И вдруг мне стал «слышаться» звук шуршания полиэтилена. Будто несколько десятков людей на некотором расстоянии от меня стали теребить полиэтиленовыми пакетами в своих руках, и при этом все стали приближаться ко мне. Звук становился всё громче и громче, и всё приближался и приближался, пока не оказался у самых моих ушей. Через мгновение этот звук стал «просачиваться» ко мне через уши, заполняя мозг. Когда я уже ничего не слышал кроме этого шуршащего звука, он стал «учащаться», если можно так выразиться. Интенсивность шуршания становилась всё сильней и сильней. Параллельно внутри возник какой-то такт, который слился с этим шуршанием, и тоже стал «учащаться». Мне стало казаться, что я сейчас начну «скручиваться» от ощущений. Было невыносимо терпеть, что всё, слившиеся воедино: и шуршание полиэтилена, и такт - становились всё интенсивней и интенсивней, а конец всё не наступал и не наступал, постоянно срывая и сдвигая ожидания мозга о границах частоты этого такта, вселенной. Я «сжался»… И тут вдруг раздался хлопок, и наступила эйфория. Я плыл на своих ощущениях, не чувствуя ни своего тела, ни своего мозга, не осознавая кто я, весь на галлюцинациях и в абсолютной сюрреальности.

Марта закончила свою «терапию», когда нанесла сто ударов, которые планировала, и я могу догадываться, что она в тот момент переживала, смотря на проделанное, видя меня «без сознания»… Потому что приведя меня в чувства, обработав мне израненные места, собравшись (мы, не сговариваясь, решили избежать «кофейного прощания»), будучи провожаема мной в прихожей, когда ей позвонили, что такси подъехало, она опустилась передо мной на колени, а я дал ей это сделать, и даже не бросился её поднимать.

Через несколько дней после этого, когда кожа почти восстановилась, я мылся в душе. В последнее время, процесс регенерации мест, куда Марта «попала» особенно «хорошо», сопровождался еле переносимы зудом. Вот и сейчас, как только вода заструилась по моему телу, зуд напомнил о себе, чему поспособствовали несколько струек горячей воды, которую я не успел отрегулировать, направив на себя. По телу пробежала щекотка оргазма. Я «прислушался» к организму. Случившееся не повторялось. Тогда я взял душ и стал направлять потоки воды на зажившие почти места. Когда сделал воду погорячей, случилось то, что я испытал секунду назад. Я стал поливать горячей водой почти зажившее заднее место, и по всему телу забегали мурашки оргазма. Было очень приятно. Я стал делать воду ещё горячей, и ощущение повторялось вновь и вновь, но не усиливалось, и нельзя было сказать, что я могу от этого испытать полноценный оргазм. Тем не менее, меня это возбудило, и я разрядился самостоятельно, представляя, что Марта смотрит при этом на меня какое-то время, потом берёт душ и пытается струями воды нащупывать места, от которых я начинаю испытывать сексуальное блаженство, и в конце помогает мне рукой.

Я поделился с Мартой этим переживанием и попросил её помочь мне пережить и эту ситуацию. Она согласилась. У нас состоялась встреча с таким элементом (сценарием), и Марта отлично повела себя, чётко чувствуя, как надо распределять потоки воды, как регулировать её температуру, чтобы каждый момент не повторил ни одного предыдущего, и когда накатил оргазм, она не стала убирать душ в сторону, как планировалось, и не отняла от меня второй руки, из-за чего я действительно пережил «невменяемое» переживание. А ведь в какой-то момент меня стали сбивать мысли, что когда это наступит, и Марта будет поливать меня кипятком, всё может закончиться не так хорошо, как шло. Я не знаю, почему она так легко согласилась на этот эксперимент, даже мне самому показавшийся после озвучки недостойным быть озвученным между нормальными людьми. Но я ничего не мог с собой поделать, и не мог пройти мимо всех этих новых и волнующих непонятно зачем и почему моментов. Я насторожился перед всеми этими ощущениями от измывательства над моим телом. Я чувствовал, что что-то не так. Моё категорическое неприятие химического вмешательства в биохимию человека, - это же касается и наркотиков, - оповестило меня тихим сигналом тревоги в первое же мгновение, когда я стал приходить в себя после порки. А пару поверхностных изысканий на счёт пережитого мной только подкрепили мои подозрения, приведя меня к понятию «серотониновая зависимость». Я бы с удовольствием продолжил практику получения повышенной дозы гормона счастья таким образом, но, как я уже сказал, я против химии. Я-то и с привычками тяжело борюсь, а уж с привыканием к хорошему вообще не справлюсь.

Но ничего впоследствии не доставило нам большего обоюдного удовольствия, как с точки зрения безопасности, так и с точки зрения глубокого, подлинного наслаждения, как то, когда меня стало склонять к услужению Марте, а её к управлению мной. Унизительные слова в отношении моей личности, которые она вначале редко, а потом на постоянной основе стала употреблять, чтобы охарактеризовать меня или тот, или иной мой поступок, заставляли мою душу корчиться в «безобразном» наслаждении, потому что я не был такой, каким она меня обзывала, но таким образом, лишний раз в искажённой форме мне сообщалось, каков я на самом деле – высокоорганизованный и чуткий. Чтобы нам с Мартой было непринуждённо придерживаться тех ролей, которые мы для себя определили, мы ввели в свои отношения физическое и моральное меня истязание: для Марты это служило поводырём, который не давал отвлечься, колеёй, задачей, на которой она могла сконцентрироваться, ища удовольствие в командовании, для меня – реальностью, в которой я мог функционировать как человек, у которого нет воли, и всегда мог прибывать в состоянии вынужденного услужения, за что получал «подарок» в конце или наказание, если что-то у меня не выходило как у истинного раба перед истинной Госпожой. Подарком выступал мой оргазм, наказанием – якобы его неполучение, а на самом деле страх перед возможным его неполучением, если Марте вдруг вздумается «перегнуть» и «заиграться», что мне представлялось всегда невозможным. Но всякое её упоминание об этом, о том, что я ещё должен что-то там заслужить, расстраивало меня и поселяло тоску в мою душу. Всё-таки я тихо надеялся, что этого никогда не произойдёт, а максимум наказания, которое я получу, это причинение мне физических и моральных страданий, что само по себе являлось элементом нашей игры.

Концентрация на рабском состоянии, в которое я себя загонял по приходу Марты, которую мне удавалось организовать усилием воли и разума, отказавшись от них на известное время, захватывало и удерживало мою душу в каком-то состоянии последней инстанции эйфории. Я спрашивал себя: почему? Наверно потому, что в жизни себе позволять такое поведение нельзя, и я себе этого не позволяю. Но какое ж это дико расслабляющее состояние! Ты избавляешься от своих желаний, а следуешь лишь желаний другого человека. Тебе не приходится планировать и прогнозировать события ни на секунду, ни на час, ни на год вперёд, а мир при этом не рушится. Когда ты получаешь высший бал за бездействие, таким как я, действенным, приходится очень хорошо. И не только потому, что ты запределен во впечатлениях своими действиями по указанию другого (это-то я и понимаю, как бездействие, ты совершаешь действия чужой воли, а сам, значит, бездейственен) и способен удивлять, но ещё и потому, что можно безнаказанно не напрягаться, причём не перед другими - перед собой. А это, для натур, которые видят смысл в создании каждой вещи идеальной - оазис в пустыни бесконечных нечеловеческих напряг. И, наконец, я обожаю делать то, что мне приказывают, причём приказывают, относя ответственность за мои действия на свой счёт. Именно относя, а не беря, потому что это максимум соображения большинства в отношении такого понятия, как ответственность.

Я достал телефон и включил его. Ни сообщений, ни звонков. Это нормально. У меня принцип: на работе мои сотрудники должны забыть, что такое дом, а дома, что такое работа. Нет, я, конечно, не изверг, и каждый из них может общаться с членами своей семьи с работы. Просто сейчас я жду завершение проекта по салону красоты для Марты, и мне могла б случайным образом «упасть» какая-нибудь информация от сотрудников из других компаний, которые подключены к его организации – это могло б добавить перчинку радости к моему вечеру, который я для себя так удачно сорганизовал.