Озёрная вода остыла, сделалась ледяной, все течения стихли. Остыла и я. В моей жизни не было места беспорядочному движению, чувствам и переживаниям, мне было не до этого, — поскольку все мои силы были направлены на то, чтобы сохранить свой рутинный распорядок дня.
Дни сменяли друг друга, приходили и будили меня снова и снова. И каждый из них начинался с чудовищной и невероятной мысли: я убила людей. Я думала о горе, злости, об ужасе и вине, но это были пустые раздумья. Ничто из этого не приходило ко мне. Но если бы пришло, я знала, моё сердце не сумело бы их вместить.
Смерти — это увесистые камни на душе, и за всю свою жизнь я собрала их немало. Я никогда не была безвинной и ничто не мешало мне выносить приговоры. Если смерть — это камень, то предательство — разъедающая гниль. В самой сердцевине моей любви отныне скрывалось тайное и гибельное бремя.
Больше никто не навещал меня, я не получала никаких посланий и приказов. Мерлин по-прежнему молчал. Моё ужасное злодеяние, конечно же, принесло ему горе и разочарование, он был опустошён, может быть, даже винил себя, я хотела, чтобы он винил себя, чтобы они все винили себя, потому что они были виновны не меньше моего и потому что они могли горевать, а я нет. Я как буря — издала свой яростный вопль и затихла на недели, месяцы, может быть, на века, и кто знает теперь, когда я задышу вновь.
Я взяла себе жизни других, но они не оживили меня.
Чем больше дней отделяло меня от случившегося, тем чаще в голову проникали подлые и малодушные мысли. Артур, в сущности, не сделал ничего дурного, он просто объединил в одно целое государственные интересы и свои личные. Святой благоверный король — заботливый отец для своего народа. Действительно, какая разница, куда было копать: на юг или на запад. В конце концов, не пруд истощит моё озеро, не он иссушит плодородные земли Камелота. Бесстыдство поступка Артура мало-помалу перестало ранить меня, я почти забыла об этом, и только горькое семя обиды, посеянное где-то под сердцем, время от времени давало знать о себе тупым болезненным уколом. Ужасные подозрения бродили в моей голове: обо мне и об Артуре, о вашем будущем, что я видела, и о том, что видел Мерлин.
Охлаждение чувств, измена, побег, смерть. Отчего же? Отчего так? Была ведь и любовь, и страсть, была и будет, я чувствовала это во всей полноте, в настоящем и будущем, всегда. Казалось, всё должно обернуться непредсказуемым образом, но на самом деле оно просто пойдёт своим чередом. Бывает так, что тебе становится тяжело нести свою любовь. Может, дело в самой любви, она пребывает в вечном движении, то уменьшится, то вдруг так возрастёт, что едва удаётся удержать её в руках. А, может, дело в этих самых руках, они слабые и неловкие или вообще для такой тяжести неприспособленные. Может, и ты сам не приспособлен для любви, но зачем-то взял её себе. Существует множество причин, почему однажды ты остановишься и опустишь руки. В моём случае всё началось с утраченного доверия. Артур проделал в моём доверии маленькую дыру, из которой теперь со свистом тянуло ветром.
Эта история с каналом — однажды я даже сумею думать о ней как о непримечательной, но всё же думать — лишний раз убедила меня в том, что честность и порядочность мужчины всегда служат женщине перилами, за которые она цепляется перед тем, как упасть. Они обещают, они всегда обещают, скажут, что захочешь, но в угоду своей страсти позабудут каждое данное прежде слово. Однако куда больше меня ранило молчание Мерлина и его отсутствие. Он предпочёл остаться в своём униженном положении при новом короле, он знал о замысле Артура — разумеется, он всё знал, — но позволил этому случиться, не предупредил меня, и это привело к тому, к чему привело. Я понимала каждого из них, и Мерлина, и Артура, оправдывала их, хотя и не должна была, но в голове у меня сгущалась какая-то непонятная тьма, я не могла думать, не могла поддерживать внутреннюю беседу. Мерлин никогда не лгал, но ведь ему и не нужно было. Достаточно было знать и молчать. Я провела с Мерлином вечность, он раскрывал мне все свои самые потаённые мысли, подозрения и истории своего сердца, зная, что однажды это убьёт его, и всё же он доверял мне. Потому что магия уходила из мира людей. Потому что Знание было единственным, от чего его разум никогда не уставал, к чему он никогда не охладевал, что никогда не причиняло ему мучений, к чему он не мог питать страха или недоверия и перед чем не испытывал и тени сожаления. Знание не могло предать его. Но оно не имело никакого смысла, если бы он решил хранить его вечно при себе. Мерлин мечтал построить особенное, подлинное демократическое государство, последний оплот магического мира, и ему нужен был особенный король, король былого и грядущего, причастный к бессмертию, как и он сам. Это не пришло ко мне как большое откровение — Мерлин использовал привязанность Артура ко мне, наше давнее знакомство и общее детство, он использовал мою растерянность и моё влечение, чтобы убедить Артура следовать предопределению. Мерлин посадил на трон своего особенного короля. А теперь ему было необходимо укрепить влияние при дворе, и моё появление в замке вряд ли бы этому способствовало. Ему был нужен благородный король, решительный, открытый миру, стремящийся к славе и к тому, чтобы его могила не осталась безымянной, но не мужчина, посвящающий все свои подвиги женщине. Не мужчина, который захочет жениться и завести семью; такой король может стать славным, но просто славный и добрый король — это не тот, кто был нужен Мерлину. В конце концов, масштаб личности Мерлина требовал воплощения столь же масштабных идей.
В голове у меня продолжало пылать Знание, которое стучало там, как настоящая боль, как крыса, забравшаяся мне в мозг, — горящая крыса.
Артур умрёт в одиночестве — должен умереть, такова была его судьба, — король, принявший гибель за невероятные идеи мудреца, в которые уверовал сам, король-мученик; история всегда трепетно хранила память о мучениках и авантюристах, Артур будет и тем, и другим. Он станет любимой легендой бриттов, вечным напоминанием о возможности существования мира, где всегда царит равенство и дипломатия, блистательной утопией и ориентиром для всех просвещённых людей.
«Он причастен к бессмертию и тесно слит с совокупным временем; он следует за ним и будет следовать на всём его протяжении».
План Мерлина ужасал и одновременно вызывал восхищение. Было в этом нечто обнадёживающее — знать о том, что некая сила ведёт тебя за руку навстречу твоему предназначению. Какое тёпленькое, приятное и спокойное чувство. Я вспомнила злость Артура в нашу последнюю встречу, его бессильную ярость от предчувствия того, что он угодил в ловушку. Мы оба оказались опутаны ложью, или лучше сказать правдой, выданной нам дозировано и в нужное время. Я получила пересказ видений (теперь я подозревала, что это была часть видений, угодная Мерлину), Артур обрёл своё пророчество. Мерлин убедил меня отказаться от смертной жизни, чтобы в нужный час король смог получить священный меч от Владычицы Озера и принять свой долг. Мерлин заставил уверовать Артура и его окружение в том, что тот был истинным королём, хотя ещё три десятка лет назад тоже самое он говорил и об Утере Пендрагоне. И вот здесь-то и таился тусклый проблеск надежды, маленький изъян, который хранит в себе всякий, даже самый продуманный план на свете — тщеславие Мордреда и зависть Вортигерна встали на пути у предопределения Утера. Судьба кажется тяжеловесной и неотвратимой, но время от времени и она отступает перед твёрдой и самостоятельной волей. Мне не было суждено лишиться памяти и стать человеком, провести долгие годы вдали от своей стихии, встретить Артура, — всё это было последствиями чужих намерений. А затем случайность последовала за другой случайностью, которая в свою очередь родилась из ещё одной такой же случайности. Миллионы непредсказуемых событий! Вот она, вечная мука Мерлина, читающего будущее как книгу. Он никогда не был готов к тому, чтобы споткнуться о чужую упрямую волю.
