По правую руку от дочери Старка стояла на столе дымящаяся чашка с чаем, из окошка общей комнаты внутрь тёмного душного помещения проникало немного дневного света, поэтому при письме приходилось щуриться и наклоняться ниже к пергаменту. Санса могла бы запросто пойти в спальню к Рамси и поговорить с ним вживую, однако идея с письмом так воодушевила её, что она решила в любом случае вернуться сегодня к мужу с небольшим посланием — оно ему обязательно понравится, — ведь в этом было что-то большее, чем общение, поднимались вверх куда более глубокие чувства и обычно убегающие из вида мысли. Это было чем-то сродни и развлечению, и работе, и общению, и движению вперед… Это становилось предвестником нового этапа в её жизни.

Санса выводила аккуратным почерком пару слов или даже целое предложение, останавливалась, перепроверяла написанное, отпивала чая и вновь бралась за перо. Иногда она делала перерывы, погружалась в свои мысли и обдумывала уже написанный и пока не написанный текст. В задумчивости глядела в одно место, в очередной раз паря в мыслях над своим прошлым, и наблюдала за ним, как зритель. Ей представлялось, как под расправленными крыльями кружились друг перед другом две фигуры — каждая на своей сцене и увлеченная своим танцем, однако танцевали обе под одной крышей, разделённые между собой рядами из собравшихся зевак. Время текло, и теперь уже два помоста оказались соединёнными воедино, и обе фигуры сближались. Зрители куда-то ушли, а рука выводила следующие строки:

«Мой дорогой Рамси! Пришло время и мне поделиться с тобой тем, что чувствую в эти дни, что думаю о нас.

Я очень благодарна тебе за то, что ты находишься со мной в столь нелегкое для меня время, что поддерживаешь меня и готов на многое пойти ради меня. Я до сих пор с трудом могу поверить, что за такое короткое время наши отношения изменились так сильно и ты смог стать для меня самым близким и дорогим человеком».

В этом месте Волчица прекратила писать и на протяжении многих минут думала над следующими словами, взвешивала их, проверяла на правдивость. Пока, наконец, не вывела аккуратным почерком:

«Я готова пойти ради тебя на многое и постараюсь быть с тобою рядом в нелёгкие часы, которых, надеюсь, у нас в будущем будет мало. Мы оба прошли через многое, а сейчас пришло время нам передохнуть и оправиться. Мне нелегко это говорить, но предчувствие подсказывает мне, что впереди нас ожидает долгий путь. Надеюсь, что мы пройдём его до конца, станем опорой один для другого».

Здесь Санса решила остановиться и в подробности не ударяться, просто нутром почувствовала, что им обоим через многое ещё предстоит пройти и многое преодолеть. К многому придется вернуться и встретиться лицом к лицу, однако писать она сейчас намеревалась о другом.

«Днём я зачастую скучаю по тебе, думаю о тебе, хочу как можно скорее оказаться около тебя и побыть с тобой. Когда я рядом с тобой, то не чувствую одиночества и думаю о погибших родных гораздо реже. В тебе я нахожу свое спасение, хоть наше прошлое изредка и дает о себе знать.

Я вижу, что с каждым днём тебе становится всё лучше, и меня это радует. Я всегда буду рада тебе помочь, Рамси. Можешь не бояться говорить мне о том, что тебя тревожит — мы разберёмся со всем вместе».

Санса пробежалась глазами по написанному и едва заметно поджала губы — её письмо выходило куда менее чувственным, чем у Рамси, местами ей даже казалось, что писала она сухо, хотя и испытывала к мужу чувства. Наверное, так выходило, потому что она сама боялась этих чувств. Последним, в кого Волчица влюбилась, был Джоффри, и то была даже не влюблённость, а одурманенность образом принца. Тогда она была слепа и мала, теперь же подросла, прошла через многое, её сердце очерствело, более не верило никому, а разум, окруженный страданиями, стремился избавиться от всего лишнего, выстраивал перед собой цели, задачи, выискивал более простые, доступные и безопасные способы получения удовольствия, отказываясь от светлых чувств и мечтаний из страха, что они разобьются вдребезги и больно вопьются в душу острыми осколками. Сейчас же, по прошествии нескольких лет, дочь Старка решила открыться вновь — медленно, неторопливо, постоянно убеждаясь в том, что делала правильный выбор. Её более не интересовал красивый образ или титулы, на этот раз она смотрела внутрь человека, старалась увидеть его со всех сторон и разглядеть каждую из них получше, принять их по отдельности и в целом. Взглянуть свежим взглядом на жестокого бастарда, увидеть в нем маленького ребенка, познакомиться с новой его стороной. Было интересно и познавательно почитать упоминания Рамси о той ночи, когда он кричал в истерике и не мог найти себе успокоения — он как-то коснулся этого случая в одном из своих писем, вскользь написал о том, что чувствовал тогда. То, что он описывал, показалось Сансе… странным. Она никогда не чувствовала ничего подобного и даже не могла представить, каково было Рамси в тот момент… Судя по крикам и метаниям по постели — мучительно больно.

Письмо получалось довольно коротким, и Волчица обеспокоенно оглядывала комнату, будто искала в её углах и на деревянных, заставленных круглыми кувшинами и склянками полках подсказки на то, что бы ещё включить в послание Рамси. Она о многом хотела бы написать ему, однако пока боялась откровенничать и из-за этого в конечном счете решила обойтись написанием еще пары-тройки предложений, предназначенных только для глаз мужа.

***

Гильда этим вечером была дома, что, однако, не остановило ни Сансу, ни Рамси от того, чтобы не запереться в своей комнате и не забраться обоим в постель.

Болтон, не обращая внимания на ноющую ногу, улегся сверху на Волчицу и, накрытый поверх голого тела покрывалом, целовался с ней. Возбуждение уже давно достигло своей полной силы, а тепло, исходящее от тела обнимающей его жены, обжигало, но наравне с нарастающим желанием оказаться в Сансе находилось место и для желания уткнуться лицом ей в грудь и проспать или пролежать так до самого утра. Однако последнее слово должно было остаться за Старк — это она должна была решать, насколько близко хотела подпустить его к себе этой ночью. Он же согласится с любым её решением — в этом не было ничего страшного, ведь Волчица, несомненно, знала, что было лучше для неё, знала, чего хотела, и одновременно с тем понимала, в чём нуждался он. Поэтому Рамси был готов ждать.

Их поцелуи были поверхностными, непродолжительными, но этого пока хватало обоим. Просто близость, тело к телу, тусклый свет и никого, кроме них двоих, в спальне. Хотелось, конечно, большего, однако и настоящего было предостаточно, оно уже служило Рамси наградой и знаком доверия со стороны жены.

Когда же они разорвали поцелуй, Санса посмотрела ему в глаза и, облизнув нижнюю губу, тихо прошептала:

— Давай.

Она задвигала бёдрами, устраиваясь поудобнее для них двоих, раздвинула ноги, а Рамси прижался к её промежности и ощутил её влажное, мокрое лоно. По телу пробежала приятная дрожь, на миг закружилась голова от осознания, что совсем скоро он окажется в дочери Старка.

Как сквозь пелену бастард, почти ничего не видя перед собой, приподнялся на Сансе, а та погладила его по бедрам и помогла войти в себя. Очутившись внутри жены, Рамси на мгновение замер, чтобы насладиться ощущениями, и устремил свой взор к её лицу. Горячее лоно девушки плотно обволакивало его член, молодое тело источало жар, голубые глаза напротив искрились и блестели в полумраке покоев влюбленностью. По коже забегали мурашки да от паха распространилось вверх удовольствие, от которого разом перехватило дыхание. В этот раз Рамси не спешил, дал себе время прийти в себя и только потом посмотрел на жену в ожидании сигнала или подтверждения, что она была готова продолжать, однако никак не рассчитывая услышать следующие слова: