- Ты… ты… - сорвавшийся на шепот голос прошелестел мурашками по телу, снова заставляя меня вспомнить тот день, когда к нам в гости зашел Яксли, и я впервые испугался того, что Северус может причинить мне вред. С тех пор прошло уже много времени, и я считал, что выкинул все эти глупости из головы, но, как оказалось, они просто спрятались где-то за гранью сознания, затаились, дожидаясь своего часа, чтобы предательски выползти сейчас, заставляя холодеть руки. Я не мог сказать ни слова, лишь смотрел в горящие злобой антрацитово-черные глаза, ожидая своего приговора. И не важно, что я не понимал, в чем виноват – если Снейп хотел меня наказать, он мог это сделать, не считаясь со мной. Так что я просто ждал окончания фразы, и оно не замедлило последовать, резанув где-то глубоко внутри словно ножом:

- Больше. Не смей. Приходить. В мои комнаты. Никогда.

Он продолжал держать мое запястье, но сейчас мне казалось, что рука сжимает горло – я не мог сделать ни вдоха, ни выдоха, только непонимающе глядя на своего палача: не приходить к нему, не быть рядом означало для меня верную смерть. Когда мы засыпали, все было хорошо… так что же изменилось утром? Что я сделал ему? На ум не пришло ничего, кроме оставленной на подушке ветки сирени, добыть которую мне стоило немалых трудов. Неужели?..

- Прости, я не думал, что… - Выдавил из себя я, но Снейп резко разжал пальцы, отталкивая меня от себя, встряхивая головой, чтобы откинуть упавшие на лицо волосы.

- Думать должен был я, когда связался с ребенком, - с глубочайшим презрением, если не сказать отвращением, в голосе процедил зельевар, окинув меня убийственным взглядом, после чего развернулся и вышел, не удосужившись закрыть за собой дверь, в которую тут же начали заглядывать шокированные ребята, обсуждающие причину такого поведения профессора. И замерли, увидев, что я сидел на полу, обхватив один из столбиков кровати, прижавшись щекой к резной деревянной поверхности. Любопытные лица тут же скрылись, и только Малфой практически бесшумно прокрался и опустился рядом, обнимая меня за плечи.

- С днем влюбленных, Забини, - выдохнул мне в ухо он, запечатлев на щеке легкий поцелуй.

========== 16. Предчувствие беды ==========

1. Северус

Кто-то считает, что две недели – это мало. Чертовски мало, если нужно сварить оборотное зелье, которому требуется месяц. Неимоверно мало, если хочешь иметь ребенка – придется прождать целых девять. Катастрофически мало, когда стараешься завести друга – пройдут годы, прежде чем человек станет по-настоящему близким.

Но еще бывает так, что нужно всего несколько месяцев, чтобы без человека уже нельзя было жить, а две недели превращаются в целых четырнадцать долгих и одиноких дней и ночей без сна. В груди щемит при каждом вдохе, а сердце пропускает удар от одного взгляда на курчавую макушку в толпе, широкую спину, скрывающуюся за углом, уверенные пальцы, порхающие над котлом… Я позволял себе смотреть на Забини лишь украдкой, на одну какую-либо часть тела, никогда в лицо. Да, стыдно должно было быть ему, но взгляда не поднимал я – знал, что не смогу, увидев темноту его глаз, не окунуться в нее как в омут, больше не в состоянии выбраться на свет.

Всех, кто был ночью уличен в распивании спиртного, я лично отправил на отработки к Филчу. Другого выхода не было – МакГонагалл требовала более сурового наказания, и лишь Дамблдор поддержал мою меру, решив, что отчисление - слишком суровая плата за такие проступки. В основном это был пятый и шестой курс, и только две идиотки с седьмого – Гринграсс и Мун. Я искренне надеялся, что уборка школы пойдет им на пользу, выбив дурь из головы. А о том, кто принес спиртное, как об истинном виновнике событий, все смолчали, как декан Гриффиндора ни старалась их разговорить. Так что Забини остался без наказания, словно бы он ничего и не сделал, хотя это не было правдой. Но если б я даже как-то наказал его сам, МакГонагалл бы узнала и догадалась, за что, так что я не мог ничего сделать, не выдав проступок мальчишки.

Хотя я все-таки надеялся в глубине души, что он был наказан. Моим невниманием, безразличием, холодностью. Он не пришел на занятия Зельеварением и вообще больше у меня не появлялся, как я и просил, и я не позвал. Пустил все на самотек, и вот уже две недели видел Блейза только на уроках, избегая смотреть в его сторону и изредка натыкаясь на него в коридорах, тут же поспешно сворачивая при первой возможности.

Вопрос в том, кого ты больше наказал этим, Северус, - по ночам саркастично интересовался я сам у себя, ворочаясь в холодной постели, комкая простыни, сминая одеяло ищущими прикосновений к упругому, стройному телу пальцами. Засохшая сирень немым укором лежала на прикроватном столике, и я так и не позволил эльфам ее выкинуть, получая какое-то садистское удовольствие от мучительных воспоминаний.

Но все-таки я был слеп, позволив этим отношениям зайти так далеко. Не замечал очевидного, заставлял себя не замечать – он еще не вырос, и сколько бы я ни пытался ему объяснить, что можно, а что нельзя, только жизнь заставит его повзрослеть, и на это потребуется гораздо больше времени, чем я могу ждать. Возможно, лет через пять он бы меня понял, но… Я встречу его где-нибудь на Косой аллее, высокого, в дорогой, непременно строгой мантии, держащего за руку кудрявую девочку в желтых сандалиях. Мы пожмем друг другу руки, он чуть кивнет в сторону магазина мадам Малкин, сообщая, что его жена делает покупки. «Познакомься, Шания, это профессор Снейп, он будет преподавать у тебя в Хогвартсе, когда ты подрастешь», - слышу я его чуть насмешливый голос, а девочка, смущенно улыбаясь, делает неуклюжий книксен. На худеньком смуглом личике сильнее всего выделяются большие, блестящие, как две черные жемчужины, глаза. Дальше фантазировать я не хочу, не желая знать, кто его жена, почему у девочки африканское имя, и как он все эти годы жил без меня. Просто обмениваемся дежурными фразами о том, что дела в порядке, и мы были рады встрече, и расходимся каждый в свою сторону. Дань вежливости, не более. И никаких воспоминаний. Если вообще через пять лет я не умру, а в Англии будет мирная жизнь, такая, чтобы можно было водить по улице за руку маленьких девочек, не боясь, что на Косую аллею нагрянут Упивающиеся смертью.

2. Блейз

- Пошел-пошел-пошел!

- Давай, гиппогриф задери!

- Пасуй!

Снег валил как из ведра, но мы тренировались как проклятые. Потому что или победа, или смерть. Если мы проиграем и второй матч, с кубком можно будет распрощаться раз и навсегда. Малфой гонял команду, как борзых на охоте, даже сильнее, но никто не роптал – я сам готов был загонять себя еще сильнее, только бы на этот раз победить. Причем с как можно большим очковым перевесом, так что завтра придется непременно забивать – много и часто.

Ночь прошла беспокойно – я почти не спал. Мысли о Снейпе смешивались с волнением по поводу матча, превращаясь в дикий клубок страха и обиды, терзая воспаленное сознание. Если б я сразу понял, из-за чего он на меня разозлился, я бы вымолил прощение тут же. Но я узнал о вчерашнем на тот момент дебоше только к вечеру, когда уже не рискнул идти к профессору, чтобы не попасться Филчу, который после случившегося усиленно патрулировал подземелья. А следующим утром, сколько бы я ни пытался поймать взгляд зельевара, тот отворачивался от меня, как от прокаженного, или и вовсе уходил, делая вид, что не заметил, словно я пустое место. И мне стало ясно, что теперь для него так и есть. Слишком сильно я из-за пьяной глупости упал в его глазах, и что бы я ни делал, теперь мне никогда не подняться.

Но времени раскисать и жалеть себя не было – приближался матч с Хаффлпаффом, и один Мерлин знает, как сильно это мотивировало, заставляя выкинуть из головы все остальное, самого себя вместе с чувствами и переживаниями, оставив только долг перед ребятами – выиграть эту игру, а потом и кубок. Тогда и рыдай, сколько хочешь, а сейчас на слабость нет времени. Но по ночам усталость не всегда приводила с собой крепкий сон. Иногда она приходила одна, так что я несколько часов мог лежать, разглядывая полог, и грезить наяву о его руках, исследующих мое тело, и губах, следующих за ними по пятам.