Особое внимание сибирские кадеты уделяли сохранению в неприкосновенности за их владельцами гуртов тонкорунных овец, составлявших исключительное богатство Сибири. В условиях неуклонного сокращения поголовья последних в Европейской России, отмечали они, эта проблема имеет общегосударственное значение, поскольку раздробление культурных «овечьих латифундий» между мелкими хозяевами может привести к их гибели.[317]
Думается, что упор большинства кадетов на развитие агрокультуры и отказ от признания отчуждения земли главным способом решения аграрного вопроса можно рассматривать не как «сдвиг вправо» по сравнению с их дореволюционной программой (поскольку от отчуждения они не отказывались), но как отрезвление, избавление от заимствованного у «левых» упования на метод «цивилизованного дележа» как на панацею. В связи с этим кадетскими специалистами приводились данные землевладения в России (хотя они местами разнятся с другими источниками). Согласно этим цифрам, из 395 млн десятин используемой в хозяйстве земли наибольший массив (145 млн) составляли государственные земли, далее по убывающей шли земли во владении крестьянских общин – 133 млн, лишь на третьем месте – помещичьи (75 млн), на четвертом – крестьянские частновладельческие, приобретенные по столыпинской реформе (25 млн), и замыкали список 10 млн десятин земель, принадлежавших различным юридическим лицам, и 7 млн десятин бывших удельных земель свергнутой императорской фамилии.[318] Отсюда видно, что раздел помещичьих земель, составлявших менее 1/5 в общем объеме земли в России, мог лишь частично решить вопрос «земельного голода», особенно при быстром росте численности крестьянского населения. Тем временем развитие технической агрокультуры, повышение урожайности, на что отныне упирали кадеты, могли стать гораздо более эффективными и долгосрочными мерами. В дальнейшем эта тенденция в аграрной программе кадетов усиливается, и, на мой взгляд, следует признать ее вполне прагматичной и в большей степени отвечавшей классическим принципам либерализма в экономике.
При этом часть сибирских крестьян (и прежде всего – столыпинские переселенцы, жившие значительно беднее коренных «старожилов»), ободренная эсеровской агитацией, стала выступать за уравнительный передел всей земли. С лета 1917 г., как и в Европейской России, начались самовольные захваты земли.
Критикуя эсеровскую аграрную программу, принятую I Всероссийским крестьянским съездом в мае 1917 г. по мотивам, «психологически понятным» для крестьян, иркутские кадеты возлагали ответственность за содержавшиеся в ней широкие посулы на эсеровскую интеллигенцию, «которая слишком неосторожно играет сейчас на доверчивых сердцах народных масс, увлекая их в заоблачные дали и суля им молочные реки в кисельных берегах».[319] Они считали необходимым отложить вопрос земельного передела до конца войны, резонно аргументируя это утверждение тем, что нельзя проводить передел без мобилизованных в солдаты крестьян и учета их интересов.[320]
Среди первых по данному вопросу высказались красноярские кадеты. Защищая прежде всего интересы сибирских крестьян-старожилов, они по традиции, свойственной местным кадетам до революции, критиковали поспешную столыпинскую политику переселения: «Широкий земельный простор сибирского крестьянина-старожила сузился», – заявляя, что при этом «земельная теснота в Европейской России осталась по-старому» и что «переселенческими законами сломаны устои сибирской деревни, была обобрана община, дедовские пашни по отводу перешли в пользование новоселов…, и в конце концов старожильческому и инородческому населению Сибири стало так же скверно жить, как и крестьянину Европейской России».[321] Конечно, в этих утверждениях содержалась большая доля преувеличения.
Красноярский кадетский комитет, единственный среди организаций партии в Сибири, успел до Октябрьского переворота завершить разработку проекта аграрной программы по поручению майской Сибирской партконференции и принять его на своем заседании 22 октября. По докладу Д. Лаппо земли коренных русских крестьян закреплялись за общиной. Предлагалось пускать на них переселенцев лишь после удовлетворения нужд местного населения, а не как это делалось при П. А. Столыпине. Малоземельные и безземельные крестьяне подлежали удовлетворению за счет свободных и национализируемых земель. Значительно более льготные условия определялись для казаков недавно образованного Енисейского войска: учитывая большие пространства их земель, предполагали определить для них норму землевладения в 30 десятин на семью плюс 10 десятин запаса, а недостачу пахотной земли восполнять за счет промысловых угодий; при этом казачьи земли оставались войсковой собственностью.[322] Позицию красноярцев поддержали кадеты Минусинска.[323]
Аграрный вопрос приобрел особую остроту летом 1917 г., благодаря развитию стихийных крестьянских бунтов и захватов помещичьих имений в Европейской России. Тем временем эсеровский лидер и министр земледелия В. М. Чернов по сути исподволь начал (до Учредительного собрания) постепенную реализацию программы своей партии. Со стороны кадетов это вызвало резкую критику. Детально разбирая аграрный вопрос в ряде статей и полемизируя с эсерами, иркутская кадетская газета «Свободный край» под редакцией П. И. Федорова писала: «Конфискация земли невыполнима без катастрофического потрясения всего народного хозяйства». В качестве одного из аргументов приводилась огромная ипотечная задолженность большинства помещиков, держателями ценных бумаг по которой являлись представители самых широких слоев населения. «При конфискации, – писала газета, – все эти бумаги подверглись бы обесценению», в результате «потери землевладельцев будут не более чем 1/3 стоимости имений, а 2/3 понесут держатели закладных… и вкладчики сберегательных касс». Противопоставляя этому кадетский проект выкупа «излишков» и подчеркивая нежелание партии взвалить весь груз выкупа на одних крестьян, «Свободный край» отмечал: «За чей счет должен быть произведен выкуп земель для народного фонда – Партия народной свободы считает этот вопрос совершенно ясным, бесспорным: за счет общегосударственных средств»[324] (выделено мной – В. Х.), т. е. всех налогоплательщиков.
С развернутой отповедью эсеровской программе «социализации» всей земли выступили тобольские и бийские кадеты. В своих статьях они отмечали, что замена частной собственности на землю ее арендой у государства лишит крестьян права свободно распоряжаться ею, а значит, снизит стимул к труду, сам же факт бесплатной передачи помещичьей земли в пользование крестьян обесценит ее в глазах населения, приведет к небрежному отношению.[325] Комментируя это, можно сказать, что аграрная история советской эпохи полностью подтвердила мнение данных авторов.
Тобольские кадеты считали главным для Сибири в аграрном вопросе упорядочение арендных отношений путем создания примирительных камер, вознаграждения арендаторов в случае передачи аренды другому лицу за произведенные улучшения, законодательного регулирования размеров арендной платы, выступали за распространение на сельхозрабочих социального страхования и за учреждение для этого сельскохозяйственной инспекции.[326] Наиболее приемлемой они считали программу профессора А. А. Кауфмана, выступавшего за приоритетное обеспечение привилегий сибирских крестьян-старожилов и «коренных инородцев» и временное прекращение столыпинской переселенческой политики.[327] В этом вопросе они в целом сходились с красноярскими кадетами.
