Но вот, примерно через час, крест возобновил свое движение. Миновав стеклянную сферу, он теперь уже не останавливался, а продвигался вглубь чистилища плавно и размеренно. Вот он миновал призраков, которые, приняв для себя роковое решение, находились под самой точкой невозврата. Эти призраки были очень веселыми. Ведь непосредственно под самой сферой не было ничего пугающего. Там все было в точности так же, как и над ней. Они переговаривались друг с другом и едва ли не посмеивались над теми, кто никак не мог решиться на то, на что решились они. Конечно, они тогда еще не знали, что ждет их впереди. Однако сейчас они были почти что счастливы.
Через пару сотен метров ниже этой области находились призраки, которые уже начинали понемногу утрачивать свой веселый настрой. Точнее, они уже весьма сильно беспокоились, отчего, выпучив глаза, вертели головами в разные стороны, без умолку при этом болтая друг с другом. Ведь на этой глубине было уже довольно тесно, да еще и сам песок все сильнее давил на них. А кроме того они начинали чувствовать нечто совсем иное, неожиданное и очень неприятное. Когда-то давно, еще только лишь опустившись под поверхность пустыни, они надеялись, что здесь, на глубине, пусть будет, возможно и темно, и даже тесно, но по крайней мере они будут избавлены от того нестерпимого жара, который терзал их наверху. Да и сильнейший ночной холод там тоже был не из приятных. Однако сейчас, на глубине, они начинали чувствовать уже совсем другой жар. Не тот, что шел сверху от полыхавшей ярким светом звезды, а другой, не менее сильный, но который шел уже снизу, с той стороны, где были их ноги. То есть именно оттуда, куда они все и направлялись. И это обстоятельство очень сильно их беспокоило. Ведь если там, внизу, было что-то настолько горячее, что даже здесь, не видя еще ничего, они чувствовали его обжигающее присутствие, то что же с ними будет, когда они вплотную приблизятся к источнику этого жара? Подобные мысли пугали призраков и совершенно лишали той едва ли не игривой веселости, которую они испытывали находясь чуть выше.
Наконец крест миновал и их. Он теперь уже находился на расстоянии примерно километра под поверхностью пустыни. А до конечной точки его путешествия было еще очень далеко. Расстояние это измерялось причем даже не километрами или десятками километров. А сотнями их, если не тысячами. Да-да, именно тысячами. И яма, образовавшаяся там наверху, была примерно столь же глубокой. Но как же тогда призраки, находившиеся почти у самой поверхности, могли видеть то, что было на таком удалении от них, – в самом низу этой едва ли не бездонной теперь ямы? Ведь на таком гигантском расстоянии рассмотреть было вообще ничего нельзя. Да, конечно, за исключением лишь одного, – света. Яркого, пылающего, невообразимо горячего света, который шел из самого центра чистилища. И насколько же была печальна участь тех призраков, которые приближались сейчас к нему? Каковы же были их страдания, не шедшие ни в какое сравнение с тем, что они испытывали на поверхности. Но спасение, к несчастью, было именно там, в самом центре этого огромного, раскаленного, пылающего шара, в страшных пучинах которого они все сейчас находились.
Крест опускался. Он теперь двигался уже с довольно приличным ускорением, поскольку, сохраняя прежнюю скорость, не смог бы достичь дна ямы даже, наверное, до скончания времен. Круговое же вращение его также усиливалось, поскольку горизонтальная перекладина, сохраняя момент движения, стала постепенно укорачиваться. Она, буквально сантиметр за сантиметром словно бы вжималась в вертикальную стойку креста, делая последнюю несколько длиннее. Это изоморфная трансформация происходила очень медленно и почти незаметно. Она длилась до тех пор, пока горизонтальная перекладина не исчезла совсем, а вертикальная стойка не приняла форму тонкой, вытянутой, острой иглы. Сам же, бывший теперь уже крест, не столько ввинчивался в пространство ямы, – он просто-таки падал в нее, рассекая очень сильно разогретый, плотный воздух, сжатый едва ли не до консистенции киселя.
Сама же яма во время этого стремительного падения практически не менялась, впрочем, как и то, что находилось на ее стенках. Это были все те же призраки, правда теперь уже не то чтобы не веселые или даже встревоженные, а дико перепуганные и жутко кричащие. Да и действительно, страдали они ужасно. И от нестерпимого жара, который шел до них снизу, и от чудовищного давления песка, сжимавшего их со всех сторон, да и от себя самих. Поскольку все они теперь вынужденно прижимались друг к другу, принимая при этом самые невообразимые позы.
Еще ниже призраки эти переставали даже кричать, а просто медленно поворачивались на месте, шевеля при этом то руками, то ногами, то лишь одними пальцами. У некоторых из них были вывернуты все части тела, отчего они являли собой зрелище весьма отвратительное. Еще через пару сотен километров призраки эти переставали даже шевелиться и только в невыразимом ужасе смотрели куда-то вперед в пространство, прямо перед собой. Они были теперь уже едва ли не сплавлены друг с другом. А некоторые части их тел действительно, пожалуй, срослись.
Потом был пояс неожиданно красивый. То отвратительное зрелище слипшихся и кое-как шевелящихся в своей же собственной жидкости призраков миновало. А вместо него возникла область кристаллов. Здесь призраки, уже почти совсем лишенные своей индивидуальности, представали в виде то ли кораллов, то ли кристаллических разветвлений. Эти разветвления тянулись вглубь на сотни, если не тысячи километров. Они были разного цвета и размера. Причем, чем дальше в глубину, тем более прозрачными они становились. Весьма похожие на разветвленные узоры на окнах в морозный зимний день, они представляли из себя нечто поистине завораживающее. Поскольку были на удивление красивы, причем не только по форме, но и по цвету, который был, однако, чаще всего либо фиолетовым, либо красным.
И вот наконец, этот бывший крест, а теперь уже летящая с невообразимой скоростью игла, приблизился к уровню коконов. Здесь призраки, давно уже не являясь тем, чем были прежде, то ли от невообразимого жара, то ли от давления, то ли от иных напастей, обрушившихся на них, покрывались твердой, непрозрачной, напоминавшей хитин оболочкой. Они, словно бы окончательно умерев, безропотно ждали завершающего этапа своего бесконечно-долгого путешествия к забвению. И это был центр чистилища. Пылал он светом невообразимым. Ничто, даже эти бесплотные призраки, не могло находиться долго рядом с ним. Все плавилось вокруг него и все кипело. И только та странная защитная оболочка, которой призраки покрылись за столетия своего пыточного путешествия вниз, не давала им сгореть сразу. Но все же из-за чудовищного давления сверху они постепенно приближались к этому свету, отчего будто начинали сперва оттаивать и разворачиваться, а затем, соприкоснувшись с самим светом, в долю секунды сгорали. И это был конец. Всего. И их мучений, и памяти, и той полупрозрачной субстанции, которую они представляли из себя изначально. Эта субстанция теперь, как казалось, даже питала свет чистилища. И хотя он, конечно, не делался от этого более ярким или горячим, поскольку пылал так, что колебаний светимости там, пожалуй, и невозможно было бы различить. Однако это был, наверное, тот единственный и почти неисчерпаемый источник энергии, который с ним соприкасался.
Сам же крест не остановился перед центром чистилища и даже не снизил скорости. Он на полном ходу вонзился в него и… исчез. Его больше не было здесь. Не осталось от него и следа даже, поскольку круглая яма, едва лишь этот крест-игла вылетел за ее пределы, мгновенно схлопнулась. Находившиеся же наверху кресты, подобно лепесткам огромного черного цветка, медленно опустились в разные стороны, после чего, плавно взмыв в воздух, унеслись в восьми равноудаленных друг относительно друга направлениях в неведомое призрачное пространство. Путь же креста-иглы теперь лежал к цели, которая находилась совсем близко от него. Однако, вылетел он из того, иного, живого измерения на такой гигантской скорости, что еще около трехсот лет ему понадобится, чтобы постепенно затормозить и остановиться, и еще примерно столько же, чтобы наконец достичь места своего назначения. И этим местом была Земля.
