В моих руках Время - прозрачное и полужидкое, словно тягучее желе. Я углубляюсь в него, слой за слоем раздвигая толстые пласты. Они колышутся, проступают меж пальцев, но поддаются. Наконец я добираюсь до пласта, где я - маленький. Останавливаюсь.

Сквозь зыбкое колыхание Времени вижу себя-малыша, - будто игрушечного, но настоящего, живого...

А я-маленький не замечает, что за ним наблюдают, и продолжает жить своими делами.

Вокруг него маленький городок, дороги с побитым асфальтом, обшарпанные тротуары, невзрачные двухэтажные домики. Впрочем, невзрачными они увиделись мне сейчас, с высоты моего времени. Тогда же они были обычными домами - ни красивыми, ни страшными. Их предназначение виделось лишь в том, чтобы в них просто жить. Тут же высокие грациозные тополя - они, кстати, и тогда казались царственными, тут же дворы с неизменными песочницами. Тут же низенькие деревянные хозяйственные постройки. Немного в стороне штакетничек, огораживающий некое подобие клумб с редкими и маленькими цветами. Дорожки...

Все это слегка колышется в зыбком желе времени и все это для мальчишки называется улицей. В центре ее, словно в подрагивающем фокусе, вижу себя-маленького.

И не просто в центре. Я-маленький растворен в слое своего времени. Я - в колышущихся домиках, дворах, дорожках, песочницах, тополях. Слит с ними. Уберите из улицы меня-малыша, и в мире образуется дыра -- хоть и небольшая, но непроглядно черная. Уберите улицу из меня - и я тоже стану непроглядно черным, непонятным.

Я смотрю, наблюдаю, и все это тянется уже не первый день. Я смотрю на себя-малыша вечерами, всматриваюсь сквозь пласты времени по утрам, иногда отвлекаюсь на это занятие и в полуденные минуты. Смотрю, смотрю, смотрю... Наблюдаю, как малыш идет где-нибудь по улице или сидит дома или в школе, наблюдаю, как мечтательно о чем-нибудь думает. Я властен над раскинувшимся подо мной желе времени - могу сдвигать его назад, могу вперед, могу наблюдать, как вновь бегут давние-предавние минуты моей жизни, как возвращаются дни, недели и годы.

Нет, конечно, я не властен над временем полностью - не могу подать себе-маленькому какой-либо знак, как-то вмешаться в его жизнь, уберечь от ошибки. Ничего больше не могу. Все, что в моих силах, - это просто смотреть и вспоминать... Вспоминать, что было в моей жизни в те забытые минуты, каким мне виделся мир - тот самый мир, что я вновь наблюдаю сейчас, с высоты далекого будущего. И вновь переживать...

Например, в первый же просмотр меня словно окатило горячим воздухом. Нежданное щемящее волнение вызвала сущая в общем-то ерунда - низенькие хозяйственные постройки во дворе моего детства. Теплым клубком памяти всплыло, как, будучи лучшим местом для игр в войнушку, они приманивали меня - мальчиша. Вспомнилось, как, обшаркивали мы их крыши, ползая по ним на брюхе, как раздирали о шляпки гвоздей одежду. Сарайчики будто зазывали: вернись, поползай, попрыгай, поиграй. И в ответ пробудившийся боевой азарт - хлесткий, напрочь забытый мальчишеский азарт...

Я вновь просматриваю эти игры, смотрю сверху на бегающих мальчишек, волнуюсь за них, переживаю. Радуюсь их понарошным победам и огорчаюсь поражениям.

И это становится для меня чем-то вроде игры - особой, новой. Вот, например, вижу, как бегущие мальчишки запинаются о кирпичики, вкопанные по краям дорожки, и... упс!... обнаруживаю, что их-то я забыл. Начисто! Или, вот, колышущиеся клумбы с реденькими цветочками. И их забыл! Надо же! Забыл большие клумбы! Пытаюсь вспомнить, и моя игра становится похожа на разгадку кроссворда. И - чудо! Клумбы удается вспомнить! - Как запретную зону для великов. В конце концов, после ряда напряженных усилий в памяти всплывает, что цветы потому и были реденькими, что мы - мальчишки - не давали им покоя.

И так на меня накатывают и накатывают волны забытых предметов и мелочей. За многими пробуждаются волнительные и совсем утерянные эмоции - детские восторги и даже слезы. Неодолимо тянет все снова потрогать, понюхать, что-то снова испытать, чем-то снова пережить.

В это невозможно не втянуться. Раз за разом рука трет набухающие краснеющие глаза. И всякий раз меня поражает, сколько интересного и важного осталось за пределами памяти.

Ох, жизнь! Ну почему так много сокровищ безвозвратно пропадает на твоей дороге?

А порой мне удается вспомнить свои тогдашние мысли, а если не вспомнить, то хотя бы объяснить свои поступки. А когда удается восстановить какие-то из детских открытий - маленьких, простых, но и потому вселенски необъятных, я испытываю тихий восторг.

А, самое удивительное, - иногда бывает, что я с собой-маленьким встречаюсь взглядами. Да-да! Иногда он поднимает глаза и... смотрит на меня!

Нет, конечно, он меня не видит и не догадывается о том, что я за ним наблюдаю. Я бы помнил это, ведь он - это я. Он, конечно, просто посматривает наверх.

Но порой от его взгляда все же екает в груди. Ведь иногда он заглядывает в глаза с долгой задержкой. В эти моменты по спине пробегает слегка дубящий холодок.

Вы будете смеяться, но в первый миг даже приходит мысль, что он видит меня. На время даже стопорится дыхание. Но я тут же одергиваю себя: нет, конечно! Не может он меня видеть. Я бы помнил! - Помнил бы, что когда-то в детстве глядел куда-то наверх и что-то там видел. Но я не помню, и, значит, в те минуты я просто глядел. Просто глядел куда-нибудь. Ну мало ли куда!

Однако холодок все равно потягивает спину. У меня-маленького, несмотря на зыбкое колыхание Времени, настолько ясный и точный взгляд, что, действительно, возникает реальное ощущение, что малыш смотрит именно на меня.

Но я-маленький спокойно опускает глаза и продолжает заниматься своими тогдашними делами. Я облегченно выдыхаю.

Волнение постепенно утихает, и я продолжаю следить за собой-малышом.

Вот я в поле среди высоких початков кукурузы, покачивающихся то ли от ветра, то ли от волнения разделяющих нас лет, где-то неподалеку на примыкающем поле молодые родители. Они, также колышась, словно далекий мираж, окучивают картошку. Проворачиваю желе Времени вперед, и я уже на лыжах, качусь с невысокой сопки, а передо мной зыбится небольшой трамплин, собранный из кучи снега. А вот мой малыш лежит на высоком стоге сена и мечтательно смотрит на небо. Я гляжу на него, он расплывчато смотрит наверх и... неожиданно переводит взгляд точно на меня.

Я непроизвольно вздрагиваю. Опять возникает ощущение присутствия. Мне начинает думаться, не случайно ли это происходит. Я всматриваюсь в его глаза, пытаюсь в них что-то увидеть, но ничем, кроме неясностей и новых вопросов, это не заканчивается.

Проходят дни - мои нынешние дни, проходят сеансы наблюдений, если их можно так назвать. Мой малыш играет, учится, дерется, играет в войнушку, осваивает прыжки с самодельного снежного трамплина, бегает с прискоками по пружинящим доскам деревянного тротуара и...

...Не прекращает посматривать на меня. А от этого в душе все больше и больше нарастает клубок сомнений. Они становятся навязчивыми: а что если я просто забыл? Что если и в самом деле я видел что-то странное? Там, на небесах! Мне все труднее и труднее убеждать себя, что "я-маленький" не может меня видеть. От этих себя-меня-себя в голове начинает все путаться.

Особенно пробирает взгляд малыша, когда, засыпая, он не сводит с меня глаз. Мальчик долго-долго смотрит на меня из-под медленно смыкающихся век. В чернеющих щелочках светятся слабенькие огоньки. От колыхания желе Времени они подрагивают и мерцают, точь-в-точь как небесные звездочки.

И меня уже разбирает досада, что я не могу ни расспросить его, ни просто поговорить, и, главное, что сам не могу вспомнить свои тогдашние мысли. Ну уж очень похоже на то, что было там что-то! А если было, то почему забылось? Озадаченный новыми вопросами я по нескольку раз двигаю колышущуюся массу времени, притормаживаю эпизоды со встречными взглядами и всматриваюсь в свои детские чистые голубые глаза.