Во Франции знали лишь Адольфа Циглера[46], произведения которого были признаны властью образцовыми, выставлялись по всей Германии, но могли вызвать только улыбку у французских художников.

Программа поездки начиналась с посещения новой Государственной канцелярии Рейха. Затем группу везли во Врицен, к востоку от Берлина, где Арно Брекер ждал французов, чтобы проводить их в свои сверхогромные «государственные мастерские», где он производил гигантские, почти невообразимые скульптуры, предназначенные для украшения огромных проспектов «нового Берлина».

Заслуживший полное одобрение власти и находящийся под влиянием идей Третьего рейха, Арно Брекер был все же одним из тех редких работающих в Германии художников, кого иностранные коллеги уважали за мастерство. Сальвадор Дали, например, приобрел прекрасный портрет Жана Кокто[47], который Арно Брекер сделал после войны.

Из Берлина группа, к несчастью, была доставлена в Мюнхен для посещения мастерской помпезного портретиста Лео Самбержера[48].

После войны у Дерена были проблемы, и огромные! До такой степени, что ему пришлось покинуть мастерскую на улице Асса и переехать в Шамбурси. Отчаявшийся, с надломленной психикой, он продолжал рисовать, так и не обретя мир в душе — как по причине преследований, так и из-за жены Алисы, ставшей к тому времени настоящей истязательницей. Мне, знавшему ее милой, даже очаровательной, трудно это представить. В противоположность гиганту Андре, Алиса была маленькой и полненькой. В юности она казалась маленькой мадонной с красивыми глазами и пышной шевелюрой.

С семи лет, как утверждают некоторые, малышка Алиса сожительствовала с неким чиновником Принсетом, который однажды решил взять ее в супруги — из страха ее потерять, наверное. Но было слишком поздно. Малышка уже зачастила к художникам из окружения Фернанды Оливье[49], которая ей сказала: «Зачем жениться? Чтобы развестись?» Алиса не поверила ей, но очень скоро встретила Андре Дерена и ушла от своего Принсета, все-таки успев побывать замужем за ним.

Однажды, должно быть в 1941-м, Алиса Дерен, которую все звали малышка Алис, пришла ко мне, потому что, вернувшись в Париж после эмиграции, нашла огромные владения Андре Дерена (в Шамбурси, около Сен-Жермен-ан-Лэй) занятыми немецкими войсками. Она не могла заставить их уйти и пришла просить помощи в поиске подходящего жилья рядом с Сен-Жермен-де-Пре. Алиса знала, что многие квартиры в хороших кварталах пустовали.

Удивительно, но она пришла не одна, а с маленьким Бобби — ребенком, который остался у Андре в результате связи с Раймондой, его моделью. Этот факт показывал, что она была доброй девушкой, ибо отношения между Андре и Раймондой нарушили покой в доме Дерена.

Обосновавшись с Алисой в деревне, Дерен использовал мастерскую в Париже напротив Люксембургского сада (на улице Асса, 112). Он мог там спокойно работать, а также заниматься малышом. Я часто туда ходил. Он выделил себе угол, украшенный провинциальным пейзажем, который напоминал ему времена фовизма, небольшими натюрмортами, статуями из железа и терракоты (скульптурные поиски его некогда сильно занимали). В остальном мастерская принадлежала Бобби. Малыш имел в своем распоряжении большой и красивый театр марионеток, ящики, наполненные куклами. Дерен сам одевал кукол и лепил им головы. Бобби любил забавляться с этим театром к великой радости своего отца.

Зная Алису как добрую девушку, я не мог себе представить ее терроризирующей Андре, который стал очень уязвим после обвинений в коллаборационизме. Она посмела, например, устраивать ему чудовищные скандалы под предлогом того, что он тратит ее деньги, хотя сама не заработала ни су. К несчастью для Андре они были женаты с условием общего права на имущество. Эти непрекращающиеся перебранки были настолько мучительны, что привели Дерена к помрачению рассудка. Наконец, «малышка» захватила все имущество Дерена. При участии предвзятого судьи, конечно. Дерен не был больше у себя дома и не имел права ничего трогать. Даже свои кисти! Ужасная ситуация.

Вскоре после этого поистине скандального захвата дома несчастного Дерена сбил грузовик. Это случилось в 1954 году.

В соответствии с волей Алисы погребение прошло с участием небольшого числа приглашенных и осталось незамеченным.

Через несколько дней после возвращения из Германии я нанес визит Андре Дерену. У меня не было никаких особенных дел к нему, мне просто хотелось услышать его впечатления. «Это было долго, очень долго, — сказал мне он. — И все бегом. Мой сын был в восторге от игрушек, которые я ему привез из Нюрнберга, а если он счастлив, я счастлив тоже. Вот так!»

Возвращение из Германии. Восточный вокзал. На первом плане слева направо: Деспьё (второй, держит руки в карманах), Фриез, Вламинк, Ван Донген (с седой бородой), и, крайний справа, лейтенант Люхт (в кожаном пальто). На втором плане, между Вламинком и Ван Донгеном, издатель Анри Фламмарион (Частная коллекция).

У меня не было необходимости посещать художников, участвовавших в поездке, ибо они сами приходили в мое бюро один за другим после возвращения, причем не с пустыми руками. Каждый нес свою картину, если не две или три. Кто-то им внушил, что надо отблагодарить доктора Геббельса за такое прекрасное путешествие. Вламинк пришел с очень красивой гуашью, изображающей голландский пейзаж. Сегонзак принес великолепный рисунок Прованса. Дерен извлек из своего ателье блестящий кровавого цвета портрет с изображением стоящей женщины. Неожиданно у меня в бюро оказалось собрание картин, которое заставило бы побледнеть от зависти искушенных коллекционеров! Очень представительное собрание, включающее лучшие образцы французского искусства того времени.

Эти шедевры были беспорядочно свалены в моем бюро, по-другому не скажешь, когда Рене д’Укерманн[50] пришел меня навестить в связи с трудностями в его редакции.

Пораженный увиденным, Рене сказал, что этому великолепному собранию шедевров недостает красивого обрамления: нарядных и дорогих рам. Он любезно предложил мне воспользоваться услугами издательства «Фламмарион» для оформления коллекции. Я был счастлив, поскольку мог избавиться от этого бремени, и принял предложение с радостью еще и потому, что знал: все будет сделано на самом высоком уровне. «Фламмарион» был очень хорошим издательским домом.

Подарков были столько, что для их перемещения в дом № 26 на улице Расина[51] потребовалось совершить множество поездок на автомобиле.

Больше я этим не занимался, а через некоторое время должен был покинуть Париж. Я часто мысленно возвращался к этой истории, надеясь, что подарки, так наивно предложенные Геббельсу, не были использованы как улики в обвинительном процессе, которому подверглись все эти великие художники после войны.

Честно говоря, не знаю, что стало с теми произведениями. 

В субботу утром, в день наплыва посетителей в бюро, я услышал в коридоре крики. Голос орущего был знаком всем: это был Вламинк, ругающий последними словами служащего бюро, молодого и педантичного француза.

«Какой-то идиот!» было самым умеренным выражением. Вот что произошло. Приехав в Париж повидать Меттея[52], Вламинк поднялся на шестой этаж, только чтобы поздороваться со мной, а бедный паренек, сидящий на входе, попросил его заполнить анкету посетителя. В принципе, просьба не содержала ничего обидного, но ведь речь шла о такой знаменитости, как Вламинк...