- Была. Даже не сомневайтесь - была...
Лёгкий испуг
Герштейн: положение слушателей Оды НР 1 Надежда Мандельштам охарактеризовала так: "отделались лёгким испугом".
Лёгкий испуг длиною в десять лет. Без права переписки.
Мораль
Надежда Мандельштам: "Гораздо легче оклеветать ничтожного Длигача, чем заподозрить какого-нибудь настоящего человека, которого мы считали другом".
Дубовая логика
Надежда Мандельштам: "Эренбург не признавал стихов о Сталине... Враждебно относился к этим стихам и Пастернак. Он обрушился на меня с целым градом упрёков. Из них я запомнила: "Как мог он написать эти стихи - ведь он еврей!"
Оставив без внимания вопиющую национальность опального поэта, дадим слово Борису Кузину - другу О.М.
Из тех же "Воспоминаний" Надежды Мандельштам: "Кузин считал, что О.М. не имел права их писать, потому что О.М. в общем положительно относился к революции. Он обвинял О.М. в непоследовательности: принял революцию, так получай своего вождя и не жалуйся".
В этом, добавляет Н.Я., есть своя дубовая логика.
Логика - всегда дубовая, на то она и логика.
Тон
Сергей Рудаков, наблюдал чету Мандельштамов в Воронеже.
"Она его называет: "мой ребёнок, мой дурак (и так всё время: "Дурак, хочешь чаю?" ets). И это "тон", "ласковость".
Пелена
Почему О.М. остался? Почему не уехал? Заграничный паспорт лежал без толку до самого обыска 34-го года. Объяснять отказ гражданской позицией нелепо: по условиям извращённой любви эта поза отсутствовала. Понял ли он, что всё русское кончилось, надолго, быть может, навсегда? Конечно, понял.
"К нам вести горькие пришли, что больше нет родной земли" - писал Клюев в арестованных вместе с ним стихах. Клюев открыл Мандельштаму глаза на многое, что так не хотелось видеть. Ненадолго. Вскоре глаза опять застлала неизлечимая советская пелена.
Два ассирийца
Надежда Мандельштам пишет: "Живя в Ассирии, нельзя не думать об ассирийце, и О.М. начал готовиться к Оде <НР 2>". Ассириец, разумеется, Сталин. Он же египтянин (фараон), житель Вавилона, грузин, осетин и так далее - многофункциональная личность.
В этих же "Воспоминаниях" мы находим и такой пассаж: "Покойный Дмитрий Сергеевич Усов сказал мне, что считает породу О.М. не еврейской, а ассирийской" и даже показал ассирийский ракурс в его стихах.
Пафос
Слово "народ" было репрессировано много раньше, чем отдельные его представители, а когда реабилитировали, упоминали вкупе с партией и никогда отдельно - ни-ни, нельзя, невозможно-с, народ и партия едины.
Тридцать седьмой год многие евреи восприняли как антисемитский - не будем забывать этого. И именно в этом году Мандельштам написал Оду НР 2 - напомнил о себе.
Герштейн: "О.Э. с большим пафосом читал забегавшим на огонёк знакомым это славословие Сталину.
Слушатели, разумеется, были уже другие, не мог же он читать свои новые вирши Ахматовой и Льву Гумилёву.
Пейзаж
Как-то Мандельштам съездил на Беломорский канал. Прошвырнулся, как говорится. В своё удовольствие.
Надежда Мандельштам: "Стихи О.М. о канале никого бы не удовлетворили: он сумел выжать из себя только пейзаж". И потому "этот стишок я бросила в печку".
Ода НР 2 избежала подобной участи: там был не только пейзаж, но и главный герой.
Чёрненькие и беленькие
Вся книга Надежды Мандельштам пересыпана "Васями". Надо понимать, это типичное чекистское имя. "К 34 году мы <Н.Я. и Ахматова> ещё не придумали слово "Вася".
И вдруг - "мы внезапно заметили, что исчезли "чёрненькие", сменившиеся "беленькими".
Началась амнистия. Грязненькие самоуничтожились, стали ненужными, понадобились чистенькие, беленькие.
Кончилось ваше время...
"Своих забирают!" - сожалела Лида Багрицкая. Вскоре забрали и её.
Подмена
Надежда Мандельштам посетила родственников мужа.
"Уходя я сказала: "Если вам ночью подменят большевиков фашистами, вы даже не заметите".
Это у неё такое пожелание "покойной ночи".
2. Римляне
Верность четвёртому сословию... четвёртая проза... четвёртый Рим...
Играй же на разрыв аорты с кошачьей головой во рту. Три Рима было, ты - четвёртый, последний чудный Рим в цвету.
Римляне...
Рокфор
Портрет Надежды Мандельштам кисти Эммы Герштейн впечатляет: у Нади выдающиеся вперёд зубы, огромный рот, крючковатый нос и кривоногость. И ещё - большая отвислая грудь. М-да...
"Семья как будто вырождалась. Между тем психически неполноценной была Аня <сестра Н.Я.>, а Надю мы все считали самой интересной из Хазиных, подпорченной как острый сыр рокфор".
Сплетни
Раньше были сплетни базарные и газетные. Потом появились телевизионные. Теперь мы познакомились с академическими.
Недавно опубликовано наследие Бориса Кузина - того самого, кто дружбой разбудил Осипа Мандельштама, и мы узнали много интересного, например, мысли Надежды Мандельштам о своей закадычной подруге - Эмме Герштейн:
- "В наказание за все ваши грехи вас следовало женить на Эмме, - пишет Н.Я. Кузину. - Она - сука";
- "Мама сердится, что приедет Эмма. Она прочла письмо о том, как Эмма соблазнила моего толстого приятеля, и называет её теперь не иначе как "блудница", делая почему-то ударение на "у". Бедная корова - Эмма. Если бы она знала, что попала в такой почётный и недосягаемый для неё разряд!";
- "Про Эмму согласна. Она бесспорная дура. Я всегда сержусь на маму, когда она делит людей по категориям - на умных и глупых. Но для Эммочки надо сделать исключение: она просто священная дура. Это её чин. И притом литературный".
Четвёртая проза
Эмма Герштейн призналась: "пороки эпохи - её <Н.Я.> пороки", (а пороков у эпохи было много), и назвала разнузданной "Вторую книгу". По существу она предприняла попытку превратить трилогию в тетралогию, добавив свою, четвёртую прозу. "Не верь вдове, а верь поэту" - таков её лейтмотив.
Из воспоминаний Эммы Герштейн мы узнаём:
- что в доме Мандельштамов царил культ уродства;
- что "пламенная антисоветчица" хвалила ЛЕФ;
- что симуляцию Мандельштам считал самым эффективным способом политической борьбы; нет, не стимуляцию, а симуляцию; стимуляцией, впрочем, тоже не брезговал;
- что Н.Я. стремилась умалить значение друзей в жизни мужа (надо признать: удачно);
- что первым мужчиной Н.Я. стал случайный человек, а вторым - в тот же день - домашний учитель;
- что она была бисексуальна;
- что О.М. считал Ларису Рейснер гением бестактности, а Н.Я. подражала ей, но уродство сводило на нет все усилия;
- что она была сводней и подкладывала под Эмму своего родного брата;
- что союз с О.М. называла физиологической удачей, более того, всему, что умел в постели поэт, научила она - Надя.
Родниковая вода
Герштейн: "Её жгла непреодолимая потребность говорить на эту тему подробнее. Не прибегая ни к эвфемизмам, ни к "чернокнижию", она вносила в свою беззастенчивую жизнь что-то дополнительно неприятное... Любой мат звучал бы как родниковая вода".