— Какой-то полковник Берковский. Он и план защиты разработал, он и командует.

На перевязочном пункте Наташа застала молодого военного врача, с помощью двух сестер перевязывавшего раненых.

— А... и вы к нам, — обратился он к вошедшим. — Вот и отлично. Отдохните немного, господа, и идите по ближайшим улицам. Легкораненых сами перевязывайте, ну а кто потяжелее, тогда ведите сюда.

— Да я не устала, — возразила Наташа.

— В таком случае, с Богом, — не отрываясь от работы, отвечал врач.

Целый день пробродила Наташа, перевязывая раненых тут же на улице или заходя в подъезды домов. Легкораненые обычно после перевязки возвращались в строй. Иногда мимо Наташи проносили на носилках или просто на руках тяжелораненых. Перестрелка не умолкала целый день и только под вечер стала стихать. К ночи она почти совсем прекратилась.

— Ну теперь по домам, господа, — снимая халат, обратился к своим помощникам доктор. — Завтра, чуть свет, приходите прямо сюда.

Чуть забрезжил свет, Наташа уже была на перевязочном пункте.

— Вот что, сестра, — обратился к ней доктор. — Сегодня попрошу вас остаться здесь и помогать мне, так как одна из моих помощниц почему-то не явилась, а без помощи опытных сестер мне не справиться.

Не успели еще разложить медикаменты и приготовить все необходимое, а двери ресторана уже начали поминутно открываться, впуская все новых раненых. Тут были и офицеры, но главным образом юнкера.

— Как дела? — иногда, окончив перевязку, спрашивал доктор кого-нибудь из пришедших.

— Да неважно, — обыкновенно отвечали ему. — Уж очень много красных и мало нас. Если бы еще к нам присоединились офицеры, живущие в Москве, а то одни юнкера да офицеры-фронтовики. Мало людей. Не хватает.

Однажды на перевязочном пункте появился пожилой капитан. Пуля пробила ему плечо, и он сам, без посторонней помощи, добрался до пункта.

— Чем вы нас утешите? — перевязав, спросил его доктор.

— Да признаться мало утешительного. Шаг за шагом уступаем кварталы. Если помощь не опоздает, то все же не сдадим Москвы. С недельку кое-как продержимся еще. Вообще удивляться надо нашей молодежи. Ведь почти без отдыха, а не унывают. Ей-богу, молодцы! Сегодня приезжал к нам Берковский. Говорит, что через три-четыре дня непременно будут здесь казаки. Вот на них и надеемся. Ну до свидания. Иду спять к своим орлятам.

День проходил за днем. Кольцо большевиков все суживалось. Теперь уже и на центральных улицах было небезопасно. Пули летали и там, ударяясь о каменные стены строений и разбивая стекла окон.

Однажды, увлеченная работой, Наташа вздрогнула услышав знакомый голос, назвавший ее по имени. Обернувшись, она увидала бледного как полотно Митю Шелугина. Он лежал на носилках.

— Митя! Голубчик! Куда вы ранены? — бросилась она к нему.

— В грудь, но это все равно. Я знаю, что умру, — прохрипел Митя, и на глазах его заблистали слезы.

— Полноте глупости говорить, — пыталась успокоить его Наташа. — Вот сейчас доктор вас перевяжет и...

— Не утешайте, — перебил он ее. — Я знаю, что умру.

Раненый замолчал, собираясь с силами.

— Да не во мне дело, — продолжал он. — Передали вы письмо?

Наташа утвердительно кивнула головой.

— Слава богу! Прошу вас передать папе и маме, — останавливаясь на каждом слове, продолжал Митя, — чтобы, как только представится возможность, уезжали бы из Москвы. Я чувствую, я знаю, что нам не одолеть. Мы слишком слабы. А когда эти звери победят, они никому не дадут пощады. За эти дни я насмотрелся таких ужасов, какие мне и во сне не снились. Вы знаете, на моих глазах распяли одного юнкера.

Больной закрыл глаза и на губах его показалась кровь.

— Прощайте, Наташа, — прошептал он, чуть пожимая ее руку. Передайте... — Но тут силы окончательно оставили его и он замолчал.

— Доктор! Доктор! — закричала Наташа, обнажая раненую грудь юноши.

Осмотрев рану и выслушав раненого, доктор печально вздохнул и, сделав знак Наташе, произнес:

,_л>_ Залейте йодом и забинтуйте. Пока больше ничего не надо.

В этих словах Наташа прочла смертный приговор.

«Несчастная семья, — думала она, перевязывая Митю. — Потерять таким молодым такого чудного сына. Бедные, бедные Шелугины».

Вдруг Митя широко раскрыл глаза, вздрогнул, вытянулся, по лицу его пробежала судорога, и он затих.

»¹ — Скончался, — прошептал доктор.

Не замечая течения времени, работали на перевязочном пункте, отрываясь лишь на короткий срок, чтобы перекусить или, выскочив на улицу, подышать чистым, морозным воздухом. Теперь стрельба раздавалась совсем недалеко и чуть ли не с каждым часом подвигалась все ближе и ближе. Из рассказов раненых было ясно, что почти вся Москва уже в руках красных и что только самый центр ее защищается белыми. Однажды в разгар работы на перевязочный пункт вбежал какой- то юнкер.

— Спасайтесь, господа, — закричал он. — Берковский нас предал. Мир заключил с большевиками. Уже весь город в руках красноармейцев.

— Что такое? Что такое? — посыпались вопросы, но юнкер уже исчез.

' — Сестра, — обратился доктор к Наташе. — Выйдите,'пожалуйста. Узнайте в чем дело. Неужели правду сказал тот сумасшедший.

Наташа поспешно вышла на улицу и, не пройдя десяти шагов, наткнулась на группу офицеров и юнкеров, причем все были без оружия.

— Господа! — обратилась она к ним. — Что случилось?

— Преданы, преданы! — ответили ей хором. — Бросайте вашу сумку. Спешите домой, пока вас не арестовали.

— Да в чем же дело?

— Мир заключил Берковский. Теперь нас, как зверей, по улицам травят, — отвечали ей из толпы. — Спешите же домой.

Пройдя еще немного, Наташа встретила вторую группу, но уже окруженную вооруженными рабочими.

— Эй, ты, ваше превосходительство, чего отстаешь? — крикнул один из конвойных, ударяя штыком, по-видимому раненого, едва волочившего ноги юнкера.

На шинели несчастного показалось пятно крови. Все стало ясно Наташе. Круто повернув, она побежала назад.

— Стой! Ты, мадмазель, — услышала она сзади окрик, но, не останавливаясь и не оборачиваясь, продолжала бежать.

— Стой! Тебе говорят, — снова раздался крик, а следом за ним Наташа услышала звук выстрела и пуля ударилась в стену рядом с ней.

«Только бы до угла добежать, — мелькнуло в ее голове. — Туда они не пойдут Не бросят пленных».

Еще две пули прожужжали мимо ушей, но спасительный угол был близок. Одна минута, и она скрылась за поворотом. Спрятавшись в нишу ворот большого дома, Наташа выждала, пока красноармейцы прошли мимо укрывавшей ее улицы, и стремглав полетела на пункт.

— Все кончено! — объявила она, влетая в комнату. — Красногвардейцы уже здесь, в центре, и арестовывают

офицеров. Сейчас, совсем недалеко отсюда и по мне стреляли.

Бледные как полотно, смотрели на нее раненые.

— Ну, господа, что же мы будем делать? Слава богу тяжелораненых нет. Ходить все могут, — заговорил доктор. — Снимайте-ка с себя военные отличия, да по одному расходитесь по домам.

Вскоре перевязочный пункт опустел.

— Теперь и вы отправляйтесь, а то как бы и вас не арестовали, — обратился он к сестрам.

’ Пожав друг другу руки, сестры разошлись по разным направлениям.

Пробираясь домой, Наташа то и дело встречала толпы безоружных офицеров и юнкеров, конвоируемых издевавшимися над ними красногвардейцами.

Измученная нравственно и физически, добралась

>

она до своей комнаты и, повалившись на кровать, моментально заснула.

Проснувшись на другой день, она собралась было пойти на улицу, как ее остановила хозяйка.

— Куда вы? Господь с вами! Вы знаете, что в городе делается? По всем улицам красногвардейцы рыщут и дома обыскивают. Все офицеров да юнкеров ищут, а как найдут, тут же и убивают. Ну куда вы пойдете? Или хочется посмотреть, как людей убивают. Смотрите, как бы в общей каше и вас не схватили бы.

Наташа заколебалась.

— А что, моя подруга не приходила?