— Что значит «того»?

— Ну, не в своем, так сказать, уме…

— Где эти калоши?

— Я их не брал! Он… он их унес…

— Куда?

— Не знаю! Да это барахло, а не калоши. Обман трудящихся…

— Гражданин заведующий! Хочу вас предупредить: я получил приказ, что это не барахло. Калоши были прыгающие. Ясно? Отсюда делайте вывод.

— Да, конечно, прыгающие. Я, по правде говоря, это чувствовал. Делаю вывод: как замечательно, что именно на нашей фабрике впервые появились прыгающие калоши!

— Э-э-э, нет! Прыгающие калоши появились не на вашей фабрике. Попрошу предъявить документы. Будем искать.

Заведующему отделом самых новых калош стало как-то не по себе. Сорок лет на калошах просидеть и так опростоволоситься.

— А кто их сделал, помните?

— Как же, помню! Да его все знают. Такой… не в своем уме… Ну, хромой еще… Фамилия у него такая пищевая: Че-бу-ре-ки.

Старший сержант понял, что от заведующего он ничего не добьется. И отправился искать гражданина с пищевой фамилией.

Однако не успел заведующий сесть и закрыть глаза, как зазвонил телефон. Ну и денек! Ни минуты покоя!

— К директору. Срочно! — сказала секретарша.

Из трубки полетели короткие гудки.

Заведующий еле протиснулся в кабинет директора. Народу там было битком. Все волновались и о чем-то спорили. Кабинет был похож на склад: в шкафах, на подоконниках и на директорском столе стояли калоши. Детские, взрослые, с каблуком и без. Когда заведующий вошел, все замолчали и расступились. По проходу он волей-неволей должен был пройти прямо к директорскому столу. И не успел он сказать «здрсте», директор, сверля его глазами, спросил:

— Калоши принес?

— Это какие?

— Ты что же, дорогой товарищ, в детском саду? Известно какие, прыгающие…

— Шутите! Где ж я их возьму? Я ведь не этот… как его… не Чебуреки…

— Оно и заметно, — сказал директор.

И забарабанил пальцем по столу.

Над заведующим отделом самых новых калош сгущались тучи.

Утюг взял и сломался. Бабушка сказала, чтобы я не ходила в мастерскую, где будут чинить целый месяц, а шла к Чебуреки. Он с удовольствием сделает сразу.

Утюг был тяжелый. Такой тяжелый, что несешь — рука отрывается. Наверно, им гладили, еще когда моя бабушка была девочкой. Раньше бы я позвала Ромку и вместе понесли. А теперь ни за что, лучше останусь однорукой.

Домик, в котором жил Чебуреки, был старый. Как он отстоял целый век, просто удивительно. Давным-давно начали собираться его снести, но каждый год оставляют на следующий год.

Говорят, он портит весь вид улицы Ермушкиной, а это очень плохо.

Чебуреки жил на самом чердаке. Ступеньки лестницы в домике были из железа. Стоило наступить — громыхали. Я очень любила по ним бегать: как будто это пианино. Когда Чебуреки слышал шаги, он мог бы сразу идти открывать двери. Но дверь у него открывалась сама, как только к ней подойдешь.

— Здр-р-равствуйте! — сказал кто-то сверху, едва я вошла.

Шляпа, которая висела на вешалке, стала сама подпрыгивать и раскланиваться.

— Кто там? — спросил из комнаты хрипловатый голос Чебуреки.

— Я, — сказала я.

По полу зашаркали туфли, и вышел, прихрамывая, Чебуреки. Он был в запачканной коричневой куртке. Мне бабушка когда-то рассказывала, что в этой куртке восемьдесят два кармана, а в них винтики, гаечки, гвоздики, веревочки и еще не знаю что.

— О, Аленушка! — сказал Чебуреки. — Как здоровье бабушки?

— Спасибо, — ответила я. — Вот, слуш-послуш, утюг просила починить…

— Ну, давай, поглядим!

Он пригладил бороду, чтобы она не мешала ему, и стал вертеть утюг.

— А вы как живете? — спросила я. Молчать ведь как-то неудобно.

— Да ничего, дочка, делаю вот всякие безделицы. Что получается, что нет… Я тебе мои прыгающие калоши показывал?

— Прыгающие? Нет!

Тут я первый раз услышала о таких калошах.

— А они, правда, сами прыгают?

— Зачем сами? Наденешь — и прыгай.

— А попробовать можно?

— Попробовать? — Чебуреки покачал головой. — Нельзя, нет. Я их уже выбросил. Мне сказали, что это ерунда, и выбросил. А по-моему, ничего. Вот ты, например, в школу опаздываешь — надела и скок-наскок на урок.

Он вытащил из кармана маленькую отверточку и стал смотреть утюг. Никогда у Чебуреки не поймешь, когда он шутит, а когда серьезно.

— А знаете, — сказала я, — пистолетик, который стрелял конфетами, мы с Линейкиным сломали.

— А кто это Линейкин?

— Это мальчик, с которым я дружу. Вернее, дружила…

— А вы что же, поссорились?

— Да вроде…

— Ну, ничего, помиритесь. А насчет пистолетика не расстраивайся… Я сейчас придумал кое-что получше. В котлеты добавляю такой порошок: кто съест, будет жить до ста лет и не болеть. Хочешь — угощу?

— Хочу! Конечно, хочу!

— Правда, котлет у меня нет, но, так и быть, я тебе просто на язык посыплю, ладно?

Он взял с полки какую-то банку.

— Ну-ка, покажи язык!

Я высунула.

Что-то посыпалось на язык из банки.

— Так это же соль! — сказала я.

— Верно! — ответил он, засмеялся и закашлялся. — Но какая!

Чебуреки еще минутку повозился с моим утюгом и протянул его мне.

— Скажи бабушке, все в порядке!

Дверь сама открылась и вежливо сказала скрипучим голосом:

— До свидания! Приходите к нам еще!

Шла я от Чебуреки домой и думала. Просто удивительно, до чего я не сообразительна. Ну ведь ясно, что прыгающие калоши мог придумать только один человек в нашем городе. Сообрази я — ничего бы не случилось. Но это все я потом сообразила, понимаете? А сейчас я думала, почему Чебуреки не позовут в школу руководить всякими умелыми кружками? Потому что он небритый, наверно. А зато как с ним весело! Я бы с удовольствием ходила к нему во все кружки. А к этому, который приходит с калошной фабрики? «Сегодня все, как один, будем изготовлять стру… струбцину». Ни за что!

Из домика, в котором жил Чебуреки, молодежь разъехалась, а к старикам гости ходили редко. Если шли в домик, значит, что-нибудь починить — или телевизор, или керосинку. И, увидев в дверях молодого человека в синем помятом костюме, Чебуреки не очень удивился.

Дверь сама открылась.

— Здр-р-равствуйте! — сказала с вешалки шляпа и кивнула вошедшему.

Переодетый в обыкновенный костюм старший сержант Нигугушвили, растерявшись, отдал шляпе честь.

Старший сержант знал, как с кем разговаривать. Он поздоровался с Чебуреки за руку. Чебуреки пригласил его в комнатку, заставленную старомодной мебелью. Они сели за стол, покрытый клеенкой.

Гость был странным. Сначала он спросил Чебуреки о здоровье. Рассказал о том, как сам хорошо отдохнул в санатории. И только потом перешел к делу:

— А как себя чувствуют ваши прыгающие калоши?

Чебуреки грустно улыбнулся:

— Так вы, оказывается, из утильсырья? Действительно, когда я мастерил калоши, у меня были большие отходы резины. Я ведь покупал в магазине новые, резал их и варил. Много брака из-под пресса выходило. А сейчас ничего не осталось, все сдал. Спасибо!

— Да я не про утиль, — Нигугушвили решил сказать, кто он. — Я из милиции. Понимаете, дорогой, я получил приказ искать ваши прыгающие калоши.

— Мои? Зачем?

— Для фабрики.

— Но зачем же?

Нигугушвили загадочно улыбнулся:

— Теперь, понимаешь, нужны!

— Нужны? А я тогда оставил их на фабрике…

— На фабрике? Как это оставил?! — старший сержант вскочил. — Пошли, дорогой! Скорей!..

Чебуреки пожал плечами. Все удивлялись его поступкам, а в них не было ничего особенного. Он обмотал шею старым любимым теплым шарфом, сунул концы его под плащ и легонько свистнул.