Всё это лишь говорило ему о том, как много работы ему предстоит. Но это его не пугало. По сути дела, всё это не имело значения. Ведь это было лишь первым шагом.

Подойдя к двери, он резко повертел головой - постороннего это бы испугало и отвратило. Что, в общем-то, и было его целью. Отсчитав на двери третью большую шестерню, он коснулся самой её сердцевины и сдвинул её в сторону. Просунув руку в получившуюся дыру, схватился за рычаг и потянул его на себя. Раздался легкий железный скрип и скрежет и его слегка подёргало за руку, которой он и тянул этот самый рычаг. Но это его не испугало. А вот человека не знающего, это могло привести в ужас, так как у них это было бы не просто подёргивание, а раны, истекающие кровью. У него же был одет семейный защитный браслет, защищающий руку от дверной ловушки.

Оказавшись внутри он тщательно запер дверь - никто не должен ему помещать.

Он слишком долго шёл к этому.

Ни лестница на верхние этажи, ни двери в рабочие залы его не интересовали. Его интересовал лишь кабинет деда. Дверь в него располагалась прямо под лестницей. Комната была обширной, без окон. Большую часть занимали два книжных шкафа, огромный стол и широкий и толстый ковёр, поднимающий пол на ладонь. Где дед его нашёл так и осталось загадкой - у них таких не делали.

Прямо за спинкой кресла деда висел громадный, вышитый вручную, гобелен. Присев на столешницу, мужчина с мягкой улыбкой уставился на него. Там была представлена вся семья. Он пальцем провёл по дедовой ветке. Она шла к самым корням семьи, идущими от Вахранта Луса. Его считали чернокнижником и сожгли на костре. Более того, всю его семью предали анафеме. То есть отлучили от церкви. В то время это было опасно и подозрительно. Именно из-за этого они переехали и сменили фамилию с Луса на Лаус - ничего особенного, всего лишь смена места у одной буквы, но сработало идеально. Вахрант, Глен, Грегори, Руфа, Уильям, Николь и, наконец, он сам - Хадаранги. Тупая материнская любовь к древним знахарским именам. Наверняка значение такое же тупое, как и звучание. Что-то вроде 'Танцующий на радуге' или похожий бред.

Дед был с ним согласен. И всегда звал его Бартоломью. Даже вот это имя, данное матерью, было спорото (сначала пришлось вышить именно это, чтобы она перестала истерить), а поверх было вышито то, которое ему дал дед. Это было сделано бабушкой по просьбе деда после шестнадцатилетия Бартоломью. Та сделала это с удовольствием, так как хоть и безумно любила дочь, выбор имени считала поистине глупым. Собравшись с мыслями, он отодвинул гобелен и открыл сейф. Там лежали документы. Его документы. На имя Бартоломью Лауса. Дед перед смертью даже успел связаться с учебными заведениями и заставить их поменять все документы. Теперь он официально был Бартоломью. Никакого Хадаранги. Он мертв, исчез, и больше его не будет.

Любовно погладив папку с новыми, слегка хрустящими документами, он на краткое мгновенье прижал их к сердцу, после чего положил её на стол. Сейчас ему предстояло самое главное - проверить самую важную, не известную остальным часть фабрики.

С трудом отодвинув мебель с ковра и завернув его, он наконец увидел вход в подвал, о котором ему так часто говорил дед. Спустившись туда, он с силой зажмурился, после чего уставился вперёд. Теперь он смог увидеть очертания, после - силуэты, а после этого он смог наконец нормально разглядеть всё.

Это было огромное помещение - оно проходило под всей фабрикой - но с первого взгляда понять это было невозможно - большую его часть занимали исполинские каменные жернова. Под ногами похрустывали каменная пыль, песок, мелкие опилки и щепки. Бартоломью подошел и коснулся нижнего жернова - оба были гораздо выше него. Камень был холодным и шершавый. Но... таким важным.... Он почти любовно погладил его. От жерновов и зависит работоспособность фабрики. Лишь когда они заработают она начнёт приносить настоящий доход.

Фабрика была делом наследным. И работала она лишь при одном условии - в семье обязан быть хозяин. Мужчина. Всё было хорошо на протяжении четырёх поколений. А потом у Уильяма родилась дочь, прервав тем самым цепь наследования. Ему был нужен сын, но его жена смогла родить лишь дочь (из-за родов с осложнениями, она стала бесплодной). Весьма своенравную и непокорную дочь. Было время, когда мужчина, отчаявшись, был согласен даже на то, чтобы признать своего зятя продолжателем рода. Вот только его собственная дочь вновь ему помешала (уже во второй раз) и отговорила своего мужа. Тот, послушав жену отказался.

Уильям едва не отчаялся. Он боялся, что уйдет, не оставив наследия. Но, в самый печальный для него момент, на свет родился Хадаранги. Мальчик был тих и дышать начал настолько незаметно. Врачи решили даже, что он мертв, пока нянечка не заметила движение. Его привычка быть тихим и незаметным порой пугала людей - они не любили, когда он незаметно появлялся в комнате и так же незаметно исчезал. Все считали это странным поведением для ребёнка, и уж слишком напоминающим дедово. И пусть все говорили, что внук деда не волнует, но Бартоломью всегда видел теплую волну, плескавшуюся в глазах Уильяма.

Довольно часто говорили, что внук безумно похож на деда, но при этом все вспоминали, что все мужчины в этой семье были похожи друг на друга. Все тихие, у всех была паранойя и каждый из них был слишком властен и решителен. Все были высоки. Кто-то боялся этой семьи. Ведь даже глаза у всех мужчин были одинаковые - серые с фиолетовым. А взгляд был тяжёлый и злой....

Забрать себе всё было легко. Он почти всю свою жизнь слушал, как его мать повторяла 'Вот умрет этот старикашка, и мы всё сделаем по-другому. Лучше'. Она не понимала одного - лучше сделать невозможно. Всё и так идеально.

Она была нетерпелива. И порой строила планы по... 'ускорению старика'. Но откуда ей был знать, что 'старик' видит глазами внука. Смотрит его глазами, слушает его ушами и действует его руками. Уильяма не надо было ускорять. Он прекрасно знал, когда ему стоит уйти. И сделал он это, как только Бартоломью достаточно подрос, чтобы забрать себе фабрику.

Процесс был долог - Николь не могла поверить, что отец ничего ей не оставил. Она пыталась взять у сына хоть что-то, но тот не дал ей ничего. Ему надо было всё. Фабрика пустовала уже пару лет - у деда не было сил ей управлять, поэтому он просто законсервировал её - и что бы вновь запустить производство нужны были все ресурсы. Бартоломью был холоден и жесток, но, в тоже время, счастлив. Ведь он наконец-то мог быть самим собой.

Бабушка прожила достаточно, чтобы увидеть, как внук выходит из зала суда победителем. Она так и не смогла решить, на чью сторону встать - и дочь и внук были ей дороги.

Она и дед - единственные, кто действительно мог вызвать у него хоть какие-то эмоции.

Но сейчас.... Вот она - фабрика. И жернова, которые надо запустить.

Круг ещё даже не начинал своего движения.

- Бартоломью, а знаете, что? - Эта женщина его довольно бесила, но это была миссис Мак'гран. Её муж был самым верным и преданным человеком, что просто не мог представить, как жить без того, чтобы подчинятся семье Бартоломью. Поэтому приходилось терпеть.

- Знаю что? Что конкретно вас интересует?

- А наша девочка сказала, что вы довольно привлекательны! - Кокетливо подмигнула она (ну ей казалось, что это кокетливо).

А, теперь он вспомнил. Та девушка с желто-серыми глазами. Да, довольно милая. И выносливая. Идеальна будущая мать. Но сейчас не время.

- Я благодарен ей за это. - Разве она не боялась его? Интересно, она действительно так думает, или это инициатива матери? Глядя в глаза женщины напротив, он всё больше склонялся к последнему.

- Так может вы встретитесь? - С плохо скрываемой надеждой проговорила она, резко сминая платок в руках.

- Быть может. Но не сейчас. Если мадам не трудно, то не могла бы она подождать? У меня сейчас слишком много дел и слишком мало времени. А такой уважаемой госпоже надо оказывать всё свободное время. - С холодной улыбкой проговорил он.