Социально-экономический кризис, начавшийся в ходе Первой мировой войны и углубившийся в 1917 г., равно как и рост запросов народных масс после Февральских событий, активизация забастовочного движения, а затем и крестьянских требований передела земли, привели к пересмотру либералами своих позиций по ряду финансовых, экономических и социальных вопросов. В согласии с решениями VII съезда кадетской партии, общий курс финансовой и экономической политики государства должен был основываться на освобождении госбюджета от непроизводительных расходов, постепенной отмене косвенных налогов на предметы потребления и переходе к единому прогрессивному подоходному и имущественному налогу (включая налог на наследство).[308] В конце концов эти мероприятия были реализованы Временным правительством.

С другой стороны, сибирские кадеты резко выступили против вводившейся правительством начиная с лета, в условиях продовольственного кризиса и под давлением «слева», госмонополии на торговлю хлебом. Как последовательные либералы, они указывали, что запрет свободной торговли приведет лишь к исчезновению продуктов с прилавков – что в полной мере проявилось позднее, в период «военного коммунизма».

В вопросах внешнеэкономической политики кадеты продолжали отстаивать расширение иностранных инвестиций, прежде всего за счет союзных держав Антанты.[309]

X съезд кадетской партии в октябре 1917 г. принял резолюцию о необходимости подготовки плановой конверсии экономики после войны, во избежание острого кризиса и для обеспечения работой демобилизованных солдат и офицеров.[310]

Первостепенное значение приобрел земельный вопрос. Уже первый состоявшийся после Февраля VII съезд кадетской партии в марте 1917 г. создал комиссию для пересмотра аграрной программы, с учетом произошедшего в стране сдвига «влево» и роста социальных запросов крестьян. В общих чертах выводы комиссии сводились к следующему: «Земли сельскохозяйственного пользования должны принадлежать трудовому земледельческому населению» с правом выбора предпочтительных для него форм собственности. «Наличный запас государственных земель (включая бывшие удельные и кабинетские земли) пополняется землями монастырскими, церковными, принадлежащими Крестьянскому и Дворянскому банкам и принудительно отчуждаемыми частновладельческими. Принудительному отчуждению не подлежат земли сельских обществ, все не превышающие трудовой нормы мелкие владения отдельных лиц и участки членов товариществ, земли, принадлежащие городским и земским учреждениям, а также земли прочих учреждений, предназначенные для… общеполезных целей. В прочих частных владениях подлежит принудительному отчуждению все количество земли сверх трудовой нормы… на основе выкупа государством по оценке, соответствующей нормальной доходности земли».[311] Комментируя эти тезисы на основе цифр наличных земельных фондов в Европейской России, омская кадетская газета «Сибирская речь» писала: «Если дать безземельным крестьянам по 10 десятин на двор и довести владения малоземельных до той же нормы, то на долю остальных крестьян можно прибавить на двор не более 2 десятин», к тому же излишки земель распределяются «неравномерно по губерниям и уездам». Следовательно, заключала газета, придется продолжать политику переселения малоземельных в Сибирь, но и тогда «Учредительное собрание не найдет земли для всех».[312]

Принятые VII съездом тезисы поддержала в начале мая Сибирская областная конференция партии. С докладами по аграрному вопросу выступили томичи Н. Н. Кравченко и В. Н. Рубчевский. Н. Н. Кравченко оптимистично заявил: «В Европейской России крестьяне ожидают земли, в Сибири же земля ожидает крестьян. В четырех губерниях Западной Сибири – Томской, Тобольской, Енисейской и Акмолинской области – 50 млн десятин для надела». Попутно он отметил: «В Сибири более 1 млрд десятин леса, которым государство в будущем только и может уплатить возникший во время войны государственный долг: рассчитывать при уплате долга на хлеб нельзя, ибо хлеб будет нужен всему населению. Как единственный фонд для уплаты долга, леса не могут подлежать отчуждению и должны остаться государственной собственностью. Что же касается земли, то должна быть проведена национализация земли с выделением из нее культурных хозяйств».[313]

Но никакого решения принято не было: ввиду сложности вопроса и разногласий конференция поручила разработать детальные проекты местным партийным комитетам, дабы рассмотреть их на следующей партийной конференции (следующая состоялась лишь в 1918 г.).

Майский VIII съезд партии принял по докладу А. Черненкова обновленную схематичную программу по аграрному вопросу. Она включала полное отчуждение в пользу государства, помимо бывших удельных и кабинетских, также монастырских и церковных земель, а также принадлежавших Крестьянскому и Дворянскому банкам. Частновладельческие (прежде всего – помещичьи) земли подлежали отчуждению лишь сверх «трудовой» нормы, а на территориях, где нет недостатка земель – сверх «предельной» нормы, существенно превышавшей трудовую. Оценка земли определялась соответственно ее доходности и возлагалась на местные земельные учреждения. Источником государственной компенсации бывшим владельцам за отчужденные земли определялся земельный налог. Не подлежали отчуждению «культурные» хозяйства с техническими усовершенствованиями, а также земли, занятые под фабрики и заводы, муниципальные и общинные земли. Особо оговаривалась защита прав крестьянских общин, нередко нарушавшихся в годы столыпинской реформы.[314]

В целом это была все та же дореволюционная кадетская программа, но с некоторыми уточнениями. Какой-либо демократизации она не подверглась. Вопрос о разработке конкретных программ для казачьих земель, Сибири и национальных окраин партийный съезд поручил специально созданной комиссии. Но состоявшиеся вслед за ним в том же 1917 г. IX и X партсъезды практически не решили его, хотя и обсуждали походя. Пока же Временное правительство в первые месяцы революции в аграрном вопросе ограничилось объявлением государственной собственностью бывших кабинетских земель.

Новым было то, что под влиянием бывших октябристов кадеты (хотя и с оговорками и еще осторожно) все более склонялись к столыпинскому курсу, указывая, что «при капиталистическом строе разложение земельной общины и замена ее частной земельной собственностью – дело неизбежное».[315] Утверждение отдельных историков о несочувствии сибирских крестьян идее частной собственности на землю[316] не подкрепляется достаточными доказательствами.

На Сибирском съезде агрономов, открывшемся 29 июня 1917 г. в Омске, с программными докладами выступили представители трех политических партий: кадетов, эсеров и социал-демократов (меньшевиков). Представитель кадетов Н. Н. Диго в своем докладе подчеркивал, что не меньшее значение, чем наделение землей (запасов которой не хватило бы на обеспечение всех крестьян даже до «трудовой нормы»), в условиях России имеют продолжение столыпинской переселенческой политики и развитие агрокультуры. Последнее, подчеркивали кадеты, особенно важно, т. к. территориальные ресурсы экстенсивного развития земледелия по сути исчерпаны. Но большинство сибирских агрономов поддержали эсеров, упорно отстаивавших уравнительный «черный передел». Осуждая негибкость эсеровской программы, кадеты отмечали, что в случае ее принятия придется «грабить» не только помещиков, но и бывших государственных крестьян (как обеспеченных сверх нормы) в пользу бывших помещичьих крестьян.