Мы слышим звук приближающегося автомобиля. Я выглядываю в окно и вижу такси, остановившееся возле двери дома. У меня бешено колотится сердце. Хьюго сжимает мне руку, и я радуюсь, что в этот момент мы с ним рядом. У нас маленькая семья, с папиной стороны есть только тетя Лин, но мы видим ее очень редко. Мы не привыкли к визитам родственников, и уж тем более тетки, которая убила маминого брата и собственного сына и потом оказалась за решеткой.

Вивьен входит в дом следом за мамой. На ней кремовое летнее платье; широкий кожаный пояс с золотой пряжкой подчеркивает ее тонкую талию. Мы с Хьюго встаем, ведь сейчас мама нас представит.

У нее загорелые руки, украшенные браслетами; длинные темные волосы падают на спину. Не то, что у мамы с ее короткой практичной стрижкой. Вивьен секунду колеблется, потом делает шаг ко мне. Никто не говорит ни слова, в конце концов мама бормочет: «Это Полли».

Вивьен проводит ладонью по волосам. На ее лице нет никакой косметики, кроме темно-красной помады. Еще я отмечаю, что у нее в каждом ухе по два кольца. Я парализована. Я просто стою и таращу глаза на эту красивую женщину, похожую на цыганку. Она хватает меня за руку и глядит мне в глаза. Потом, к моему изумлению, начинает плакать, и я не знаю, куда мне глядеть.

– Как глупо, – бормочет она, утирая слезы. – Я всегда была плаксивой старой коровой. – Она уже смеется, не отрывая от меня светло-карих глаз. – Просто… – Она поворачивается к маме. – Так приятно быть здесь.

Мама сухо кивает, словно на деловой встрече. Они ну поразительно разные, а меня притягивает ее тепло, несмотря ни на что. Вивьен вовсе не такая, как я ожидала, не ужасная особа, о которой говорила мама.

Вивьен подходит к Хьюго.

– Я так много слышала про тебя, – говорит она. – Твоя мама говорит, что ты хороший лыжник.

Хьюго кивает.

– Моя школа выбрала меня, чтобы я тренировался и участвовал в Параолимпийских играх и в Чемпионате мира, – с гордостью сообщил он. – Я все время тренируюсь на сухих лыжных склонах.

– Когда я жила в Лос-Анджелесе, я каталась там на горе Болди[4].

Хьюго хихикает, и Вивьен говорит нам, что ее тоже смешит название.

Хьюго показывает шрам над глазом.

– Мне зашивали. Я люблю кататься быстро, иногда даже слишком быстро.

Я гляжу на маму, такую строгую и напряженную. Она не может сидеть неподвижно и ерзает, словно мы с Хьюго на проповеди в церкви. Папа наливает всем чай и говорит Вивьен, что я испекла кофейный торт с грецкими орехами.

– Ты любишь готовить, Полли? – спрашивает она.

Я киваю с энтузиазмом.

– Она очень хорошо готовит, – добавляет мама.

Я впервые слышу ее комплимент в мой адрес, и у меня кружится от гордости голова.

– Возможно, ты когда-нибудь станешь кондитером, – улыбается Вивьен, пробует торт и говорит, что вкус божественный. – Возможно, ты поселишься в Париже и станешь хозяйкой патиссерии.

За чаем Вивьен беседует с Хьюго и со мной, задает нам вопросы о школе, о наших увлечениях. Я замечаю, какие у нее красивые руки, как грациозно она держит чашку. Она часто улыбается, даже смеется, но с ее лица все равно не сходит печаль. Мне даже хочется крикнуть маме, чтобы она была приветливее с Вивьен, простила ее; но я все время напоминаю себе, почему мама такая строгая к сестре. Я вежливо отвечаю на вопросы. Вивьен словно заколдовала меня – никогда еще я не следила так тщательно за своей грамматикой. А мама все вскакивает, подливает кофе, подает новые куски торта, хотя все уже наелись.

Когда за Вивьен приезжает такси, я разочарована. Она прощается, обнимает нас с Хьюго, словно старых друзей. Мама с папой провожают ее до машины.

– Она классная, – с удивлением говорит Хьюго. – Мне она очень понравилась.

– Стой! – Я смотрю в окно. Кажется, Вивьен расстроена. Мама качает головой. Папа открывает дверцу, но Вивьен все еще стоит и что-то говорит маме. Ох, как жалко, что я ничего не слышу! По-моему, они спорят. Может быть, мама говорит, чтобы она больше не приезжала? Вивьен бросает взгляд на окно, словно почувствовав, что мы глядим на нее. Машет нам рукой. Я нерешительно машу в ответ.

Когда она уезжает, я в смятении. Мне жалко маму: визит сестры явно причинил ей боль. Но Вивьен принесла в наш дом и лучик света, как когда-то дед Артур.

В тот вечер Хьюго присел на краешек моей кровати.

– Полли, как она выглядит?

Мне всем сердцем хочется, чтобы у меня была волшебная палочка, и я бы исцелила его зрение. Я готова сделать все, что угодно, ради брата, но тут бессильна.

– Ах, Хьюго, у нее очень красивые пышные волосы. – Я описываю их: шоколадно-каштановые, вот как мои, падают водопадом на спину. – И карие глаза, как у мамы. Еще на ней были сверкающие босоножки и красивые браслеты.

– Как ты думаешь, мама позволит нам видеться с ней?

– Я надеюсь.

– Я тоже.

Когда Хьюго уходит спать, я закрываю глаза. Я вижу ее слезы, слышу тепло в ее голосе и такой интерес к моей жизни, что почти верю – у меня восхитительное будущее. Патиссерия в Париже! Усталая, я засыпаю и уже сквозь сон слышу шаги на лестнице. Дверь моей комнаты со скрипом открывается, я вижу тень мамы, стоящей на пороге. Потом она тихонько уходит.

@Гато-о-Шоколад.

Суп из нута & Маринованный цыпленок по-индонезийски с жареным сладким картофелем & и, словно этого мало, яблочный пирог с карамелью.

Первым из регулярных посетителей появляется наша местная знаменитость – восьмидесятилетняя писательница. Она приковыляла сюда два года назад, после того как упала с лестницы и сломала два ребра и запястье. «Старость – это проклятие», – сказала она и объяснила, почему сама не может готовить себе еду. Ее часто сопровождает такая же немолодая подруга; они называют нас «кормильцами» и «социальной опекой». Не задавая лишних вопросов, я приношу им суп и по бокалу красного вина – «в лечебных целях», как они это называют.

Далее приходит местный серийный любовник, иллюстратор, работающий дома. Я не видела его с самого Рождества. Он сканирует взглядом нашу доску с меню и заказывает цыплят.

– А еще, пожалуй, красотка Полли, если у меня в животе останется место, то кусок вашего замечательного яблочного пирога.

– У вас всегда хватает места.

– А-а, Мэри-Джейн, как дела? – спрашивает он с лукавой улыбкой. – Как провели ночку с пылким возлюбленным?

Мэри-Джейн шипит, как дикая кошка.

– Замолчите, иначе я вылью кипяток вам на голову! – Она со стуком ставит кувшин на стол.

Вскоре кафе наполняет гул голосов, посетители переговариваются через столы, а мы с Мэри-Джейн носимся по залу, разнося суп, чай с ромашкой и мятой или красное вино Жана – под цыпленка. Внезапно я замираю, увидев, как в кафе входит Бен. В руках у него пакеты с какими-то покупками. Он сбрил бороду и сразу помолодел. Жан оглядывается, чтобы посмотреть, кому это я машу рукой.

– Ты темная лошадка, Полли.

– Он просто друг, – улыбаюсь я.

– Холостой?

Я уверена, что тетя Вивьен собирает через него сплетни обо мне.

– Кажется, да.

Жан пожимает плечами.

– Хорош. Гей?

– Натурал.

– Почему же тогда вы с ним не трам-трам, как кролики?

– Как ты деликатно выразился, Жан.

– Стараюсь, – хохочет он.

Не успела я объяснить своему боссу, что это не мой вкус, как Бен целует меня в щеку.

– Мне нравится твой новый облик! – Я дотрагиваюсь до его подбородка.

Жан, слава богу, дает наверху мастер-класс по выпечке хлеба, наши завсегдатаи удалились, и мы с Мэри-Джейн можем наконец-то поесть. Я беру кусок цыпленка, сажусь за столик к Бену и спрашиваю, что он купил.

– Одежду. Эмили ныла, что…

– Как хорошо!

– Что? Не понял…