Сперва, он не поверил в это. Не поверил, что впереди, где-то в дали виднеется знакомый огонек света. Он всматривался в забытую даль, мечтая, чтобы это не было приходящим наваждением. Яркий свет тем временем приближался, пронзая ледяной вакуом. Когда световая дорожка добралась до него, пронзая тьму над его «головой», он хотел бы вытянуть руки ближе к нему, пытаясь коснуться неосязаемого, если бы у него были руки. Ослепительный свет же все приближался, становясь больше и приобретая рыжеватый окрас, когда он приблизился совсем близко, Петир почувствовал забытый блаженный жар и тепло, огонь, появившийся из неоткуда, окружил его и в следующие мгновение все вокруг вспыхнуло, а среди огненной стихии появился силуэт человеческой руки, тянущейся к нему. А затем все пропало. И он исчез, как и пленник “иного мира”.

*

В следующее мгновение он сразу почувствовал привычную тяжесть тела. Какая-то слабость и боль струились по всему телу, но было невероятно приятно чувствовать руки и ноги, хоть и пошевелить ими были почему-то очень трудно. Тяжело вздохнув дорогой воздух и приоткрыв тяжелые веки, Петир увидел темную комнату, освещаемую камином только ближе к окну, из которого на небе была видна круглолицая луна, оставившая бледные лучики на ковре, на прикроватной тумбочке стояла догоревшая свеча, из которой устало дымил тонкий пахучий дымок, а на небольшом аккуратном кресле, взяв его за руку и облокотившись на неё, тихонько спала Санса. «Интересно, давно она так сидит у моей постели?», - непроизвольно возник в его туманной голове вопрос. Он было хотел позвать её, но слова громоздким комом застряли в горле, и единственное, что он смог произнести нельзя было назвать именем, а после он залился в тяжелом кашле. Пересмешник попытался приподняться, но резкая глубокая боль пронзила его грудь, растекаясь по всему телу. Невозможно было поднять руку или сделать другое какое-либо движение, но пересилив себя, Петир уже четче позвал по имени любимую девушку, а после снова залился в громком кашле, раздирающем горло. Резкая слабость сковало его тело, не давая шанса выбраться из капкана, настойчиво подступающее бес сознание утаскивало его все дальше и дальше из реального мира, и единственное, что он помнил, была Санса, проснувшаяся и потянувшаяся к нему, её мягкие прикосновения к своим щекам, её глаза, полные неподдельной радости, и свое имя сладко и взволнованно произнесенное её устами…

Как бы ни была жестока к человеку судьба,

как бы он ни был покинут и одинок,

всегда найдется сердце,

пусть неведомое ему, но открытое,

чтобы отозваться на зов его сердца.

- Генри Уодсуорт Лонгфелло

========== XVII. Пепел. ==========

Комментарий к XVII. Пепел.

Приветствую, дорогие читатели!

Покорнейше прошу прощения за столь долгое отсутствие. Пытаясь совершенствовать свой стиль и язык, я ни раз перепечатывала, ни раз удаляла эту главу. Старалась подобрать точные слова, чувственные описания мыслей, детальные описания окружения. Поэтому и пишутся, и выкладываются столь долго новые главы)

Ну, я кропотливо трудилась над данной главой - а она не мало важна - так что, надеюсь Вам понравится))

P.S. Частенько мое вдохновения мне приходило при прослушивании данной песни, и главу я чаще всего писала под неё, так что делюсь))

♫ Josef Salvat – Diamonds (Rihanna cover) ♫

« Жизнь коротка.

Нет времени оставлять важные слова несказанными »

© Коэльо Пауло

*

…Пронизывающий лунный свет, смело пробираясь в не зашторенные большие окна, скупо освещал изможденное тело мужчины, устало раскинувшееся на бледных простынях. На его изнуренном худом лице часто появлялась гримаса боли, брови хмурились, а рот изгибался в кривую линию, обнажая верхний ряд белоснежных зубов. И хоть подобные приступы и происходили только в моменты кратковременного пробуждения больного - в остальное время, который неспокойно спал, - отчаянные, полные горечи стоны, вырывавшиеся из груди лорда, заставляли душу метаться из угла в угол. Но со временем лихорадка отступила, стоны прекратились, жар спал, а ночи стали спокойнее. Тогда юная Старк уже перестала судорожно метаться у кровати дяди и, уступив советам лорда Ройса и прибывшей в замок Бриенны, стала чаще выходить из покоев Пересмешника, гуляя по замку или охлаждая голову на свежем воздухе, но все же девушка продолжала оставаться на ночь у его постели, даруя себе спокойные часы. Спокойные, после сотни прошептанных самой себе: “Он жив. Жив. Жив”. Однако, после нескольких следующих недель лорд-протектор стал скорее поправляться, уже чаще приходить в себя, и Санса, словно избегая его, стала все меньше и меньше заходить в знакомые покои, служившие для неё многими ночами пристанищем. Она приходила туда только будучи уверенной в том, что любимый лорд в сладостном бессознанье, и тихонечко сидя у его постели, девушка коротала долгие ночи, а затем возвращалась к насущным делам, которые она оставила без должного присмотра на долгое время. Одно из таких важных “дел” - было заботиться о своем нареченном. Пусть с утекающими неделями лорду Бейлишу становилось все лучше, здоровье же Зяблика, отнюдь, не желало восстанавливаться. Припадки повторялись все чаще, истерики, происходившие при пробуждении, поднимали всех на уши, а всякие попытки объяснить неразумному мальчишке о выздоровлении его дражайшего отчима ничем стоящим не увенчались. Юный лорд ничего не желал слышать и ничему не верил, даже юная волчица не могла до него достучаться. Поэтому было принято решение, стараться поддерживать здоровье Зяблика лекарственными средствами - это была забота и ответственность лекаря - и ждать скорого выздоровления лорда Харренхолла, чей визит в комнату мальчика поможет его скорейшему выздоровлению, - такова была идея Джона Ройса, а Санса, не готовая спорить с этим исключительно упертым человеком, да и в общем-то относившаяся к мальчику с холодным безразличием, уступила таковому решению. И в действительности вскоре Пересмешник совсем поправился, лихорадка окончательно отступила, и мужчина, яро противясь всяческим советам хлопотавшего и негодующего мейстера, пытался вернуться к своим неотложным и важным делам, оставленных без присмотра на непростительно долгое время. И хоть Санса и пыталась избегать его долгое время, девушка осознавала, что это не может продолжаться вечно. И вскоре безликая служанка, вошедши в опочивальню к миледи, сообщила, что лорд Бейлиш желает видеть её.

Было необычайно странно снова увидеться с Петиром после всего, что произошло. Наверное, столь же глупым могло показаться решение вести себя в его обществе отстраненно и даже безразлично, прямо как раньше, пусть это притворство и не могло даться ей легко, но в действительности поступить по-другому Санса не могла, не имела права после выявленных ужасных деталей преступлений Мизинца, раскрытых непосредственно им же, а закрыть на все это глаза, означало, в том числе, оскорбить память родителей. Пусть даже провинившийся лорд спас ей жизнь, даже пожертвовав своей, это при всем желании девушки не могло перечеркнуть жирной чертой все то, что тот совершил. К тому же данное Богам обещание сковывало стальными оковами нежные хрупкие руки девушки.

Медленно ступая по забытому каменному коридору, взволнованная Старк, неустанно теребившая плотную ткань теплого платья, целенаправленно направлялась в опочивальню бывшего мастера над монетой, оставив верного рыцаря в своей комнате, вопреки желанию Тарт. Дошедши до его покоев, рыжеволосая дева, громко и гулко выдохнув, попыталась успокоиться, и надев на лицо забытую, но столь знакомую холодную маску, уверенно постучала о заледеневшее дерево, а затем царственной походкой вошла в комнату лорда.

Бодрый солнечный свет, иногда проникающий яркими прямыми лучами сквозь тучи, мягко и уверенно освещал опочивальню, оставляя блеклые контуры оконных рам на массивной шкуре убитого животного, служившей ковром, небрежно расстеленным на полу. Поленья в камине лениво и тихо потрескивали, отдаваясь глухим эхом по комнате, отскакивая от одного темного угла к другому. На письменном раньше чистом и пустующем столе покоилась забытая кипа чистых пергаментов, пара написанных писем, аккуратно запечатанных в белоснежные конверты с яркой бордовой печатью - пересмешником, и небольшая баночка чернил с острым длинным пером. У стола, держась за спинку кожаного кресла, стоял невысокий мужчина с изумрудными зелеными яркими глазами, с темными слегка взлохмаченными волосами с проседью в висках, с небольшой бородкой, в белой незаправленной в темные штаны рубахе. Лицо его уже не было столь худо и устало, как раньше. Прежний какой-то мальчишеский задор сверкал искрами в его глазах, а былая хитрость ярко поблескивала на дне малахитовых очей. Петир отчаянно спорил с другим мужчиной преклонных лет, стоящим у аккуратно заправленной кровати, являвшимся мейстером.