- А где «Да, Госпожа Марта»? – спрашивает она и наносит мне пощёчину, а я не могу оторвать взгляд от её лица, так изменившегося после изменения причёски, и прекратить поток мыслей, в ожидании, что сейчас будет происходить.

- Извини, Госпожа…

- Что?! Нормально тебе так? – и она опять ударяет меня.

- Нет, Госпожа, сейчас не нормально.

- А-а, сейчас не нормально? А мне каково? – и снова пощёчина. – Я просто попросила тебя сделать мне приятно - мне становится хорошо. Я просто прошу тебя лечь на пол, и надеюсь, что сейчас мне станет ещё лучше, и я хочу это получить, и жду этого. Но ты, как всегда, забываешься и портишь мне настроение одним словом. Вернее, его отсутствием. Ты же прекрасно знаешь, как ты должен себя вести, я тебе это тысячу раз говорила! Никакие наказания не помогают! Ну, вот что с тобой делать?

Она поднимается.

- Лижи сапоги, будем учить тебя ублажать свою Госпожу с самого начала, с низов, так сказать. Смотри, аж буквально получилось. С каблуков начинай, лижи, - добавляет она, и приготавливается начать наблюдать за моей работой с высоты.

- Да, Госпожа Марта.

Я начинаю вылизывать то один каблук, то другой.

- Носок! - Марта поворачивает ножку и упирает мне в лицо союзкой.

- Пяточку! – мне в лицо упирается задник.

- С другим так же! – только что вылизанным сапогом она поворачивает моё лицо в направлении другого сапога и подставляет под язык то носок, то задник того. А сама сверху наблюдает. Знаю, сейчас не могу взглянуть ей в лицо, но как же хочется - из такого положения! Уверен, увидел бы умопомрачительную картину: склонившееся, чуть наклонённое вбок, красивое лицо Марты с застывшей у шеи рукой, которой она только что перехватила, собрала и перекинула волосы на одну сторону, и блестящие влажным блаженством её игривые глазки в тени волос и руки, бесстыдно рассматривающие интимное действо в отношении её обуви.

- За мной! - говорит она, отступает в сторону, выключает телевизор и направляется в мой кабинет.

Пока она подходит к дивану, ложится на его массивную боковину, вытягивает, перекрещивая ноги, одну руку закидывает на спинку дивана, а вторую, обхватив ею боковину, грациозно растопырив пальчики, укладывает на ложе, я понижаю выключателем освещение до неяркого и располагаюсь в метре от Марты.

- Начинай опять с сапог и никакого движения вверх, пока я не скажу!

Честно, не хотелось бы задерживаться на сапогах, уже не хотелось бы. С удовольствием встретил бы предложение или приказ на собственную инициативу, и не потому, что насладился сапожками, просто уже пушками стреляет внутри желание прикоснуться к её обнажённой коже на бёдрах и дальше, или выше.

Марта начинает руководить:

- Лижи самый кончик носика… Одно движение языка на десять сантиметров вверх… Каблук… Обкрути языком каблук, да-да, вот так. Поёрзай так по каблуку… А ну-ка расстегни сапог... Здесь полижи… Приятно, молодец… Застегни сапог… Поцелуй меня между ног… Ещё… Поцелуй в губы… Ещё… Ещё… Я сейчас закрою глаза, а ты будешь целовать меня в губы, и остановишься, когда я открою глаза, и ничего больше, а то всё начнём сначала.

Редкий вариант беспроигрышной комбинации.

Марта закрывает глаза, и я начинаю целовать её в губы, рассматривая её лицо. Стараюсь делать это нежно, искусно, чтобы вызвать в ней желание начать то, ради чего мы, каждый, проделываем массу «любопытных» действий. Вот-вот Марта должна опустить занавес, чтобы посторонние не увидели, чем мы будем заниматься, но может у неё сегодня другие планы? Она открывает глаза, я отстраняюсь от её рта. Мы смотрим друг другу в глаза. Да – пробежала мысль, но тут же у неё в глазах опять заиграли искринки.

- Хочешь свою госпожу? – спрашивает она.

- Да, Моя Госпожа, очень.

- Ты не должен в этом случае добавлять «очень».

- Извини, Госпожа, как тебе будет угодно.

- Именно - как мне будет угодно.

- Расскажи, что бы ты сейчас хотел сделать со мной?

- Я хочу тебя голую, Госпожа.

- Что, прям так и голую?

- Да, Моя Госпожа.

- Ну, так раздень меня.

- Да, моя Госпожа, - восторженно, чуть повысив голос, отвечаю я, и начинаю снимать с неё одежду, пока она не передумала или не придумала другой акт.

Застываю перед ней голой, стоя на коленях, рассматриваю её тело, останавливаюсь вниманием на деталях.

- Ещё что-то хочешь? – спрашивает она.

- Да, Госпожа: положить одну руку тебе на шею, вторую на ноги и полизать грудь.

- Делай.

Молча бросаюсь исполнять. Как только позволяю себе обхватить сосок губами, она пресекает:

- Эй, ты сказал, что хочешь полизать грудь.

- Извини, Моя Госпожа Марта (специально позволил себе «фамильярность», чтобы попытаться отвлечь и увести её в своём направлении). Можно продолжать, Госпожа?

- Что ты будешь делать?

- Хочу оставить руки там же и лизать, сосать и целовать тебе соски, потом руками начать гладить тебя, массировать грудь. Потом хочу спуститься ртом к тебе туда, Госпожа.

- Ты можешь всё это сделать. Можешь сделать приятное совей госпоже, как хочешь, но не вздумай войти в меня или сделать так, что я не замечу и начну доставлять тебе удовольствие. Ты этого не заслужил.

- Да, Госпожа.

И я начинаю ласкать и гладить, и совершать всё, что только на ум приходит, а она через три минуты начинает извиваться, подставляясь под мои язык и руки частями тела, которые бы ей хотелось, чтобы были обласканы. Когда почти сразу я оказываюсь у самого сокровенного, и замечаю, как предательски она возбуждена, мысли об её красоте и вкусе перемешиваются с немыми беззлобными «проклятиями» в адрес женской природы, которая, вознося нас, мужчин, до безумных состояний, позволяет женщинам продолжительное время прибывать в игривом состоянии. Да-а уж: что касается секса и околосексуальных настроений и ситуаций, женщины, в отличие от нас, мужчин, могут там, где мы тысячу раз набросимся на партнёршу, столько же раз просто наслаждаться ситуацией, обстановкой, разговорами.

Я схватил её под колени и приподнял.

Она выдохнула:

- Да, хорошо придумал.

«Марта, ну хватит», - с улыбкой подумал я, а вслух сказал.

- Я рад, Госпожа.

- А уж как я рада, ты себе не представляешь.

- Может Госпожа хочет что-то конкретное?

- Госпожа хочет кончить.

- Конечно, Госпожа.

Теперь не предвиделось много слов, сдержанность уступила место дозволенности, кокетство обернулось совращением, заигрывание грозило всё погубить.

Через некоторое время появляются признаки приближения у Марты оргазма. В нужный момент я поднимаюсь и обхожу диван с другой стороны. Теперь, чтобы она кончила, наклоняюсь над ней, обхватываю сосок ртом, запускаю руки к её промежности и, лаская сосок языком, начинаю осаждать самое чувствительное место у Марты самой нежной стимуляцией. Оргазм наступает через полторы минуты. По телу Марты пробегают приятные судороги, я со вниманием отслеживаю угасание оргазма и «добиваю» её нескромными жестами, шепча на ушки разные пошлости относительно её тела и желаний, пока она не замирает. Через минуту тишины и оцепенения, тревожимых редкими подёргиваниями Марты, она произносит:

- Я хочу тебе дать.

Когда Марта ушла, я налил себе в бокал несколько глотков того же самого бренди, который пил перед её приходом, подошёл к стеклянной стене, став спиной к дивану, на котором только что она, оставив прошлому роль Госпожи, вела себя как долбаная сучка, предаваясь похоти и наслаждаясь удовольствием от погружения в неё в разных позах, под разным углом, чем доставила одно из редких и приятных переживаний и мне и, надеюсь, и себя, и прислушался к холодящим ощущениям от специального крема с витамином F, который был нанесён мне на мои «царапины» желанной ручкой Марты. Сделал большой глоток коньяка (есть бренди, которые могут быть названы коньяком, но не наоборот), выжигая изнутри мысль, что всё закончилось, что я не могу этого повторить сейчас же, повторить чуть позже и вообще иметь возможность всю сегодняшнюю ночь делать это. И не только сегодняшнюю. Потому что я один? Да. А почему я один? Почему все не одни, а я один? Это оттого, что я задаю вокруг себя непосильный уклад и ритм. Ни одна не выдержит. Но, чёрт, может я и немного того, да не замечаю этого? Но мне кажется, что я в порядке. Я мыслю нормальными категориями, ну может чуть-чуть где-то перебарщиваю с чем-то, но на фоне огульной глупости, неудачности и беспорядочности я должен смотреться королевским пингвином. Надо же, какое идиотское сравнение пришло в голову! А, понятно. Просто при этом о других я подумал, как об обыкновенных пингвинах. Но если я поймал такое лирическое настроение, то как закончить мне сегодня этот вечер, чтобы мысли о Марте, одиночестве и прочее оставили меня? Да, именно так - делаю ещё один глоток. Она ушла, всё окрасилось в тишину и отсутствие, и лишь прохлада от крема там, где недавно жгло от плети, лишь пульсация там, лишь краски, в которые сейчас окрашена моя спина, исключительной претензией на единственную реальность заявляют о себе. Что до ночной Риги, которая уже в редких огнях? Что до бездыханной моей квартиры, которой без разницы, есть я в ней или меня нет – у неё своё, безмолвное существование, нарушаемое, правда, редкими шорохами и изредка издаваемыми техникой звуками. Реальность, реальность… Мы не видим и не слышим вселенную такой, какая она есть. Мы не видим предметы за предметами, не слышим бесконечно большее количество звуков, чем их есть на самом деле. И может того, что мы не видим, не слышим, не ощущаем и нет на самом деле, но появляется, вернее проявляется, как информационное поле, когда мы к нему непосредственно обращаемся, как появляется то информационное пространство внутри компьютера, когда мы включаем его? Не знаю, но лично мне обозвать то, что я вижу и слышу реальностью, не позволяет простая человеческая гордыня. А вот спина – это другое.