Но, как ни странно, вид этих перемолоченных войной людей не привел ее в отчаяние, не усилил страха за Андрея - ведь они остались живыми, значит, не так уж неизбежна смерть на войне... И вот один из легко раненных подошел к ней:
- Спичек нет, мать?
- Сейчас...- Она стала судорожно шарить по карманам, ища спички.- Вот, пожалуйста.
Красноармеец прикурил, посмотрел на нее.
- Своего ждете? - спросил хриплым, простуженным голосом.
- Нет. Мне в Малоярославец надо. Сын там...
- Брали мы как раз этот городишко. Дали там немцам. Небось до сих пор трупы ихние валяются. Много их побили... Ну, спасибо за огонек.
- Подождите,- остановила его Вера Глебовна.- Скажите, как сейчас на фронте?
Раненый на миг задумался, затянулся два раза, потом сказал:
- Уперся фриц сейчас, не стронем никак. А вообще-то ничего. Ну, желаю вам,- он, опираясь на палку, заковылял догонять своих.
Она долго глядела ему вслед, пока не подошла к ней молодая женщина и не спросила:
- Тоже своего ищете?
- Нет. Мне надо в Малоярославец. Сын там.
- А мой на работу позвонил, где-то здесь эшелон их. Вот и ищу. Пойдемте вместе.
Они пошли по перрону, пока он не кончился. Сойдя со ступеней, вышли на разветвлявшиеся широким веером пути, забитые составами. Надрывно гудели и фыркали паровозы, туманя клочьями пара междупутья, из какого-то эшелона доносилась гармонь, разрывая сердце разлучной тоской, где-то лязгали буфера, тревожной трелью заливались свистки маневровых кондукторов...
Около вагонов толпились красноармейцы. Какие-то группки были в новеньких полушубках, другие в шинелях. Женщина кидалась то к одним, то к другим, спрашивая:
- Вы не из Сибири?
Но никто ей не отвечал. Только один разбитной боец рассмеялся:
- Чего узнать захотела? Тайна это военная. Поняла?
- Какая тайна? Мужа мне надо найти.
- А чего его искать? Вон мужиков сколько! Выбирай любого.
- Не до шуток, ребята. Звонил он. Где-то тут, на Киевском, эшелон их стоит. Ну, скажите, с Сибири вы или нет?
- Нет. С другого мы места. Иди дальше,- махнул боец рукой.- Там эшелонов тьма стоит.
- Неужто не найду?! - в отчаянии вскрикнула женщина и побежала вперед.
Вера Глебовна осталась одна. Она растерянно озиралась, не зная, кого же спросить, куда отправляется эшелон, и уже понимая, что ей, наверно, никто не ответит.
- Вы тоже кого-то ищете? - спросил ее тот же красноармеец, заметив, видно, ее растерянный вид.
- Мне надо в Малоярославец... Вы не туда?
- Это нам неизвестно. Может, туда, а может, и не туда.
- А у кого я могу узнать? - спросила она
- Вон, у пассажирского вагона, кажись, начальник эшелона стоит... Только, боюсь, не скажет он вам.
- Почему?
- Не положено это знать. Тайна!
Вера Глебовна пошла к пассажирскому вагону, встала поодаль от военного в полушубке, перетянутом новенькими белесыми, не успевшими еще потемнеть ремнями, который разговаривал еще с двумя военными, и стала ждать, когда закончат те разговор. Высокий, в полушубке, несколько раз кидал на нее подозрительный взгляд, а потом, закончив разговор, направился к ней.
- Что вам здесь нужно, гражданка? - спросил резким, неприятным голосом, упершись в нее холодными глазами.
- Я... я получила письмо от сына. Он в Малоярославце, просит приехать... Я не видела его три года... Хотела узнать, ваш эшелон не туда?
Военный недоуменно пожал плечами:
- Вы что, совсем не понимаете, что на этот вопрос вам никто не имеет права ответить?
- Почему? У меня же письмо... Вот оно,- достает она письмо Андрея.
- Не трудитесь. Я ничего вам не могу сказать...
- Но как же? Я же мать... Сын едет на фронт... Я же должна его...начала взволнованно Вера Глебовна, но он перебил, крикнув военному у вагона:
- Комиссар! Подойди-ка сюда. Разъясни гражданке. Это по твоей части,и, круто повернувшись, пошел обратно.
Подошедший к ней военный, тоже в полушубке, но поменьше ростом, с мягкими чертами лица и не такой суровый, как начальник эшелона, слышавший, видимо, краем уха их разговор, спросил ее:
- Ваш сын в Малоярославце?
Она кивнула головой.
- Давно он там? - продолжил комиссар.
- Только прибыли... С Дальнего Востока. Он пишет, что пробудет, возможно, там несколько дней... Мне очень нужно его повидать.
- Да, я понимаю...
- Я не видела его почти три года...
- Не знаю, что вам и посоветовать,- участливо сказал комиссар.- В эшелон воинский вас никто не возьмет. Это исключено
- Что же мне делать? - упавшим голосом спросила она.
- Не знаю... Посторонних в эшелон брать запрещено.
- Но разве я посторонняя - воскликнула она - Я - мать!
- Не мучайтесь зря... Поищите другие пути.
- Их нет - других... И я буду ходить здесь день, если понадобится, и ночь, еще день, и найдется кто-нибудь с сердцем...
- Вы думаете, его нет у меня? Или вот у него? У всех оно есть. И у всех есть матери. Но есть строгие законы военного времени. Поймите это.
- Не понимаю... Я - мать! Я должна увидеть сына перед фронтом. Это мое святое право! - повысила она голос.- И ваши все законы и предписания военного времени перед этим священным правом - ничто!
Комиссар серьезно выслушал эту тираду, потом осторожно взял ее за локоть.
- Пройдемте немного,- и повел вдоль эшелона.- Я же тоже москвич, и мой дом не очень-то далеко отсюда, но я тоже не увижу мать перед фронтом.
- Позвоните домой! - воскликнула Вера Глебовна.
- Увы, наш телефон отключен,- пожал плечами комиссар.- Поверьте, мне сейчас не легче вашего, ведь до моего дома всего несколько километров, а не сто двадцать, как до Малоярославца. Не мучайте себя, идите домой. Будем надеяться, что все будет хорошо, что мы вернемся к своим матерям. Это одно, что сейчас можем. Прощайте,- комиссар протянул руку Вере Глебовне.
Она пошла дальше... Пошла, уже почти ни на что не надеясь, но уйти с вокзала тоже не могла. А вдруг, вдруг, думала она, подвернется какой-то необыкновенный, счастливый случай. Она прошла весь эшелон, пересекла пути и пошла к следующему эшелону, откуда доносился звук гармони. По дороге она спросила какого-то бойца, шедшего с котелком, не в Малоярославец ли они едут, но тот покачал головой, пробормотав: "Не знаю". Уже в конце этого эшелона, когда прошла фыркающий и обдающий парами паровоз, она увидела женщину, с которой начинала путь. Она стояла, обнявшись с нескладным красноармейцем в мешковатой шинели. Лицо ее сияло. Увидев Веру Глебовну, она крикнула:
- Нашла я своего! Вот он, мой Ванечка! - она схватила его за шею и повисла на муже.
Тот же, застеснявшись, видно, постороннего человека, отпустил ее, и она соскользнула с него, чуть не упав. Шутливо ударив мужа по руке, она подбежала к Вере Глебовне.
- Они в Юхнов едут! Мимо Малоярославца,- выпалила, запыхавшись.- Ваня, поди-ка сюда! - позвала мужа, который не очень-то охотно двинулся к ним, недовольный, что помешали его свиданию с женой.- Ваня, поговори со своим начальником. Сын вот у нее в Малоярославце. Надо помочь. Может, возьмут ее в ваш вагон.
- Лида... у нас с тобой-то времени в обрез...- начал было он, но жена оборвала:
- Ты чего? А ну, быстренько иди,- и подтолкнула мужа.- В санроте он, санитаром, нескладный-то мой. У них врач начальником. Молоденький такой, хорошенький... И в вагоне их мало. Возьмут они вас...
- Боюсь и надеяться,- тихо сказала Вера Глебовна и закурила.
- С войны начали? Я тоже балуюсь табачком. Все нервам легче.
- Я давно курю...
Женщина помолчала немного, часто оборачиваясь на вагон, куда ушел муж, потом вздохнула:
- Уж не знаю даже, радость ли встреча эта? Может, лучше и не видеться было? Скис мой совсем... Обнимает меня, а у самого руки дрожат. И у меня словно кол в грудь забит... Знаете что,- добавила после паузы.- Не езжайте вы в Малоярославец этот. И себе и сыну сердце разорвете.
