– Чаллонер! – воскликнул Сомерсет. – Возможно, вы придерживаетесь доктрины свободной воли? Неужели вы не имеете ни малейшего понятия о философии, если можете разглагольствовать о недостаточности основания? Случай, эта слепая Мадонна язычника, правит земной суетой, и именно на Случай я делаю главную ставку. Случай свёл нас вместе, но, когда мы разделимся и пойдём каждый своим путём, Случай станет постоянно привлекать наши беспечные взоры к тысячам красноречивых улик, причём касающихся не только этого загадочного дела, но и бесчисленных тайн, в окружении которых мы живём. Затем наступит черёд светского человека, прирождённого и умудрённого опытом сыщика. С проворством кошки он ухватится за улику, на которую весь город взирает без малейшего интереса и понимания, потянет за ниточку со всем своим умением и рвением и, сопоставив незначительное, на первый взгляд, стечение обстоятельств, раскроет преступление.

– Пусть так, – сказал Чаллонер. – Я восхищён тем, что вы признаёте в себе подобные достоинства. Между тем, дорогой мой, я, признаться, не готов составить вам компанию. Я не прирождённый и уж тем более не умудрённый опытом сыщик, а всего лишь миролюбивый джентльмен, у которого пересохло в горле. Что до меня, то мне не терпится пропустить стаканчик. Касаемо же улик и приключений, то единственное приключение, которое когда-нибудь со мной произойдёт, – это перепалка с судебным приставом.

– Вот где суть софистики и заблуждения! – воскликнул Сомерсет. – Именно здесь заключена тайна вашей никчёмности в жизни. Мир буквально бурлит приключениями, они осаждают вас, когда вы идёте по улице. Вам машут руками из окон, к вам подходят мошенники, клянущиеся, что познакомились с вами, когда вы были за границей, всякого рода приветливые сомнительные личности жаждут привлечь ваше внимание. Но это всё не для вас. Вы отворачиваетесь, продолжаете ходить по замкнутому кругу, предпочитая путь наименьшего сопротивления. Теперь же я молю вас: ухватитесь обеими руками за первое же приключение и не отпускайте его от себя, какого бы свойства оно ни было – сомнительного или романтического. Я поступлю так же. Это игра с огнём, но, по крайней мере, нам будет весело, и мы по очереди поведаем свои истории здесь, в курительной, моему другу-философу, великому Годоллу, который слушает меня с затаённым восторгом. Ну что, договорились? Обещаете ли вы оба воспользоваться первым же представившимся случаем и зоркими глазами вкупе с ясной, холодной головой изучать и анализировать всё происходящее? Ну же, обещайте! Позвольте мне открыть вам двери в мир разгадки тайн и распутывания интриг.

– Всё это не совсем по мне, – заметил Чаллонер. – Однако коль скоро вы решились на это и были весьма убедительны – аминь.

– Я не прочь пообещать, – сказал Десборо, – но вряд ли со мной что-нибудь произойдёт.

– О маловеры! – вскричал Сомерсет. – Однако я, по крайней мере, заручился вашими обещаниями, а мистер Годолл, я уверен, преисполнен восторга.

– Я обещаю себе, что, по крайней мере, получу огромное наслаждение от ваших рассказов, – ответил хозяин с присущей ему учтивостью.

– А теперь, господа, – закончил Сомерсет, – давайте разделимся. Я спешу предоставить себя воле Фортуны. Слышите, как в этот тихий уголок доносится шум Лондона, похожий на отдалённый грохот битвы. Там сходятся четыре миллиона судеб, и, вооружившись ста фунтами, я собираюсь броситься в эту паутину.

Джон Гримшоу. Осенний холод

Мистер Эдвард Чаллонер обитал в пригороде Лондона под названием Патни, где он снимал гостиную и спальню и пользовался уважением хозяев. На следующий день он проснулся ранним утром с мыслью о том, что ему придётся выйти из дома и начать свой путь пешком. Чаллонер был молодым человеком, склонным к полноте, не любившим физические упражнения и предпочитавшим омнибус ходьбе. Характер его отличался дружелюбием и добродушием в сочетании с некоторой медлительностью. В лучшие времена он бы нанял кэб, но теперь он не мог позволить себе подобной роскоши и, собрав воедино всю свою волю, вышел из дома и отправился на пешую прогулку.

Лето было в самом разгаре. Стояла тихая безоблачная погода, и, пока он шагал по пустынным улицам вдоль домов с окнами, прикрытыми ставнями, чуть прохладное утро уступило место воссиявшему над городом тёплому и солнечному июльскому дню. Поначалу он шёл, глубоко погружённый в свои мысли, вспоминая своё увлечение вистом и сожалея о впустую потерянном времени, однако, когда он достиг лабиринта улочек юго-восточной окраины города, тишина постепенно начала давить ему на уши. Улицы безразлично взирали на его одинокую фигуру, дома откликались на его шаги несколько жутковатым эхом, магазины и лавки встречали его наглухо закрытыми витринами. А он всё продолжал свой путь, словно одинокий корабль в океане, по пустынному предместью, охваченному сном под лучезарным куполом сияющего летнего дня.

«Именно здесь, – думал он, – и есть то самое место, где я мог бы пуститься на поиски приключений, будь я похож на своих легкомысленных приятелей. Здесь средь бела дня улицы столь же таинственны, как и тёмной зимней ночью. И тут среди четырёх миллионов спящих не встретишь ни одной живой души, как в джунглях Юкатана. Стоит мне крикнуть, как может сбежаться несметная толпа, и всё же могила не столь молчалива, как этот город сна».

Он предавался подобным странным и мрачным рассуждениям, когда оказался на улице с более разнообразным антуражем, нежели был присущ этому кварталу. С одной стороны, скрытые за стенами и зелёными кронами деревьев, стояли маленькие изящные домики, откуда на вас надменно взирала благопристойность. Здесь же во множестве стояли жилища бедняков с кирпичными фасадами, на глаза попадалась то гипсовая корова, обозначавшая молочную лавку, то стиральная доска, служившая эмблемой прачечной. У одного из таких домов, стоявшего чуть поодаль от скрытых за стенами садиков, кошка играла с соломинкой, и Чаллонер на мгновение остановился, глядя на это одинокое грациозное создание, казавшееся воплощением царившего вокруг спокойствия. Когда смолкли отголоски его шагов, воцарилась гробовая тишина: из трубы дома не шёл дым, ставни были закрыты. В доме не ощущалось никаких признаков жизни, и Чаллонеру показалось, что он слышит дыхание спящих.

Через некоторое время он вдруг с удивлением услышал, как внутри здания раздался глухой хлопок. Затем последовало ужасающее шипение и бульканье, словно закипел гигантских размеров чайник, и в то же мгновение изо всех щелей вырвался зловонный пар. Кошка, испуганно мяукнув, исчезла. Внутри дома послышался топот сбегавших по лестнице ног, дверь распахнулась настежь, проём тотчас заволокло клубами дыма. Двое мужчин и изысканно одетая молодая женщина буквально вывалились на улицу и молча ринулись прочь. Шипение прекратилось, дым понемногу рассеивался. Всё это произошло словно во сне, и Чаллонер стоял, не в силах двинуться с места. Наконец в нём снова проснулись рассудок и страх, и он с необычайным проворством пустился наутёк.

Мало-помалу его первый испуг прошёл, он сбавил шаг и, опираясь на свои разрозненные и сбивчивые впечатления, начал восстанавливать картину происшествия. Но все эти странные звуки и зловонные запахи, столь внезапно обрушившиеся на него, а также выскочившие из дома и бросившиеся бежать люди представляли собой тайну, находившуюся вне пределов его понимания. С каким-то непонятным подспудным страхом он вновь и вновь прокручивал в памяти увиденное им, тем временем продолжая свой путь по лабиринту улочек, снова оставшись один в лучах утреннего солнца.