Второй удар не заставил себя ждать и пришелся практически по тому же месту. От боли защекотало в пятках, а волосы на голове встали дыбом. Описать эту боль невозможно, чтобы понять, ее нужно прочувствовать. Сердце бешено колотилось в груди, что препятствовало восстановлению дыхания. Когда-то Николас учил меня справляться с болью при помощи специальной дыхательной техники, но я так и не смог постичь столь тонкое умение. Сейчас я очень корил себя за это.

Третий удар задел шею и прошелся по позвоночнику. Спустя минуту я почувствовал, что по коже стекает жидкость, однако разобраться в том кровь это или пот я не мог. Тело предательски дрожало и при каждом вздохе по неволе выходил тихий всхлип. Тэри замер в углу скорбной статуей, взгляд его был направлен на мыски собственных ботинок. Я прикрыл глаза и постарался дышать глубже и реже; помогало плохо.

Четвертый удар вышиб из груди воздух, а пальцы на ногах поджались сами по себе. Я уже не мог сдерживать слезы — они сами заструились по щекам. Адская боль. Не удивлюсь, если плеть была смазана каким-то зельем или просто вымочена в солевом растворе — раны зверски щипало и жгло.

Пятый, шестой и седьмой удары последовали друг за другом, Николас не давал перевести дыхание, так что даже в глазах потемнело от боли и нехватки кислорода. Затем, выругавшись сквозь зубы, он кинул плеть на пол и стремительно покинул комнату, напоследок хлопнув дверью. Тэри поспешил за ним, даже не потрудившись меня развязать. Поза оказалась крайне неудобной, но каждое движение отдавалось мучительной болью и я не решился встать с колен или же наоборот — усесться поудобней.

Ты верно задаешься вопросом чем я это заслужил? Просто я вновь напился и устроил пьяный дебош в Дырявом котле. Все это, естественно, тут же пошло в тираж, хорошо хоть Тэри успел оглушить меня и принести к Николасу. Ничего более серьезного я натворить не успел, но утренняя пресса, на первой полосе которой красовался я в обнимку с двумя проститутками, очень не понравилась деду. Передо мной был выложен целый ворох газет и журналов, где я так или иначе отметился. Даже мне показалось, что я хватил маху, а уж Николас был вне себя. Настолько злым я видел его впервые.

Следы от хлыста сходили медленно. Кожу на спине тянуло и саднило. Никакие заживляющие мази не помогали, только силы организма были способны залечить их. Пальцами я ощущал вздутые следы, но в зеркало решил не смотреть, чтобы не травмировать собственную психику. Миссис Бунн прикладывала прохладные компрессы с успокаивающими и заживляющими растворами, поила меня бульонами и чаем с ромашкой. Даже спустя месяц я все еще не мог спать на спине, а нательное белье и рубашки вызывали сильнейший дискомфорт. Несмотря на неудобства, я был обязан выполнять все поручения деда и работать в Министерстве, где на меня каждый смотрел косо, и лишь Джастин понимающе улыбался, но не упускал возможности подколоть. От героина пришлось отказаться совсем, так как принимая его я будто бы снова проходил через порку, устроенную дедом. В этом случае анестезирующего эффекта не получалось, к тому же рубцы начинали кровить, а отдирать присохшую ткань от собственного тела то еще удовольствие! Это было наказание в котором я сам виноват и лишь осознание этого не дало обозлиться на Николаса окончательно.

По правде говоря я уже и сам сомневался достоин ли я возглавлять Вестников. Хочу ли я этого? Если бы мне дали выбор, то лучше уж всю жизнь работать клерком в Министерстве и жить с Ромильдой, чем стать верховным палачом. Первые впечатления и романтизм давно выветрились оставив лишь обязательства и тяжелую работу. Сначала мне было весело, мне нравилось вымещать на жертвах собственную боль, мстить, вершить правосудие. Чувствовать себя выше них. Ощущать власть. Теперь же я предпочту всему этому тихую жизнь где-нибудь в деревне. Хватит ли сил дойти до конца или я съеду с катушек и меня поместят в Мунго в отделение для психов? Если так, то у меня там хотя бы знакомые есть — родители Невилла и бывший учитель.

-

— Подъем! — крикнул стражник, лупя палкой по прутьям камеры.

Со всех сторон слышались возня и звуки открывающихся дверей. В камеру к новоприбывшему заглянул стражник и, усмехнувшись, спросил:

— А вам, барышня, что особое приглашение нужно? Подъем!

Один за другим заключенных вели куда-то вверх по лестнице. Все они были как на подбор тощие, только разного роста. Парень старался рассмотреть место, где он теперь вынужден находиться. Все вокруг было из темного камня. Кое-где рос мох, а внизу на стенах виднелась зеленоватая слизь. Наконец лестница и коридор закончились, и они вошли в большую комнату, заставленную деревянными столами, засаленными от времени. Напротив каждого места стояла чашка мало аппетитной на вид каши, два куска хлеба и стакан с водой. Завтрак.

На ужин тоже была серая комкообразная масса, которую местные называли кашей. Некоторые клялись, что каждый раз ее готовят из разной крупы, но на вкус она всегда была одинаково мерзкой. Хорошо хоть не застревала и быстро проскальзывала в желудок. На обед всегда подавали суп, иногда там можно было отыскать даже прожилки мяса. Но самым любимым «блюдом» для всех оставался чай. В него даже сахар добавляли, а еще он позволял согреться, особенно если выпить его залпом, чтобы горячая вода успела пройтись по всем кишкам.

— Так ты, это… не вспомнил еще, как тебя зовут, а пацан? — заключенные как всегда переговаривались сквозь решетки.

— Нет, — послышался унылый ответ новенького.

Каждый раз, когда он резко поворачивал голову, ему казалось, что внутри нее точно такая же склизкая масса, что подают здесь на завтрак, а вовсе не мозги. Попытки что-либо вспомнить оканчивались провалом.

На ужин, помимо пересоленной каши с растительным маслом и крупными кусками вареной моркови, охранник принес большое красное яблоко. Новичок уже успел выяснить, что теплое одеяло выдавали не всем, а только тем заключенным, за которых платят. Королевские условия получить не удавалось еще никому, ибо никто из охраны не хотел оказаться в соседней камере в случае проверки. Вчера на ужин, вместо чая, охранник принес большую кружку горячего шоколада и теплые носки, которые велел прятать под тюфяк вместе с одеялом каждый раз, как он покидает камеру. Гарри было интересно кто так о нем заботится, что готов идти практически на преступление ради него. Неужели у него, человека, совершившего нечто ужасное, есть кто-то, кто любит и ждет там, на воле? От подобных мыслей становилось теплее.

— Угомонись уже, Фрэнки, — раздалось из камеры неподалеку. — Мы давно все поняли, что это никто иной, как сам Гарри Поттер.

«Гарри Поттер?» — слышались приглушенные шепотки из других камер. «Неужто тот самый?», «А за что его сюда?»

— Поговаривают, что он «пощекотал пером» одного из своих, причем демонстративно, на глазах у толпы. «Защекотал» насмерть. Так говорят…

Парень прислушивался к зловещему голосу за стеной. Этот мужчина его пугал. У него был такой голос, от которого по всему телу пробегали болезненные мурашки, хотя выглядел он вполне дружелюбно. Насколько это вообще возможно.

— Значит, меня зовут Гарри Поттер? — спросил парень, ни к кому особо не обращаясь.

— Похоже, что так, малец, — откликнулся сосед.

— Гарри Поттер, наша новая знаменитость, — с издевкой произнес мужик со страшным голосом. — Добро пожаловать! Чувствуй себя как дома, ибо ты здесь надолго.

Новенький сидел на казенном вонючем тюфяке и размышлял над словами, что услышал сегодня. Оставаться в этом страшном и неприветливом месте надолго решительно не хотелось. Однако что может предпринять по этому поводу человек, который даже себя не помнит? По слухам его зовут Гарри Поттер, и он знаменит. Чем знаменит? Своим преступлением или он изобрел что-то толковое? Вопросы в голове вертелись по кругу, только ответить ни на один из них он не мог, потому что ничего не помнил. Единственное, что он знал, так это то, что он здесь надолго не задержится. Была в нем такая уверенность.