Что же теперь делать? Сдаться?.. Но Кире вспомнился отец. Он был недавно схвачен карателями, его долго пытали, добиваясь, чтобы сказал, где скрываются партизаны, а затем застрелили. Вспомнился и дядя Степан, которого он помогал выкрасть из Каменской больницы. Так же, как отца и дядю Степана, беляки будут мучить, пытать и его. Нет, это страшно, страшнее, чем умереть. Да и как можно сдаться в плен? Эта мысль ему показалась нелепой. Ведь партизаны в плен не сдаются!

Белогвардейцы снова пошли на приступ, видно решив во что бы то ни стало взять партизана живым. Киря выбрал удобный момент и метнул гранату. Беляки попадали на землю, но граната не разорвалась.

От обиды на глазах Кири навернулись слёзы. Затем резким рывком отхватил от рубахи лоскут и вывел на нём, обмакнув палец в кровь, сочившуюся из раны: «Умираю, но гадам не сдаюсь!» Пристроил лоскут к стене и вышел из избушки.

Белогвардейцы лежали в тридцати-сорока метрах и не стреляли.

Киря набрал воздуха в лёгкие, и голос его по-мальчишески громко прозвенел:

— Все вы негодяи, раз идёте против трудящихся! А партизан вам не победить…

— Хватит ораторствовать! Сдавайся! — прокричали белогвардейцы.

Киря высоко вскинул голову и запел:

Вы жертвою пали в борьбе роковой,

В любви беззаветной к народу…

Эхо ещё не потушило последние слова похоронного марша, как Киря поднял наган и послал в себя пулю, последнюю пулю.

И. Курлат

БИТВЫ НА РЕЛЬСАХ

Рисунки Е. Ванюкова.

Небольшой уютный кабинет. На письменном столе — ворох бумаг, исписанных мелким почерком. Напротив стола, на подставке — пишущая машинка с начатой страничкой монографии «Бронепоезда в боях за власть Советов». На полках — металлические макеты зелёных бронированных поездов. Сделаны они руками хозяина дома, учителя Константиновской средней школы номер семь Анатолия Ивановича Дикого.

Передо мной лежит письмо, присланное А. И. Дикому пионерской дружиной Жадейской средней школы, Пасвальского района.

«Дорогой Анатолий Иванович! — пишут литовские пионеры. — В журнале «Начальная школа» мы прочитали о том, что Вы были участником гражданской войны и сражались на бронепоезде «Смерть или победа!». Вам тогда было четырнадцать лет, столько же, сколько теперь большинству из нас.

Мы тоже любим нашу Родину и часто мечтаем о том, чтобы доказать ей свою преданность. Мы не забываем, что Вы и Ваши друзья завоевали нам счастливое детство с оружием в руках. Напишите нам, дорогой Анатолий Иванович, как Вы начинали свой путь красногвардейца, как боролись с белыми бандами, и расскажите о своём первом бое. А ещё нам хотелось бы получить Вашу фотографию…»

Таких писем на рабочем столе А. И. Дикого множество. И все ребята просят: расскажите, как воевали и били беляков.

Анатолий Иванович — высокий, крепкого сложения человек с хорошо сохранившимся здоровьем. Узнав о цели моего прихода, ой улыбнулся и сказал:

— У меня сейчас много работы. Вот видите, никак не могу закончить книгу. Тружусь над ней много лет. Ну, да ладно. Что с вами поделаешь? Раз приехали — придётся рассказывать. Только, чур, уговор: будете писать, измените имя и фамилию, можете добавить кое-что от себя…

Во время нашей беседы в комнату вбежала русоголовая девочка лет пяти и потребовала:

— Деда, дай мне поиграть бронепоезд. Ну хоть самый маленький!

— Внучка это, — проговорил Анатолий Иванович и погладил Наташу по русой головке. — Гляньте, до стола не достаёт, а тоже революцией интересуется…

Я выполнил уговор и написал рассказ о том, как А. И. Дикий вступил на путь революционной борьбы и о его первом бое на бронепоезде «Смерть или победа!». Лишь в одном я нарушил слово: я решил не менять имя и фамилию героя рассказа и ничего не добавил от себя. Мне кажется, что так будет лучше.

Красной гвардии боец

Погожим февральским днём по улицам Лозовой бежал мальчишка. Над мостовой маленькими круговоротами курилась позёмка. Ветер-степняк горячил щёки. Под сапогами поскрипывал сухой, ещё не слежавшийся снежок. Весь вид паренька — съехавшая на ухо гимназическая фуражка, застёгнутая на одну пуговицу шинель — красноречиво свидетельствовал о том, что ему нужно сейчас же, немедленно поделиться с кем-нибудь потрясающей новостью.

Мальчика звали Толей. Он свернул в переулок, пулей влетел во двор. Рванув на себя дверь, он крикнул с порога низким, срывающимся голосом!

— Мама! Отец! Царь отрёкся от престола!

Иван Фёдорович оторвался от книги, не спеша снял пенсне.

— Царь может заниматься чем угодно, — невозмутимо заявил он. — На то он и царь. А пальто, молодой человек, следует застёгивать на все пуговицы. В любых случаях жизни.

Отец не вмешивался в политику — он считал её делом, недостойным внимания серьёзного человека. «Я хирург, — любил говорить он, — и под моим ножом все равны: и юродивый нищий Ишка, и первый министр в правительстве».

Зато Стефанию Капитоновну эта новость обрадовала. Бывшая народоволка, она около года провела в тюрьме и ненавидела царский режим всеми силами своей пылкой нестареющей души.

С этого дня Анатолий почти не бывал дома. Он часами тёрся возле депо и мастерских, был непременным участником всех митингов и демонстраций. Домой приходил лишь к вечеру, усталый и голодный.

В октябре с фронта вернулся брат. На левой руке у него красовалась красная повязка, на поясе болтался широченный штык-тесак; он привёз с собой однозарядную французскую винтовку с таинственным названием «Гра». Брат отпустил бороду и усы, стал каким-то солидным и немножко чужим.

— Ну-ка, братишка, спробуй, поднимешь ли ты эту игрушку? — сказал Глеб, протягивая винтовку.

Иван Фёдорович демонстративно закрылся газетой. Стефания Капитоновна вздохнула, но тоже ничего не сказала. Весь вечер Толик не выпускал винтовку из рук, без конца щёлкал затвором и так и заснул сидя, зажав оружие меж колен.

Как-то Глеб, уходя на работу, шепнул:

— В два приходи в депо. Пойдём на военные занятия…

До обеда время тянулось страшно медленно. Секунды казались минутами, а минуты — часами. В депо забасил гудок — значит, только двенадцать…

Глеб появился точно в два. Анатолий узнал его издали по густой фронтовой бороде и широкой белозубой улыбке. Вытерев руки очёсами, он потрепал Толика по плечу:

— Заждался небось?

Занятия проходили в дежурке паровозных бригад. Собралось человек тридцать деповских рабочих. Так же, как и Глеб, они пришли сюда прямо с работы. Многих Анатолий хорошо знал и поэтому сразу почувствовал себя как дома.

— Как попал сюда этот мальчик? — зарокотал вдруг чей-то бас, и в дверях вырос человек, обсыпанный блёстками снега.

Анатолий залепетал что-то несвязное, но Глеб протянул руку незнакомцу и спокойно ответил:

— Братишка это, товарищ начальник. Парень стоящий. Пусть привыкает.

Набычившись, Толик так посмотрел на начальника, что все расхохотались. Это решило дело: Анатолий Дикий был зачислен в члены дружины депо станции Лозовая.

Через неделю юный красногвардеец вместе со всеми впервые пришёл на стрельбище. Поймав на мушку яблоко мишени, Толик не торопясь нажал на спусковой, крючок. Ко всеобщему удивлению, пуля угодила в центр. Несколько выстрелов подряд — все пули легли там же. Лишь одна срикошетила, оставив на щите длинную шершавую полосу.

— Молодец, Тольча! — похвалил стрелка начальник военного обучения. — Видать, ты родился настоящим снайпером!

Побег

Несмотря на очевидные успехи Толика в военном деле, красногвардейцы, уходя драться с немцами, не взяли его с собой. Глеб уехал на своём паровозе, а Толика просто не пустила мать. Пришла к командиру и сказала: