Четверг 30 апреля 1942. Сегодня с трудом прошли 20 км. Дождит, грязь непролазная, впрягали по десять упряжек, только ярмо сломали, колесы по самую ось вязнут в грязи. Весь день маковой росинки во рту не было, только в 8 вечера и поели.

Пятница 1 мая 1942. Сегодня, 1 мая, стояли в деревне Межерич, давали скотине передышку. В 12 дали по четвертухе хлеба на весь день да миску борща с фасолью (потому что), из-за дурной погоды хлеб нам не подвезли.

Суббота 2 мая 1942. Все там же — в Межериче. Дорога никудышная, вот и стоим на месте. Вчера, 1 мая, получил первую почт. откр. от Штефана и Апостоликэ, а сегодня, 2 мая, ответил сразу. Выдали нам по две почт. откр. — писать домой. После обеда выдали по пачке табаку и сделали уколы от тифа.

Воскресенье 3 мая 1942. Спокойный день, только смазали печной механизм, другого ничего. Вёдро, солнце. Пока пишу, кто-то наяривает на гармошке. После обеда выдали нам трубочного табаку, меду и папирос.

Понедельник 4 мая 1942. Стоим в лесу, обедаем в лесу, только без хлеба — пожадничал, до времени умял.

Вторник 5 мая 1942. Сегодня выдали нам хлеб да 27 папирос, немецких, но первого сорту. За все дни пути не был так сыт, как сегодня.

Среда 6 мая 1942. Сегодня оставляем Павлоград, едем дальше все вперед и сегодня же получил почт. откр. от жены.

Четверг 7 мая 1942. Всю ночь добирались пешим ходом к фронту. Господин капитан приказали мне идти впереди колонны для безопасности, а до фронта осталось 18 км. Стоим в селе Варваровка 2. (Не будь этой двойки — можно было бы подумать, что они двигаются по кругу.)

Пятница 8 мая 1942. Утром, не доехав 12 км до фронта, встретил Неду М. Петраке из Прясны. Сегодня же выдали нам трубочного табаку, папиросы и сигару… Сейчас 5 часов пополудни, готовимся в путь поближе к фронту, всю ночь, пока шли, слышали пушечную пальбу.

Суббота 9 мая 1942. Сегодня, то есть в ночь с 9 на 10 мая, придется пройти еще 12 км к фронту. Отправление в полночь, а теперь, когда пишу, вся земелюшка дрожит от пушечных залпов. Ночью то и дело запускают ракеты, землю освещают. Сегодня улегся после 12, приснилось, будто поругался с Тикуцэ и Дадой за то, что вошли в дом и все в нем переворошили. И тогда же привиделось, будто женился я на Бурдулевой Сице, затем что она девка на выданье. А Рэдица моя вроде бы померла, и я вдовый, сохрани нас боже от такой напасти. Писано в селе Алексеевка по прибытии туда в день 10 мая.

Воскресенье 10 мая 1942. 50 дней пробегли как один, а мы только добрались до места, где будем хлеб выпекать. Сегодня, 10 мая, мы находимся в 12 км от последних позиций антилерии, пушки так гудят, аж земелюшка дрожит. Спим в палатках, на дворе холод собачий — руки зябнут.

Понедельник 11 мая 1942. Село, куда мы прибыли, чтоб выпекать хлеб для солдат 4 Дивизии, называется Олессинка — в 12 км от линии фронта.

Вторник 12 мая 1942. Утром — строевые занятия, после обеда достали печные трубы, приладили их на случай выпечки хлеба, после чего нам выдали шиколад, кофе и по сигаре.

Среда 13 мая 1942. Наводили порядок, устраивали земляные гряды, таскали дерн.

Четверг 14 мая 1942. Сегодня светлый праздник вознесения господа нашего Иисуса Христа, а нас, вместо того чтобы отдыхать, заставили опять работать, как в день 13 мая.

Пятница 15 мая 1942. Прошел год, как меня мобилизовали, и прошлой ночью, то есть с 14 на 15, я почти совсем не спал из-за налетов, от страха бежал в одном исподнем в поле, где лежали и остальные. Сегодня прилетел немецкий самолет и сел недалеко в поле. Говорят, почта. Нынче же в день 15 мая ввечеру встретил Рэдукану Г. Марина, и пока мы беседовали, Русская Антилерия такое выделывала — земля гудела.

Суббота 16 мая 1942. Недалеко от нас бомбила Русская Авиацыя, досталось и антилерийским частям.

Воскресенье 17 мая 1942. Ночь прошла спокойно, а утром опять заговорила Русская Антилерия, правда, и наши отвечали.

Понедельник 18 мая 1942. Сегодня пилили дрова, в это время проехали машины с ранеными из 5 Драбантского^[4] и 20 Драбантского, а также 3 Кавалерийского полка. (Потрясение, испытанное капралом, осознавшим одновременность двух почти несовместимых фактов, передано здесь с удивительной сдержанностью. Как же могло случиться — хотелось ему, наверное, спросить, — что в то время, как я тут во дворе мирно пилю дрова, мои братья из этих столь звучно названных полков отправляются в тыл, втиснутые в немецкие грузовики, и криком кричат от боли? Но он не имел права ничему удивляться. Иначе — смерть. Интересно, однако, для кого писал этот капрал свой дневник? Рассчитывал ли он на пределенного читателя?)

Вторник 19 мая 1942. На нашем участке покойно (!) только едут да едут грузовики, полнехоньки ранеными из 7 Саперного и 5 Драбантского. (Я по-прежнему убежден, что немногословность и сдержанность записей о столь волнующих, в сущности, фактах вызваны не самоцензурой, а смутным страхом.)

Среда 20 мая 1942. В 12 ч., должно, пошла в наступление 4 Дивизия, потому как без умолку молотит антилерия. Сегодня в 4 часа дня моему Ионикэ минет 8 годков. (Я склонен думать, что капрал Г. П., окончивший всего лишь пять классов начальной школы, владеет высоким искусством риторики. Мог бы он иначе поставить рядом два подобных предложения?)

Четверг 21 мая 1942. Сегодня на нашу долю выпали трудные испытания (эту фразу он от кого-то, конечно, услышал, но вот какое у нее получилось продолжение), как бы не пришлось нам дать деру, противник нас почти окружил, а мы все чего-то ждем. (В чем же причина таящейся здесь драматичности? — мог бы спросить аналитик. В этом соседстве «заимствованной» фразы и выражения прямого, хотя и сдержанного ужаса? В этом «все чего-то ждем»? Или в наших исторических познаниях? Ведь нам хорошо известно, что в том, 1942 году человечество поставило на карту все.

Вызвана ли эта драматичность нашим сегодняшним отношением к этим фактам? Тем, что мы знаем, что нашим великолепным Кавалеристам и Драбантам, Саперам и Делателям Хлеба приходилось играть краплеными картами? Или мы просто обеспокоены судьбой капрала Г. П., ибо еще не знаем, кончится ли его дневник через день или через год?)

Пятница 22 мая 1942. Весь день пилили дрова для печей.

Суббота 23 мая 1942. Приготовились к выпечке хлеба, растопили печи.

Воскресенье 24 мая 1942. Сегодня, 24 мая, начали выпекать хлеб, добрый, белый как снег хлеб. (И кто это додумался сделать из Г. П. воителя?)

Понедельник и вторник 25 и 26 мая. Все время выпекали хлеб, из 6 Корпуса и 4 Дивизии приезжали машины за продукцией.

Среда 27 мая 1942. Опять же производим хлеб, я — в ночной смене. Сегодня хлынул дождь и застал меня при корыте с бельем. (Итак, капрал Г. П., точно рачительная хозяйка, выпекал хлеб и стирал белье в степи недалеко от Буга. Только вот беда — порой лили дожди и ненастье заставало капрала у корыта с бельем.)

Четверг 28 мая 1942. Опять же пекли хлеб, а как кончилась смена, залез в палатку, где пролежал до 12 ч., а после отправился на выгон и там во сне увидел Матушку — будто она лежала в постели, а потом показался и шурин Панаит, а под конец привиделся пожар у крестного, горел камыш и скирда соломы, и он перебрался к господину учителю, да и там все полыхало.

Пятница 29 мая 1942. Сегодня выпечка прекратилась, завтра отправляемся ближе к фронту.

Суббота 30 мая. Воскресенье 31 мая и понедельник 1 июня 1942.

За означенные дни прошли 100 км через Лозовую, маленький городишко, а какие деревни, не упомнил названий. По дороге видели разбомбленную немецкую технику, убитых немецких коней со всей сбруей, на обочине ящики с тротилом, а на дорожном повороте место, где бомба угодила в машину, раскидала ее на мелкие части, а воронка такая — телега влезет. В городе Лозовая видели дома, прошитые пулеметными очередями. В понедельник 1 июня добрались до Барвенкова, в 12 часов ночи стояла полная и светлая луна (как в стихотворениях Болинтиняну^[5] о Михае-князе). Нарвал травы, постелил и заснул, а на второй день 2 июня накрыли палатками печи и приготовились выпекать хлеб. На дорогое мы видели венгерские и итальянские части, с итальянцами заговорил, оказалось, много понятных слов, схожих с нашими.