После завтрака, Фрося не дожидаясь команды и отвергая сопротивление хозяйки, вымыла и вытерла посуду.
Затем, они втроём перешли в зал, где стоял диван, два массивных кресла, буфет и к великой радости Сёмки, телевизор:
— Ого, какой огромный, больше чем у тёти Баси, а можно его включить?
И он игнорируя маму, просительно уставился на бабушку.
— Можно, конечно, можно, любишь телевизорр, дома не насмотррелся?
— А у нас нет телевизора, только у Аньки в Вильнюсе.
Клара Израилевна посмотрела на внука, а потом на Фросю:
— А пусть он смотррит, а мы с тобой доррогуша прройдём опять на кухню, он не будет нам мешать, там и поговоррим, а я покуррю.
Она включила телевизор, показала мальчику, как переключать каналы и шустренько засеменила на кухню, шморгая домашними тапочками:
— Фрросенька, ты можешь попить ещё чаю, а я хочу кррепкое кофе и папирросу.
Хочешь, я и на твою долю сваррю кофе, я это делаю отлично.
Нет, Фрося была не привычна к этому новомодному напитку, поэтому она приготовила себе чаю и села напротив пожилой женщины.
Та уселась, по всей видимости, на привычное своё место, в одной её руке дымилась чашечка с вкусно пахнущим напитком, а в другой папироса «Казбек»:
— Доррогуша, если не возрражаешь, я перрвая начну ррассказ, потому что ты встрретилась с моим сыном горраздо позже, а то, что ты с ним встретилась, у меня нет никаких сомнений.
Я и во врремя рразговорра с тобой по телефону поверрила тебе срразу, а ты не думай, я не очень доверрчивая.
А после того, как увидела малыша…
Ах, не надо об этом даже говоррить, он вылитый мой Сёмочка!
Женщина затянулась дотлевающей уже папиросой и закашлялась.
Не успев затушить в пепельнице окурок, она прикурила от зажигалки следующую казбечину и продолжила:
— Я рродилась в последний год пррошлого века в небольшом горродишке, который так и назывался Горродок, что находится на Витебщине в твоей Белорруссии.
Мой отец был знаменитым в нашем Горродке порртным и когда мне было пятнадцать лет рродители отпрравили меня в Санкт-Питеррбуррг к тётке, где я поступила в рреальное училище.
Вскоррости я там сошлась с рреволюционной молодёжью и с головой ушла в политику, я была поначалу эсэрркой, а к семнадцатому году уже была в парртиии большевиков, там и познакомилась со своим будущем мужем, Натаном Вайсвасером, которрый к этому врремени уже был опытным рреволюционерром, пять лет отбывшем сррок в Сибирри.
Мы с ним пррошли грражданскую войну в аррммии под командованием Воррошилова, где Натан был командирром эскадррона в кавалеррии, а я прри нём комисарром.
Мы пррошли по доррогам грражданской войны черрез всю Сибиррь, но о наших подвигах я тебе не буду ррасказывать.
В двадцать четвёрртом нас с мужем напрравили в Москву, я к тому врремени была берременная Сёмой.
Натан рработал в комиссарриате внутррених дел, участвовал в продрразвёррстках, а я после ррождения сына рработала в пррокурратурре.
У нас была большая кварртира из тррёх комнат в центрре Москвы, мы были вынуждены нанять нянечку для Сёмы, хоррошая была девушка, она и жила в одной комнате с сыном.
Пойми доррогуша, у нас не было особо врремени заниматься рребёнком, рработа отнимала много сил.
В трридцать четвёртом году нас аррестовали с мужем, объявили трроцкистами, да и пррочую еррунду вменяли нам в вину.
Как позже я узнала, Натана ррастреляли, а меня отпрравили в лагерь, откуда я вышла только в пятьдесят седьмом после рреабилитации, сколько всего мне прришлось перрежить, тррудно всё и упомнить, да и стоит ли…
После возврращения из лагерря, меня восстановили в парртии, выдали эту кварртирру, получаю хоррошую пенсию и ещё немного прродолжаю рработать в суде.
Срразу же после возврращения я пыталась отыскать следы своего сына, но он как в воду канул.
Лиза, так звали его няню, которрую я отыскала в дерревне, но она ничего толком не смогла мне ррасказать, крроме того, что у неё отобррали Сёмочку и выставили из кварртиры.
Вот, и вся моя исторрия.
Глава 44
Клара Израилевна затушила в пепельнице, уже изрядно наполненной окурками очередную папиросу:
— Пойду, пожалуй, посмотррю, что там делает Сёма, может он кушать хочет или ещё что-нибудь…
Она резво для своих лет встала из-за стола и вышла из кухни.
Сёмка от души наслаждался единоличным пользованием телевизора, быстрыми движениями переключал каналы и находя то, что его интересовало, не отводя взгляда от экрана, вбирал в себя всевозможные потоки информации.
Бабушка подошла к внуку, обняла его за худенькие плечи и поцеловала в густые чёрные кудри:
— Дрружище, ты так зррение испорртишь, надо дать глазкам отдохнуть.
Тут недалеко за углом на прраво от моего дома прродают морроженное, на тебе трридцать копеек, купи себе срразу два, хоррошо.
А мы с твоей мамой ещё немножко поговоррим и подумаем об обеде, а потом пойдём гулять в горрод.
Хотя, постой, подожди минуточку, тут, у меня есть соседская девочка, прримеррно твоего возрраста, её зовут Виолетта, я попррошу её и она сходит вместе с тобой за морроженым.
А потом вы поигрраете во дворре, она познакомит тебя с местными лоботрясами.
Через пару минут Клара Израилевна явилась в сопровождении симпатичной девчушки с задорно торчащими на макушке двумя светленькими хвостиками.
Она познакомила девочку с Сёмкой, вручила ей те же тридцать копеек и выпроводила их из дому.
После этого довольные наступившей тишиной женщины вернулись на кухню:
— Фрросенька, у нас сегодня нет особо врремени заниматься обедом, сваррим карртошечки, у меня есть очень вкусная селёдочка и колбаска, а после обеда пойдём в зоопаррк, думаю, что малышу это будет интерресно.
Клара Израилевна уселась на своё прежнее место и закурила очередную папироску:
— Доррогуша, а теперрь, если ты не прротив, рраскажи мне, пожалуйста, о моём сыне, как ты с ним встретилась, что он тебе ррассказывал и как он ушёл, не дождавшись встрречи с матеррью, и со своим рребёнком…
Фрося попила водички и с волнением окунулась в приятные и горькие воспоминания о Семёне, но для этого ей надо было, хотя бы вкратце рассказать о том, что предшествовало её приезду в Сибирь.
Вкратце не получилось, потому, что ей, для полной картины восприятия, пришлось рассказать немного о своём детстве и появлении в Поставах, о своём замужестве со Степаном, о своих трудных родах первенца, о замечательных врачах и людях Меире и Риве, которые спасли жизнь ей и её ребёнку.
Не смогла она обойти в своём длинном рассказе, историю появления в её семье Анечки и как им пришлось скрываться в деревне от немцев и доброжелательных, в кавычках, людей…
Её повествование явно затянулось и она виновато взглянула на пожилую женщину:
— Наверное, в моей истории нет ничего для вас интересного и это совсем не связанно с вашим сыном, я попробую сократить свой затянувшийся рассказ.
— Что ты, что ты, я хочу всё о тебе знать, ты же теперрь член моей семьи.
Фрросенька, ты же настоящая герроиня, я бы с тобой в годы рреволюции на любое задание пошла, я веррю каждому твоему слову.
Фрося не стала оспаривать заявление, полюбившейся ей с первого взгляда пожилой женщины, а улыбнувшись, продолжила:
— Скрываться в деревне мне помог Алесь, племянник местного ксёндза, мы ещё до моего замужества питали любовные чувства друг к другу.
И Фрося, не вдаваясь в особые подробности, поведала о том, как появился вновь в Поставах Алесь, какую роль он сыграл в их бегстве в деревню, как она жила в годы войны, о рождении Андрейки, и о том, как в сорок четвёртом без вести пропал Алесь.
Не могла она обойти в своём рассказе и огромной роли, которую сыграл в их участи дядя Алеся Вальдемар, о том, как ещё несколько раз на её жизненном пути встречался первый муж Степан, и перескакивая через года, она дошла в своём рассказе вплоть до принятия ею решения ехать в Сибирь в посёлок Таёжный, куда на поселение был отправлен после лагеря Алесь.
