– Значит, нам придется это изменить, верно?

Пожав плечами, я натянула перчатки.

– Никогда прежде не копалась в земле. У нас в Вегасе то, что называется «нулевым ландшафтным дизайном». Камни вместо лужайки перед домом, кактусы вместо кустов и суккуленты вместо цветов. Не приходится прикладывать слишком много усилий, чтобы вся эта фигня не перемерла.

– Ах, но удовольствие получаешь тогда, когда заботишься о чем-то, кроме себя самого.

Как мило.

– Вон, видишь то растение?

Я посмотрела туда, куда он указывал, и обнаружила зеленый дикий росток, не похожий на все остальные.

– Этот сорняк может заразить целую грядку азимины.

Я сморщила нос, пытаясь сообразить, что такое эта азимина. Антон ухмыльнулся.

– Это кустарник, но он красиво цветет. Видишь это?

Он поднял стебель, увенчанный цветком, не похожим на все, что я прежде видела. В центре он был окрашен в глубокий, насыщенный лиловый цвет, с тремя длинными желтовато-зелеными лепестками. Нечто уникальное, без сомнения.

– Сорняк заразит всю посадку и уничтожит ее красоту. Нечто вроде негативных мыслей.

Негативных мыслей.

– То есть как?

Антон мягко улыбнулся, и его глаза вспыхнули яркой зеленью.

– Сядь рядом со мной, Lucita.

Я выполнила его просьбу, угнездив свою задницу на узкий край кадки с цветами.

– Негативные мысли поселяются в мозгу словно дурное семя – и когда они прорастают, то захватывают весь разум, лишая тебя способности ясно видеть истину и красоту. Видеть правду в человеке или в ситуации. В конце концов, эти мысли берут верх, и вся радость от присутствия этого человека в твоей жизни теряется. Так же и сорняк. Он прорастет и заразит всю кадку, так что красота будет уничтожена, а останется лишь то, чего тебе вовсе не хотелось видеть. Сорняк или в нашем случае, негативная мысль.

– Ты меня удивляешь, – сказала я, положив руку ему на плечо и сжав пальцы.

Но когда он, в свою очередь, положил руку мне на колено, я заледенела. Ужас и омерзение поднимались от того места, где он касался меня, вверх по ноге, охватывали тело, обручем сжимали грудь. Я задержала дыхание, поначалу даже не осознав этого. Зеленые глаза Антона впились в мои, а потом он зажмурился, медленно моргнул и убрал руку. Только тут я снова смогла дышать. Я отвернулась, обняла руками колени и задышала, медленно вдыхая через нос и выдыхая ртом. Я постаралась, чтобы Антон не заметил, но не тут-то было. Он все увидел, но ему хватило воспитания, чтобы никак это не комментировать.

Когда я наконец-то привела себя в норму, он ответил мне. Поиграв бровями, Антон облизнул свои пухлые, зовущие к поцелуям губы, и сказал:

– Я удивляю большинство людей.

В его голосе явно слышался сарказм.

– Значит, твое хобби – садоводство?

– Si, – кивнул он. – Мне нравится наблюдать за ростом красивых созданий. И мне нравится есть то, что я вырастил.

На сей раз в его тоне прозвучала гордость. Судя по всему, Любовничек-латинос любил свое хобби, и почему-то это делало его более реальным, немного более приземленным.

У меня в голове зазвенело слово «есть», оно напомнило мне о том, как жадно он ел ужин прошлым вечером и как отреагировал на известие о том, что меня не покормили.

– Ты что, неравнодушен к еде? – спросила я, теребя листик незнакомого мне кустарника.

Все здесь казалось моему неопытному глазу таким странным и экзотическим.

Антон встал и, шаркая, двинулся к следующему кусту.

– Пища – это самое необходимое. Никто не должен страдать от ее недостатка.

– Звучит как слова человека, успевшего пожить без нее и знающего, каково это.

Челюсть Антона побелела, губы сжались в тонкую линию. Бинго!

– А ты собираешься объяснить мне, почему застываешь, когда я прикасаюсь к тебе даже по-дружески? Хотя я был бы не прочь прикасаться к тебе и по-другому. Если ты не возражаешь.

Его глаза ярко сверкнули, недвусмысленно показывая, что я ему действительно нравлюсь… как, впрочем, и он мне, да только не судьба.

Шагая вдоль рядов цветов и кустарников, я оставила без ответа и вопрос Антона, и намек на то, что он ко мне неравнодушен.

Я указала на кустарник, усыпанный пушистыми желтыми шариками цветов и с листьями, похожими на листья папоротника.

– Акация Фарнеси. Она цветет круглый год, но не трогай… – произнес он именно в тот момент, когда я потрогала желтый бутон и напоролась на колючки.

– Ой!

Я отдернула палец и замахала им в воздухе. Антон схватил его и сунул себе в рот. И тут одновременно произошло три события.

Первое – внизу живота у меня вспыхнул огонь, вызвав такой прилив вожделения и желания, что между ног все мгновенно увлажнилось.

Второе – тревога и страх вгрызлись в мое тело, заставив меня застыть на месте.

И третье – в глазах все потемнело. А когда я открыла их, то обнаружила, что снова очутилась там. Я была прижата к проклятой стене.

– Ты думаешь, что ты особенная, да?

Его слова так и сочатся злобой.

Я качаю головой, стараясь говорить как можно спокойней.

– Вовсе нет.

Это правда, но, судя по его реакции, он мне не верит. Нахмурившись, он разворачивается и шагает ко мне, пока мне не приходится вскинуть руки, чтобы удержать его. Но Аарон не останавливается. Он продолжает напирать, так что вскоре я утыкаюсь спиной в бетонную стену в каком-то темном углу. Еще пару шагов, и его грудь упирается в мою, а я все еще не соображаю, что происходит. Я пытаюсь придумать, как бы выпутаться из этой ситуации, но шампанское притупляет рефлексы. Руки и ноги кажутся тяжелыми, словно налиты свинцом.

– Аарон, ты не хочешь этого делать.

Сейчас он стоит очень близко, и его нос скользит вдоль моего виска. По позвоночнику бегут мурашки, тонкие волоски на затылке встают дыбом.

– Конечно же, хочу.

Он говорит ровно, как автомат, без всяких эмоций в голосе.

Я снова толкаю его в грудь, надеясь, что он хоть немного отступит. Результат нулевой. Страх, сильный и жаркий, будоражит мои чувства, все сводится к простому рефлексу «драться или бежать».

– Пытаешься сбежать, маленькая шлюшка, – пьяно тянет он.

– Я не шлюха, Аарон. И тебе это известно.

Я отпихиваю его и бросаюсь вперед, изо всех сил желая убраться отсюда подальше. Но тут все становится только хуже.

Аарон прыгает на меня и кусает в основание шеи, там, где она переходила в плечо. Сильно. Так сильно, что я кричу во весь голос. В ране пульсирует боль. Но Аарону плевать – он пользуется тем, что намного сильнее меня.

– Мне известно, что мой папаша нанял тебя, чтобы ты изображала его шлюшку перед богатенькими дружками-извращенцами. И мне известно, что ты работаешь в сопровождении и получаешь помесячную оплату. Пришло время отработать папины денежки.

– Dios mio, Миа. Прошу тебя! Я здесь. Это Антон. Антон! Я ничего тебе не сделаю!

Антон держал меня, крепко прижимая к себе и не давая пошевелиться.

Это грызущее чувство было таким мощным, что я рванулась изо всех сил, извернулась у него в объятиях и закричала. Он тут же отпустил меня, словно угодившую ему в руки гранату. Я ринулась к мусорному баку, стоявшему у края теплицы, и меня вывернуло наизнанку. Мое тело сотрясали чудовищные спазмы. Учитывая, что я еще не позавтракала, в желудке почти ничего не оказалось. Слава богу. В основном кофе и желчь. Антон стоял близко, но не настолько близко, чтобы меня снова сковало от ужаса. Певец скрестил руки на груди, а шляпа повисла на резинке у него за спиной. Его глаза потемнели от сожаления, а возможно, даже от жалости.

– Не смотри на меня так! – прорычала я, вытирая рот тыльной стороной кисти.

Мне снова нужно было в душ. На лбу выступили капельки пота, желудок опять сжался. Двигаясь словно пьяная, я добралась до ближайшей скамейки и села. Антон пошел следом за мной, но садиться не стал.