ли он вам понравится. Так что решайте: встречаться вам с ним или ехать в Польшу.
Это сообщение, словно громом, поразило Марину. Она зашаталась. Посланник едва успел подхватить ее под руки. Все надежды их рушились вновь. Опять какой-то самозванец! Снова обман! Она присела на принесенный слугами стульчик, устало произнесла:
– Дальше мы не поедем, ставьте здесь шатер. Пусть он сам сюда приезжает, посмотрю, что это за суженый и новый государь – Дмитрий Иванович.
Марина заметно сникла, ее веселое настроение сменилось задумчивостью и раздражительностью. Она повернулась к молодому гонцу, резко бросила:
– Пусть новоявленный царь явится сюда встретить молодую жену, а там посмотрим, что делать!
Вскоре появился ничего не подозревающий сотник со стрельцами, готовый продолжать путь, но, увидев, что слуги ставят палатки, спросил:
– Почему прекращаете путь без моего ведома?
К сотнику подошел граф и, искусно притворяясь, печально заявил:
– Дочка очень плохо себя чувствует. Мы просим сделать остановку, пусть Марина немного поправится, а завтра продолжим свой путь.
Сотник без колебаний согласился и дал стрельцам команду располагаться на отдых.
Отец и дочь, удалившись в палатку, присели на свой походный сундук с нехитрым барахлом, напряженно молчали, думая каждый о своем.
Граф Мнишек размышлял: «Кажется, появилась у нас хоть какая-то возможность опять возвыситься, иметь власть и звонкую монету в кошельке. Кто бы он ни был, надобно уговорить дочь сойтись с этим новым царьком; может, у него лучше получится, чем у прежнего ее мужа».
Марина была в сомнениях, вся душа ее взбунтовалась, ей хотелось плюнуть на все и мчаться в Польшу. «Ну, а там что? – рассуждала она. – Позор! Нищета и убогость! Все ясновельможные пани будут подсмеиваться! Они-то уж припомнят мне блистательный отъезд в Россию!»
До сих пор стоят у нее перед глазами эти ненавистные, завистливые взоры знатных дам. И теперь они будут подсмеиваться, хихикать в уголках, сочиняя про нее сплетни. Нет, в Польшу она не помчится, будет до конца оставаться царицей! А вдруг все получится? Надо еще посмотреть на новоявленного царя-самозванца.
Отец ее, как будто угадав мысли дочери, произнес:
– Уж ты, Маринушка, не торопись бежать; может быть, на этот раз счастье нам улыбнется! Ведь у нас с тобой за душой ничего нет – ни денег, ни имущества, а в Польше нас ждут долги, которые мы так и не отдали кредиторам.
Марина незаметно вытерла набежавшую скупую слезу, произнесла сквозь зубы:
– Знать, судьба моя такова, это мой крест, и придется мне нести его до конца! Я ведь на престол помазана! – и, помолчав, добавила: – Делать нечего, будем ждать нового суженого.
Через несколько часов показалась целая сотня всадников. Стрелецкий сотник, увидев их, забеспокоился, подбежал к графу, закричал:
– Так вот вы кого ждали! А я, дурак, поверил вам!
Сотник так и не успел ничего предпринять. Отряд окружил лагерь путников, а к шатру изгнанников подъехали всадники.
Марина с любопытством вглядывалась в прибывших гостей, пытаясь угадать, кто же из них самозванец.
Неожиданно перед ней появился самый настоящий мужик с грубыми чертами лица, с прямыми темно-русыми засаленными волосами, с глубоко посаженными глазами неопределенного цвета, приземистый, с крупной головой и походкой враскачку. Новоявленный царек широко улыбнулся, обнажив желтые лошадиные зубы, воскликнул, как будто они расстались только вчера:
– Ну, наконец-то! Вот и царица моя!
Самозванец распростер руки для объятий. Но ясновельможная пани подставила ему руку для целования: тот неумело облобызал пальцы. Марина украдкой брезгливо обтерла платочком руку. Граф Юрий пригласил новоявленного государя в шатер для разговора.
Разговор между Мнишеками и тушинским царьком был долгий и велся с глазу на глаз. Все понимали шаткость положения самозванца, но каждый из них жаждал власти, денег и высокого положения. Глядя на новоявленного царя, Марина видела в нем неотесанную грубость, неумение вести себя в обществе, думала, что царь из него будет никудышный и положение у нее при немшаткое и унизительное.
«И это теперь мой новый муж? Да как с таким уродом разделять ложе? Нет, ни за что!..» – кричала и противилась ее душа.
Но когда она думала о царском престоле, все противоречия и отвращение гнала от себя. Шапка Мономаха застила ей глаза. Она хотела быть царицей – и все тут!..
Отец и самозванец вели торг. Продавали и покупали ее. Торговались за ее будущее отчаянно. Марина отвлеклась от своих мыслей, прислушалась к разговору.
– Пока не сядешь в Москве на трон, будете жить с Мариной как брат с сестрой, без брачной постели, – предъявил требования граф.
– Нет, я с этим не согласен, женой она мне станет сегодня же, в эту ночь! Если это не случится, то я буду искать другую жену на царский престол, а вас утопим в реке как самозванцев!
После его слов наступила гнетущая тишина, дело принимало серьезный оборот, но тут с места встала Марина; поджав губы, заявила:
– Хорошо! Я согласна разделить с ним супружеское ложе, все должно быть так, как у мужа с женой, и это должны знать и видеть люди – иначе нам не поверят, – и, обратившись к отцу, распорядилась: – Вели подать вино и закуски.
Стол слуги накрыли в шатре. Состоялся первый семейный ужин Богданки с Мариной и ее отцом. Разговоры, в основном, вели новоявленный муж и граф. Марина молчала, только часто прикладывалась к кубку с вином, видимо, надеясь на забвение, чтобы первая их брачная ночь была не так отвратительна.
Совместный ужин закончился далеко за полночь. Граф удалился почивать в свою палатку, а Богданка со своей женой остались один на один. Новоявленный царь, не теряя времени, схватил Марину в охапку, грубо затащил в постель. Женщина от такой бесцеремонности даже растерялась. С ней еще никто так грубо не обращался. Она не знала, что ей делать, но затем решила для себя, что чем быстрее все произойдет, тем лучше. Самозванец, царь Дмитрий, сорвал с нее одежды, оставив Марину совершенно обнаженной. Сильными руками бросил ее под себя. Ясновельможной даме ударил в нос крепкий мужской запах пота, а в ее тело вошло упругое, большое и горячее. Пани охнула от неожиданности и чувства блаженства. Перед глазами все поплыло, тело охватила сладострастная дрожь, и от ощущения необыкновенной истомы, которая растекалась по всему ее телу, из груди ее непроизвольно вырвался протяжный стон. Ей стало легко, как будто она парила в воздухе. Эта необыкновенная страсть удивила ее и напугала. В эту ночь Марина неутомимо отдавалась новому поклоннику снова и снова. Казалось, весь мир перевернулся для нее. Вся неудержимость ее натуры, все желания, вся неукротимость ее характера выплеснулись в сладострастном порыве бесстыдной близости с грубым неотесанным мужиком.
Утром Марина, посвежевшая, в белых одеждах, на белом коне, в сопровождении свиты торжественно въехала в лагерь самозванца. Были наигранные слезы радости и объятия при встрече с царем Дмитрием. Люди умилялись, восторженно приветствовали царицу. Мнишек с царственной осанкой объехала лагерь самозванца, ее опять целиком захватила роль государыни, и играла она ее блестяще. А графу Юрию вновь замерещились горы золота, драгоценные подарки, поместья и безграничная власть, о которой он мечтал и которую жаждал.
