Гусев в ярости сжал кулаки, но угрожать побоями не стал, а лишь предупредил:

– Вот выберемся из этой заварухи, я и тебя тут желично придушу с огромным удовольствием.

– Зачем же ждать? – аккуратно спросил Лостопадов, медленно отползая в сторону.

– Ты еще пригодишься мне, когда появятся эти волки, или как их там, я постараюсь, чтобы они сперва сожрали тебя.

Лостопадов хитро улыбнулся:

– Дело вовсе не в этом, ты боишься остаться один – синдром одиночества в кризисных ситуациях.

– Опять умничаешь?

Лостопадов не обратил внимание на скрытую угрозу и продолжил:

– Ты силен, но эти зверюшки тебя одолеют, тебе не обойтись без моей головы…

Гусев потерял контроль над собой и свирепо зарычав бросился на разглагольствующего товарища. Он придавил его своим весом и успел нанести удар в поясницу. Лостопадов вскрикнул от боли и загомонил:

– Слышишь, слышишь? Где-то звук мотора!

– Я слышу, как твое чахлое тело молотят мои кулаки! – победоносно заявил Гусев.

– Я не вру, в натуре машина! – взмолился Лостопадов под градом тумаков.

Он не ошибался, по дороге метрах в сорока двигался зеленый джип.

Ворошиловка, 6:44.

Вторую атаку отбить удалось, но на это ушла добрая половина всех боеприпасов, а уничтожить удалось не более десяти тварей. Атаковали они со всех сторон рассыпным строем, постоянно меняя направление удара, и отступили как раз в тот момент, когда людям была необходима передышка для перегруппировки и перезарядки оружия.

Дед Матвей и, правда, не подкачал: из трех выстрелов два угодили точно в цель. Калинкин горячился, бил одиночными, обжигаясь от металлических частей автомата, которых случайно касался, но лишь одного зверя удалось ему остановить. Калинкин надеялся, что в пылу битвы его промахи были, не столь явно заметны, поэтому первым нарушил молчание, спеша похвастаться боевыми успехами.

– Одному кобелю в самый глаз зарядил, второму в хребтину хрякнул.

Гончаленков хитро глянул на помощника и спросил:

– Откуда ты знаешь, что это кобели?

Уши Калинкина поникли, в тоне шефа явно заметно было, что он видел неудачную стрельбу сержанта.

– Еще одно такое сражение, и останется только в рукопашную идти, - подвел итог Петро.

Калинкин хотел что-то возразить, но тут с ветеринаром случилась истерика.

– Что мы тут сидим, стреляем и болтаем? – подергиваясь и трясясь, как в лихорадке, заговорил он, - Нужно выбираться отсюда и как можно скорее!.. Это не наше дело, пусть этим занимается армия, ОМОН, ФСБ, специалисты,… а нам нужно скорее выбираться!

Дед Матвей пытался усовестить и урезонить истеричного паникера:

– Еремеич, ты бы лучше этих товарищей, - он указал на пьяных супругов Коняевых, которые не подавали признаков жизни. Стрельба и весь шум вокруг на них никак не действовали, – В чувства привел, лишние руки нам не помешают, да и не таскать же их на своем горбу.

Катасонов еще больше затрясся и побледнел, взгляд его и лицо были помесью страха, отчаяния, потери самоконтроля.

– Плевать я хотел на этих ублюдков! – взвизгнул он, - Алкашня осталась в живых, а моя семья мертвая, ни сына, ни дома! А он новый совсем – сруб сосновый, полы из теса, холодильник и ковер норвежский!..

Гончаленков отложил оружие и тихо, но жестко предупредил:

– Не ори, Егор.

Ветеринара колотило уже не на шутку, лицо его напряглось и побагровело:

– А вы вообще, товарищ лейтенант! А еще участковый, выполнять свой долг не хотите, вас государство содержит, а от налогового бремени освободило! Я не хочу тут оставаться, слышите, не хочу! Выведите меня!

Гончаленков влепил ветеринару две звонкие оплеухи, а потом, когда воцарилась пауза, все так же спокойно сказал:

– Тебя никто не держит – хочешь, уходи, а будешь истерики закатывать, выкину тебя сам.

Молчание вновь нарушил Калинкин, ему доверили роль наблюдателя за обстановкой вокруг.

– Шеф, у меня две новости: плохая и еще плохая.

– Давай сначала плохую.

– «Зверюшки» отошли на дальние дистанции, окружили нас кольцом, обнюхиваются, мордами вертят, совещаются, в общем.

– Теперь давай «еще плохую».

– Имеются два возгорания: на севере, по-моему, это бывший дом деда Степана, и на юго-западе, вроде, сарай чей-то.

Участковый прикрыл глаза, шли вторые сутки, как он не спал:

– Последнюю новость я бы не назвал плохой.

Уши Калинкина приняли дедуктивную стойку:

– Думаете, дым заметят и придут на помощь?

– Да, тут хоть ядерную бомбу шарахни – никто не увидит, и тем более не придет.

– Тогда чего же хорошего? – озадаченно спросил Калинкин шефа.

«Старлей» очень хотел спать, но все же объяснил непонятливому помощнику:

– Дымовая завеса поможет нам незаметно передвигаться, а огонь сам по себе отпугивает «зверюшек».

– Эти может, огня не боятся, - усомнился сержант.

– С чего бы это? – вмешался Матвей.

– Мы ведь не знаем до сих пор, кто они и откуда, - философски изрек Калинкин.

– Это не имеет значения, - заявил участковый, - Не важен внешний вид – важна суть. Они созданы из плоти и крови, если их взяли пули, то и огонь возьмет.

Между Мертвым озером и мостом через Большую Гнилку, 7:09.

Зеленый джип с огромным трудом продирался вперед, преодолевая невесть откуда возникшее бездорожье. Еще вчера тут была дорога, а теперь грязь, лужи, заросли и поваленные деревья. По пути встретилась брошенная «Газель», по самые колеса увязшая в грязи, двери распахнуты, лобовое стекло выбито, всюду следы крови.

Как ни противились Гусев и Лостопадов, но все же пришлось остановиться, чтобы слить бензин. У Кирилла в баке оставались последние капли, а запасных канистр не имелось. Скоро пришлось останавливаться на каждом километре – у Лостопадова появилась необъяснимая рвота, которая вместо облегчения утяжеляла состояние. Гусев, который еще недавно хотел придушить сослуживца, теперь не на шутку обеспокоился его состоянием.

– Че это с ним?

Кирилл посмотрел в заднее зеркало, где отражался бледный и полусонный Лостопадов, а потом сказал приговор-диагноз:

– Судя по вашим рассказам и его состоянию – это первые признаки лучевой болезни.

– Жить-то он будет?

– В таких вопросах нет однозначного ответа, все зависит от дозы, времени воздействия, вещества, состояния внешней среды и организма. Но вообще, чем раньше возникает рвота и чем чаще появляется, тем хуже прогноз.

После минутного молчания Гусев опять спросил с тревогой и изумлением:

– Почему тогда у меня нет ничего, ведь вместе мы там были?!

– Я же говорил, что каждый организм реагирует на облучение по-своему. Спроси, как он себя чувствует.

Гусеву не пришлось спрашивать, Лостопадов и сам слышал вопрос:

– Хреново, голова болит и кружится, в ушах звенит, пить хочется…

– Это плохо, да? – встревожился Гусев.

Кирилл промолчал, подтверждая опасения его своим молчанием. Он смотрел на дорогу, точнее, на наползавший туман.

– Если взрыв вышвырнул всю «начинку» могильника, то вы оба получили огромнейшую дозу облучения.

Гусев тоже сильно побледнел:

– И что теперь делать?

– Избавиться от одежды и обуви, принять душ, обрить все волосы, раз десять с ног до головы обмылиться хозяйственным мылом, внутрь принять йодид калия, лучше двойную дозу, и цистамин. Обязательно сто грамм сорокапроцентного медицинского спирта.

– Это еще зачем? – удивился Гусев, ему было страшно, слишком страшно, поэтому он задавал глупые вопросы, чтобы хоть как-то отогнать наползавший ужас.

– Чистый спирт лучше всего нейтрализует и выводит из организма радионуклиды.

– А дальше?

– Везти пострадавшего в госпиталь, где окажут квалифицированную помощь…

Гусев нервно зашевелился, состояние товарища отошло на задний план, главным стало собственное будущее, которому грозила страшная и почти неотвратимая катастрофа.

– Думаешь, лучше раздеться? – его пальцы дрожащее теребили пуговицы грязно-мокрого бушлата.