В них отражаются высокое синее небо, далекие облака, россыпи звездной ночи, но только не я.

В конце концов, поиск ответа на эти вопросы становится почти болезненным. Волнительное наблюдение за забытыми мелочами отходит на задний план...

Бывает в жизни, что какие-то вопросы так и остаются без ответа. Недопонятое уходит в небытие. Ты на всю жизнь остаешься с томящими загадками. Иногда - сожалениями. Иногда даже и с тоской. Но случается и такое, что ответы приходят...

От недопонятого ничего не остается, наступает ясность. Но, знаете...

Про иные ответы можно сказать, что лучше бы их не было.

Так и в этот раз. Я нашел объяснение прямому детскому взгляду. Но, не знаю, быть может, лучше было бы, если бы я его не находил...

***

...Пасмурно, зябко, прохладно. Я смотрю на себя-маленького, стоящего на какой-то пионерской линейке глубокой осенью. Происходит это на улице. Еще полный день, но из-за низкой осенней облачности пасмурно. И холодно. На детях куртки, из-под курток у мальчиков выглядывают брючки с остро наглаженными стрелочками, у девочек белые чулочки. У всех красные галстуки. Тут же флаги, музыка... все торжественно. Впрочем, лица пионеров как-то не по-праздничному обыденны и даже скучны. Они вроде дисциплинированно стоят, но и не без смешков и разговорчиков. Под волнующейся вуалью Времени крутятся мальчиковые фуражки и попрыгивают девчоночьи банты. Мой малыш тоже скучающе-насмешливо смотрит по сторонам, временами поглядывает на выступающего оратора, и вдруг... переводит взгляд с оратора на меня, затем снова на оратора и снова на меня...

И опять колючий холодок пробегает по спине. На этот раз взгляд совсем необычный - сдвоенно точный, дуплетом, и это приводит меня в самый что ни на есть суровый ступор. Вот теперь я нисколько не сомневаюсь, что взгляд обращен именно на меня... Не на небо, не на низкие холодные облака, а именно на меня.

Он точно смотрит мне в глаза. Спокойно смотрит, даже мечтательно, и, главное, опять с огоньком - острым мерцающим огоньком, совершенно не вяжущимся с промозглым днем.

Я не могу справиться с волнением - я уже не уговариваю себя, что видеть он меня не может, что он - это я, а, значит, я бы помнил... В сильном смятении осматриваю обстановку: улица, пионерская линейка, флаги. Что там еще? Высокая бетонная стела. Какое-то скучное, в общем-то, мероприятие! Но почему такой взгляд? - С огоньком?! Проникающим, теплым. В холодный-то день! Еще раз, что там? Флаги, пионерская линейка, стела...

Я начинаю всматриваться, вслушиваться и чуть ли не внюхиваться в картинку. До меня несколько раз долетает слово "будущее", которое звучит на линейке, и тут что-то щелкает в моей голове - "будущее"!

На меня накатывает дрожь. Стела! Каким-то образом сюда вмешивается и стела! Будто сходится трудный пазл. Ведь слово - "будущее" - высокое, как бетонная стела, относится ко мне, нынешнему!

И я, упираясь взглядом в стелу, весь переключаюсь на произносимую оратором речь.

Вслушиваюсь... и память проясняется: там 1967 год, конец октября. Ну да! Кстати, да! Вот такой я старый! 1967 год - это год моего детства. По одну сторону стелы буквой "П" выстроена пионерская линейка. В узкий бетонный монумент закладывают капсулу. А в капсуле письмо.

Письмо в будущее.

Оно закладывается на пятьдесят лет. Юбилей, ведь, революции! 1967 год! В письме обращение их поколения нашему. Точнее говоря, их молодого поколения, в смысле, моего тогдашнего молодого поколения молодым людям нашего, в смысле, нынешнего времени. В общем, как-то так! Да-да, вспоминается! И оратор это обращение зачитывает.

Фухх! Обмякнув, я слегка откидываюсь назад. Ну вот и ответ! Все, оказывается, так просто. Никакой мистики! Я с облегчением поглядываю на малыша. Мальчик смотрит наверх, потому что смотрит в будущее! Потому и отражаются в его глазах небо и звезды, а не я. В прекрасное далёко он смотрит! Мечтает он, блин, так! Ясными глазами! Я ж ведь, действительно, очень много мечтал!

М-да! О его мечтах я как-то не подумал.

М-да! Мечты-мечты! Были-были! Помню-помню!

Однако ведь забыл! Какие-то из них помнятся, а какие-то, как и разные мелочи, выветрились совсем...

Откатываю желе Времени назад, чтобы снова поймать моменты, когда малыш заглядывал мне в глаза. Мне вдруг подумалось, что в клубке памяти могли затеряться какие-то очень интересные и даже важные из детских грез?

Но на первом же эпизоде, на первом же встречном взгляде меня опять стопорит.

Малыш смотрит мне в глаза... Но ведь не малыш! Не абстрактный малыш, а я!

Я!

Это ведь я смотрю в глаза самому себе будущему!... Это ведь не его, а мои мечты!... Смутная ноющая тоска прокатилась по душе.

Я полностью откидываюсь назад и обращаю взгляд в потолок. Я ведь, действительно, очень часто мечтательно смотрел в небо. Смотрел... М-да! А сейчас смотрю в потолок. В по-то-лок.... А там пустота.

Какая-то пустая пустота. Совсем пустая. Словно там чего-то нет важного!

Я вспомнил себя маленького. Вспомнил высоченное небо над головой и... мне вдруг вспомнилось, как мне всегда хотелось потрогать облака... Да-да! Захотелось почувствовать, какие они - ватные, рыхлые?... В душе защемило от всколыхнувшегося, совсем забытого детского воображения... Представляете - потрогать облака!... И однажды я представил себя великаном, поднимающим к ним руки, а затем этот образ постоянно приходил мне в фантазиях. М-да...

И меня осенило: там наверху нет моих рук!... Вспомнил! Да-да, моих рук и... меня!

Когда я был ребенком, вокруг меня были не только друзья и игрушки, но и взрослый мир. И я представлял в нем себя - таким же взрослым и большим. Да, уже тогда я представлял себя будущим. Я еще не знал, кем я буду, но видел себя сильным и умным. Мне хотелось быть всем. Представляете? - Всем! Ведь в жизни открывалось так много интересного и важного, и поэтому сложный для ребенка вопрос "кем быть" нередко всерьез занимал меня. Живя полноценной детской жизнью, полностью отдаваясь детским играм, поделкам, безделушкам, друзьям-мальчишам, дворовым историям, я, как всякий ребенок, мысленно торопил свое взросление.

Да, когда-то "будущий-взрослый я" был полноценной частью моей жизни! Я сверял себя с ним, точнее говоря, примерял свои новые умения и успехи к нему. Воображал, как моя ловкость и навыки, начиная от умения стрелять из самодельного лука, жонглирования резиновым мячом, до владения дедушкиным топориком, приложатся ко мне-будущему.

Я снова отвлекаюсь на желе Времени, и на мои глаза попадается волнующаяся вместе с ним сцена: малыш тренируется в метании перочинного ножа в бабушкину стайку. Он стоит со стороны огорода, и никто его не видит.

Я увлекаюсь наблюдением. Неудачные броски, отлетающий в сторону нож вызывают сопереживание. Я мысленно подталкиваю малыша снова взять и снова метнуть. И малыш с упорной настойчивостью бросает и бросает нож. И когда тот втыкается в деревянную стенку, я ликую, причем даже больше, чем сам малыш. Хочется спуститься с зыбких небес и как-то похвалить малыша, хочется, ужасно хочется попросить у него ножичек и попробовать самому.

Но, наконец, я возвращаюсь к своим мыслям.

Казалось бы, зачем он это делает? Пустой, конечно, вопрос! Объяснение очень простое и по-детски очевидное - это же интересно! И захватывающе! А главное - хочется научиться метать так, как это делают в кино.

Конечно, многие из моих фантазий были именно там и подсмотрены, но многое я брал и у старших. В более серьезных взрослых занятиях я тянулся к ним - к папе, дедушке, родным дядям, а вместе с ними и к выдуманному себе-будущему, который в моем воображении был просто обязан быть таким же.

И вместе с тогдашними взрослыми, "будущий я" тоже смотрел на меня тогдашнего маленького сверху вниз. Он был, конечно, вне этого мира, но наблюдал за мной-маленьким так же критично: вместе с папой и дедушкой хвалил либо сердился, побуждал меня к освоению чего-нибудь. Более того, от него - незримого - невозможно было ничего скрыть. Он был самым строгим моим судьей. Я смотрел наверх, и будто видел его там. И иногда даже ... разговаривал с ним.